Постоянной проблемой Китая на протяжении всей его истории было то, что земли к северу от него были населены ордами воинственных кочевником. Даже само слово «орда» (ordo) происходит из тех мест. В малоприспособленных для жизни степях Монголии и Сибири жили люди, обладающие действительно суровым нравом. Вероятнее всего, именно из-за условий местности они были вынуждены кочевать в поисках новых пастбищ для скота. В истории Китая названия многих племен упоминаются особенно часто, двигаясь на юг, они доходили до Великой стены, зачастую преодолевали ее, захватывали новые территории и даже основывали собственные малые династии. Лишь три народа — гунны, тюрки и монголы проникли вглубь Европы, поразив разум европейцев тем, какое огромное расстояние они преодолели. Нашествие монголов было самым успешным и устрашающим.
Самые поразительные в истории человечества перемены в жизни произошли с Темучжином — человеком, который известен в истории как Чингисхан. Его жизнь не была историей мелкого правителя, который постепенно расширял свои владения. Отец Tемучжина был главой небольшого клана, его отравили, когда Темучжину было всего восемь лет, после чего клан, оставшись без действующего правителя, изгнал его мать вместе с детьми. Согласно «Тайной истории монголов», написанной через 20-30 лет после смерти Темучжина, он и его мать, а также несколько родных и сводных братьев жили в лесу, питаясь дикими растениями и мясом мелких зверьков, не брезгуя даже мышами. Другими словами, у них не было даже скота, обеспечивающего кочевника едой, питьем, одеждой, дровами и даже крышей над головой. Все это можно было бы представить как романтическое описание тех глубин, из которых поднялся человек, возможно, благодаря случайно попавшейся ему мыши, однако, то же самое можно было бы отразить и в менее красочной форме. Не менее трудным было и восхождение Темучжина к власти, посредством постепенного присоединения других кланов, принявших его в качестве правителя, и только лишь когда ему было около сорока лет его выбрали верховным ханом монголов, которые сами были лишь одним из племенных сообществ, занимавших степи. Тем не менее когда он умер двадцать лет спустя, его империя простиралась от Каспийского миря до северного побережья Китая.
Военное преимущество великой империи Чингисхана заключалось в мастерстве монгольских всадников, которые, стоя в стременах, натягивали свои тяжелые луки, нанося противнику сокрушительные удары, или скакали с донесениями дни и ночи напролет преодолевая невообразимые расстояния, между укрепленными постами, разбросанными по степям и пустыням Центральной Азии. Однако рост империи также был обусловлен и психологическим фактором, основываясь на беспощадной комбинации долга и страха. Собирая собственную монгольскую армию, Чингисхан поощрял такие человеческие качества, как смелость и верность. Тех, кто прекрасно сражался против него, но был побежден в схватке с ним, повышали в звании. Наказывались только трусость и предательство. Позже, когда он распространил свое влияние на другие земли, условия были изменены: в городах, жители которых осмеливались оказывать ему сопротивление устраивались публичные расправы: жителей выводили за стены города, и воинам-монголам приказывали рубить их боевыми топорами (иногда требовали принести уши убитых в качестве доказательства того, что воин отправил на тот свет необходимое количество врагов). Слухи о жестокости монголов, подобно невидимому союзнику, неслись впереди орды. Также задействовались шпионы, для того чтобы проникнув в город, окруженный высокими стенами, они говорили его жителям о том, что покорная сдача приведет к помилованию. Зачастую жителей даже не нужно было уговаривать, так как альтернатива иному выбору уже была печально известной.
Еще при жизни завоевателя огромная империи была разделена между его четырьмя сыновьями. Посыльные, способные преодолевать до 200 миль в день держали Чингисхана в курсе их дел и походов. С такой системой и таким отцом, естественно, ни у кого не возникало и мысли о разъединении. Однако в следующем поколении, когда его внуки наследовали отдаленные земли империи, такого естественного единении уже не было.
Это было поколение Хубилая. Его отцом был самый младший из сыновей Чингисхана, но, тем менее его семья стала самой могущественной спустя двадцать пять лет после смерти великого хана. В 1351 г. Мункэ старший брат Хубилая, был избран великим ханом и стал четвертым, кто получил право носить этот титул Чингисхана. Он поручил Хубилаю продолжить завоевание Китая, другому своему брату, Хулагу, приказал идти на юго-запад через Иран. К 1258 г. Хулагу захватил и разрушил Багдад, через четыре года он уже взял Дамаск и достиг Средиземноморья. Три брата сформировали пирамиду власти, в которой вершиной был Мункэ, расположившись в самом сердце Монголии, в столичном городе Каракорум; Хубилай владел землями у Северо-Китайского моря, Хулагу — у Средиземного моря. Однако в 1259 г. Мункэ умер.
Практически сразу же признаки разлада стали очевидными. На востоке Хубилай воевал со своим младшим братом, и ему понадобилось четыре года, чтобы утвердить свои притязания на титул Великого хана - и это был первый случай, когда внутрисемейные вопросы решались с помощью оружия. В то же самое время Хулагу воевал на Кавказе со своим двоюродным братом, который правил землями Золотой орды на юге России. Отчасти причиной войны был захват новых территорий, отчасти — вопросы религиозного характера. Двоюродный брат принял ислам и с негодованием воспринял жестокое завоевание халифата, осуществленное Хулагу, продолжавшим придерживаться семейных шаманских верований. Эта война имела одно незначительное, но крайне любопытное последствие, которое не мог предвидеть ни один из братьев. Однажды они задержали двух венецианских купцов: Никколо и Маттео Поло, которые вели торговлю в землях возле Каспийского моря. Им настоятельно предлагали продолжить путь на восток, так как в сложившейся ситуации это был наиболее безопасный маршрут, и они с неохотой вняли этому совету.
Тем временем хан Хубилай-хан все больше ассимилировался в Китае. В 1260 г. он сделал Пекин расположенный к югу от Великой стены, своей зимней столицей, а спустя семь лет начал масштабное восстановление и реконструкцию города, практически полностью разрушенного в 1215 г. его дедом. Видимо, он осознал, что произошло смещение «центра тяжести» в его империи. В 1271 г. он объявил о создании новой китайской династии, для которой избрал китайское название Да юань, что переводится как «Великое начало», и стал ее первым императором. По китайской традиции Чингисхану дали посмертное имя Taй-цзу которое означает «Великий предок». Наступление армии Хубилая в южном направлении на земли, контролируемые династией Сун, продолжалось еще несколько лет, пока, наконец, в 1276 г. он не подчинил себе Ханчжоу. Через три года последние очаги сопротивления сунской династии были уничтожены. Сыном Неба стал Великий хан. Никогда раньше Китайская империя не достигала таких огромных размеров однако, по правде говоря, власть Хубилая как Великого хана над его отдаленными родственниками была чисто номинальной.
С самого начала Хубилай выказывал намерение править, придерживаясь традиционной китайской системы управления. Даже когда его власть распространялась только на поместье, выделенное ему братом в долине р. Вэй, он установил в Сиани традиционную китайскую административную систему. Однако в одном существенном вопросе ему пришлось отклониться от традиционного китайского образца.
Будучи завоевателем, он по очевидным причинам предпочитал саму китайскую систему государственной службы китайским чиновникам. Нескольким отдельно отобранным ученым были предложены соответствующие должности, однако государственные экзамены были приостановлены и возобновлены только в 1315 г., когда сама их система была изменена так, чтобы работать против китайских кандидатов. С другой стороны, среди монголов было мало людей, способных занять высокие посты в администрации. Решением Хубилая стало привлечение иностранцев, значительная поддержка которых стала возможной благодаря стабильности в Центральной Азии.
На протяжении столетий перемещения по Шелковому пути были прерваны из-за неудачной попытки Китая контролировать кочевников с одной его стороны и из-за столкновений христиан с мусульманами с другой. Теперь, когда вся территория, по которой проходит этот путь, контролировалась одной властью, часто называемой Монгольским миром (Pax Mongolica), он вновь стал относительно безопасным маршрутом. Путешествия по Шелковому пути активизировались настолько, что в 1340 г. привели итальянца Франческо Пеголотти (Francesco Pegolotti) к мысли о составлении «путеводителя» по этому региону. Он описал места остановок в пути, расстояния между ними и пошлины, взимаемые за те или иные товары. Его советы были в высшей степени практичными. Так, например, по поводу того, как следует подготовиться к путешествию говорится: «Первое, что следует сделать, это отпустить длинную бороду и не бриться». По поводу цен сообщалось: «Вы можете подсчитать, что торговец с переводчиком и двумя слугами с товарами на 25 тысяч золотых флоринов должен потратить по пути в Китай от шестидесяти до восьмидесяти серебряных слитков, но не больше, конечно, если он постарается. На всю дорогу из Китая в Тана (город Азов на Черном море) включая затраты на жилье, слуг и прочие услуги, цена составит примерно пять слитков за каждого вьючного животного или даже меньше; также вы можете считать, что один слиток приравнивается к пяти золотым флоринам». По поводу комфорта: «Если торговец хочет взять с собой женщину из Таны, он может так поступить; если не хочет, то нет никаких обязательств по этому поводу, но только если он все-таки возьмет с собой одну женщину, то будет чувствовать себя в пути гораздо более комфортно, нежели в том случае, если бы он не взял с собой женщины». Об опасностях: «Вы можете полагать, что дорога из города Тана в Сара менее безопасная, нежели другие участки Шелкового пути, но даже в самой скверной ситуации эта дорога будет безопасной, как ваш собственный дом в том случае, если вы движетесь группой из шестидесяти человек». О торговых соглашениях в Константинополе, западном конце маршрута: «Измельченный миндаль в мешках: если покупатель берет один мешок, то вес миндаля учитывается вместе с весом мешка; однако если покупатель берет больше одного мешка, то вес мешка и веревки вычитаются из веса, так что покупатель не должен платить больше, чем за один мешок с веревкой; при покупке всего остального тара прилагается, и веревка дается покупателю даром». Миндаль — лишь один из упоминаемых итальянцем товаров. Список товаров, которые он перечисляет, у любого торговца, средневекового или же современного, вызовет страстную зависть: «Беличьи меха, славянские белки, ласточки и хорьки, бараньи шкуры, финики, фундук, грецкие орехи, соленая осетрина... перец, имбирь, обработанное бразильское дерево, лак, куркума, благовония, ртуть, нашатырь, медь, куски янтаря разных размеров, кораллы.. шелк-сырец, шафран, стебли и цветы гвоздики, мускатный орех, гвозди, кардамон, вьюнок, мелкий жемчуг, манник, бура, гуммиарабик, “кровь дракона”, засахаренные фрукты, золотая проволока, декорированный шелк» и множество других товаров1.
Именно по этому пути братья Поло впервые добрались до двора Хубилая в 1260 г.; по этому пути Хубилай отправил их обратно с дружественным посланием Папе и просьбой предоставить сотню образованных священников (возможно, это была попытка получить достойных людей для государственной службы) и немного лампадного масла, горящего в светильниках у Гроба Господня в Иерусалиме; по этому пути братья в 1275 г. снова возвратились к хану с флаконом драгоценного масла в сопровождении Марко, сына Никколо, которому было около двадцати лет. Не было только священников, так как Папа не придал значения числу «сто», отправив к Хубилаю двух монахов-доминиканцев, которые отказались идти дальше, как только столкнулись с первыми трудностями в дороге. Марко, тем не менее, предполагал, что в данной ситуации его присутствие компенсировало первоначальное разочарование Хубилая:
Марко любезно отблагодарил хана в другой части своей книги, где дано яркое описание Хубилая:
Эта историческая встреча произошла в Летнем дворце Хубилая в Шанду, что к северу от Великой стены и в двухстах милях от Пекина. В своих записях Марко упоминает это место как Цяньду. Марко также принадлежит описание великолепных павильонов Летнего дворца, расположенных за стеной, окружающей «около шестнадцати миль земли с фонтанами реками и лужайками», которое спустя пять веков вдохновило Колриджа на создание образа Занаду.
Более непосредственным следствием теплого приема Марко стало то, что он стал одним из иностранцев, включенных в систему администрации. На протяжении последующих семнадцати лет он путешествовал во многих местах, выполняя поручения императора, а записи, сделанные им в это время, впоследствии, вероятно, составили основу его книги. Его видение Китая было достаточно ограниченным, поскольку он никогда не учил китайский язык (монгольского для него было вполне достаточно), к тому же он путешествовал по стране в качестве доверенного лица завоевателей. Детали, которые привлекали его взор, также кажутся достаточно случайными. В одной из наиболее знаменитых частей своей книги он детально описывает, как китайцы побывают и сжигают удивительные черные камни, не пригодные для строительства (другими словами — уголь), но он не упоминает о чаепитии, которое с III в. н.э. постепенно распространилось из Южного Китая и стало национальной традицией.
Описание каких-либо частностей встречается в книге Марко настолько часто, что их можно принять за рутинный ответ всем тем, кто задавал ему после возвращения в Италию самый невозможный из всех вопросов: «Скажи, что представляет собой Китай?» «Народ, — мог бы устало ответить Марко, именно так, как он и делал в главе за главой, — идолопоклонники, они подчинены Великому хану и пользуются бумажными деньгами. Неудивительно, что Марко, выросшего в семье торговцев, так удивили бумажные деньги, имевшие хождение в Китае за много веков до того, как они впервые появились в Европе. Для человека, всю жизнь имевшего дело лишь с драгоценными металлами в качестве наличных, самым удивительным было то, что, казалось, для правителя было возможным получить нечто взамен ничто. Называя бумажные деньги монетами, Марко описывает процедуру следующим образом:
Словами «ничего не стоят» Марко невольно акцентировал внимание на опасной иллюзии бумажных денег, и китайцы в конечном итоге продемонстрировали неспособность контролировать собственное изобретение. Монголы не были первыми, кто ввел в обращение бумажные деньги, так как уже в эпоху Сун экономика основывалась на бумажных купюрах, которые, в свою очередь, произошли от более ранних обменных документов. В последнее столетие правления династии Сун, когда население утратило уверенность в надежности бумажных денег, их стоимость стремительно упала (несмотря на новый выпуск денег, который император надеялся сделать более привлекательным за счет печати на шелковой бумаге с тонким приятным ароматом). Сходная ситуация повторилась и при закате монгольской династии. Более осторожные минские императоры ограничили количество имеющихся в обращении бумажных денег, а в начале XV в. отменили их окончательно. После этого бумажные деньги никогда не вводились снова вплоть до 1851 г.
Большая часть книги Марко состоит из описаний различных городов и районов Китая. Легко понять, что его любимым городом был Ханчжоу, «величайший город, какой только можно найти в мире, где столько удовольствий, что можно подумать будто находишься в раю». Вряд ли автор отдавал себе отчет в том, что его удивило больше: количество мостов или количество проституток, хотя последнее явно занимало его больше. «Иностранцы, — объясняет он, будто бы речь идет о ком-то другом,— те, кто хотя бы раз доставил себе удовольствие с ними, находятся как будто в экстазе и настолько очарованы их сладостью и обаянием, что никогда не смогут их забыть»5
Комментируя миролюбие и спокойным образ жизни китайцев (путешественников из Европы с их шумными ссорами и убеждением посредством силы постоянно поражало, что в Китае никто не носит оружия или даже не хранит его дома), он добавляет, что люди в этой стране проявляют величайшее дружелюбие к иностранцам, «приехавшим к ним в торговых целях» и даже приглашают к себе домой. Конечно, в последующие века, когда начался приступ ксенофобии, все изменилось, и, по-видимому, одной из причин этой перемены могло быть противодействие китайцев монголам и тем иностранцам, которые состояли у них на службе. Однако Марко был одним из первых таких иностранцев, и если его дела в Ханчжоу были преимущественно торговыми и большую часть времени, проведенного в Китае, Марко потратил по своему усмотрению, то ему повезло застать самые последние времена этой древней китайской традиции. Марко заметил, что в Ханчжоу люди сильно возмущались при виде ханских солдат, «так как им казалось, что с помощью этих солдат их лишили законных правителей. Также Марко с восхищением отмечал, как строго соблюдается в Китае комендантский час — даже свет в окне после установленного времени приводил к наказанию — считалось, что это было необходимой мерой предосторожности против восстаний. Так монголы приспосабливали к своим нуждам традиционные китайские запреты.
Днем Ханчжоу выглядел более непринужденно. Всего за десять лет до того, как Марко посетил этот город, он был столицей угасающей династии Южная Сун и все еще оставался торговым центром очень богатого района. Главная улица шириной в сорок ярдов пересекала город, и на некоторых ее участках располагались шумные рынки (они находились под строгим наблюдением стражей, однако и это также всегда было давней традицией). Марко, даже будучи венецианцем, был поражен богатством этого города. Он упоминает проезжающие по улицам города великолепные экипажи с шелковыми занавесками, в которых богатые люди со своими семьями или группой наложниц направлялись в один из парков; описывает плавающие по озеру расписные суда, в которых распивали вино и любовались на великолепные дома, храмы и сады, расположенные по берегам водоема, или рассматривали плывущих в других лодках; самого Марко сильно поразили два дворца, находящиеся на двух островах на озере, полностью обставленные прекрасной мебелью, с бельем и посудой, которые мог арендовать любой человек, желающий организовать угощение.
В сохранившихся в Ханчжоу рукописях, относящихся ко временам, непосредственно предшествовавшим падению династии Сун, содержатся практически полные описания всего того, что можно было бы приобрести в этом столь богатом городе (городе, в котором равное место с богатством занимала бедность, хотя об этом и не говорится ни в одном из описаний). Ежедневная однопроцентная прибыль являлась нормой для владельцев лавок и в результате их количество росло стремительными темпами, в то время как большинство предлагаемых товаров находилось за пределами материальных средств жителей. Однако те кто прибыл на рынок с определенной целью, знали что лучшая кожа носорогов — в лавке у Цяня, шли по дороге от канала к маленькому озеру Цинху, для покупки гребней из слоновой кости рекомендовали магазин Фэя, а на Угольном мосту можно было найти хороший выбор расписных вееров; за лучшими из головных уборов стоило сходить в восьмую лавку Капи на улице Старой монеты. Разнообразие харчевен было столь большим, что вполне сопоставимо с многообразием ресторанов в современных столицах. Отварная свинина была определенно хороша в харчевне «Вэй Большой нож» возле Кошачьего моста, так же как пироги с медовой начинкой в пятой лавке Чжоу. Тем не менее видимая простота этих фирменных блюд не была повсеместной, поскольку в описаниях так же упоминаются ароматные моллюски, приготовленные в рисовом вине, гусь с абрикосами и суп с красным перцем и мидиями6. Некоторые харчевни завоевали популярность тем, что ограничили себя узким кругом подаваемых блюд. Так, например, в одной из харчевен предлагались только блюда покрытые сахарной глазурью. Кулинарное мастерство — одна из наиболее прославленных и старых китайских традиций. Даже сейчас в лучшем пекинском ресторане предлагается только утка, однако ее готовят пятидесяти девятью способами.
Торговцы могли хорошо принимать Марко, возмущаясь только солдатами, но ученые и официальные лица, чье положение в обществе было узурпировано им и другими иностранцами, могли воспринимать его менее дружелюбно. Так, вскоре после падения своей империи они видели Ханчжоу в ином свете. Если Марко и видел огромный заброшенный дворец в конце главной улицы, то ни разу упомянул его в своих записях. Для китайского поэта, жившего в то же самое время, это здание было наиболее значимым:
Эти строки написаны в первые два десятилетия после того как императоры покинули город, поэтому образы высокой травы и разрушающихся дворцов вполне могут быть и метафорами, но они хорошо передают позицию китайского ученого того времени. Многие отказались сотрудничать с завоевателями и скромно ушли с авансцены. Художники и поэты выражали свою неприязнь к завоевателям весьма утонченным образом. Изображения бамбука и цветов сливы, на протяжении долгого времени являвшихся излюбленным объектом для ученых-художников, стали как никогда популярными. Каждое растение рассматривалось как символ ученого, находящегося в затруднительном положении. Бамбуковые стволы перед штормом гнутся от ветра, но не ломаются, а сливовое дерево цветет в холодную погоду, подобно ученому в отставке, поддерживающему жизнь китайской культуры во время этой варварской зимы.
Монголы были мало заинтересованы в подобном понятном лишь посвященным искусстве, но был один жанр живописи, который их привлекал. Это были картины, изображающие лошадей, жанр, имеющий продолжительную историю в китайском изобразительном искусстве, который, хоть и в символической манере, но все еще практиковался с незаурядным мастерством некоторыми китайскими учеными-художниками. На сложный вопрос, стоит ли сотрудничать с захватчиками, изображавшие лошадей художники давали разные ответы. Одним из самых известных художников был Чжао Мэнфу, потомок первого императора сунской династии. Он вместе с группой других ученых был приглашен на службу ко двору Хубилая в 1286 г. Чжао Мэнфу принял это предложение и впоследствии стал главой Ханьлиньской академии, был губернатором в нескольких городах, однако его предательство послужило поводом для китайских историков отрицать его высокие достижения в области живописи8.
Тем не менее незанятость интеллектуалом на государственной службе имела и положительный аспект. До этого времени основным источником дохода ученых была служба в качестве официального лица, открывавшая возможность пользоваться различными служебными привилегиями. Считалось не совсем приличным зарабатывать деньги непосредственно литературными занятиями. Теперь, когда экзамены были приостановлены, ситуация изменилась, и это пошло на пользу двум жанрам — драме и роману, двум формам искусства, которые уже давно приобрели популярность благодаря уличным актерам и рассказчикам, но никогда еще не стремились к высоким литературным достоинствам.
Более пяти столетий назад танский император Сюань-цзун, очень любивший театральные развлечения, основал первую китайскую драматическую академию в своем Грушевом саду (до сравнительно недавнего времени выражение «Молодые люди из грушевого сада» употреблялось как вежливое обозначение актеров). Тем не менее придворные представления состояли в основном из пения и танцев или же представлений, в которых играли только двое актеров. Теперь, когда власть принадлежала монголам, отстраненные от службы ученые начали сочинять полномасштабные драмы, в которых пытались разрешить такие серьезные конфуцианские вопросы, как, например, конфликт между личными чувствами и сыновней почтительностью. Такие произведения стали основанием классического китайского театра в то же самое время когда в Японии возникает театр Но. Классические китайские романы, в лучших из которых дано яркое и детальное описание повседневной жизни ученых, появились при более поздних династиях. Однако и при юаньской династии образованные люди уже пытались применять свои таланты в этом жанре.
Хан Хубилай сумел сохранить китайскую империю в прежних границах, существовавших при завоевании Китая. Однако смогут ли преуспеть в этом его менее могущественные наследники? Среди тех кто задавал себе этот вопрос, была и семья хитрых венецианских купцов, стремившихся избежать хаоса, который мог начаться в стране. Неоднократно они обращались к стареющему хану с просьбой дать им разрешение вернуться на родину, но хан нуждался в них и каждый раз отвечал отказом, который, несомненно сопровождался дорогими подарками и признанием их выдающихся заслуг. Наконец им повезло — в 1392 г. хан решил воспользоваться огромным опытом венецианцев как путешественников. Новая семнадцатилетняя невеста должна была быть послана к двоюродному племяннику Хубилая, внуку его брата Хулагу бывшему в то время ильханом Персии. Однако дорога по суше была закрыта из-за новых столкновений между двоюродными братьями монгольского правителя, поэтому трем венецианцам было поручено сопровождать невесту морским путем вдоль побережья Индии. Хубилай вызвал их на последнюю аудиенцию, и «сказал им много добрых слов о любви, которую он к ним испытывает». Он одарил их рубинами и другими драгоценностями, передал письма для Папы, королей Испании и Франции и даже, как это ни удивительно, Англии. Посланники хана доставили девушку в целости и сохранности, но, добравшись до Персии они узнали, что ильхан незадолго до их приезда скончался, и девушку выдали замуж за его сына. Она распрощалась с семьей Поло со слезами на глазах, и Марко наконец-то вернулся в Венецию.
Марко не сам писал свою книгу, и, видимо, он даже не думал об этом. Но несколько лет спустя он оказался пленником (война постоянно велась между Венецией и Генуей), в заключении он повстречал друзей, один из которых был профессиональным сочинителем романов. Этому человеку Марко продиктовал свою историю о путешествии в Китай и о тех приключениях, которые выпали на его долю. Это предопределило судьбу книги — ее сочли за роман, так как самоуверенная Европа не хотела признавать ценности его описания более развитой цивилизации на Востоке. Прошло немало времени, прежде чем картографы согласились нанести на свои карты информацию, которую привез Марко. Однако Колумб, отправляясь на запад на поиски Китая и Индии, взял с собой подробно откомментированную книгу Марко Поло.
Хан Хубилай скончался в 1294 г. в возрасте семидесяти девяти лет, и на трон взошел его внук Тимур. По словам Марко, это был «доблестный, добрый, мудрый и рассудительный человек, который еще до этого часто поступал очень хорошо». Ему удалось поддерживать империю в мире и спокойствии вплоть до своей смерти в 1307 г., но после династия стала клониться к упадку. Споры между наследниками престола — фамильная слабость — привели к начавшейся и 1328 г. гражданской войне. Экономика страдала от инфляции, природные катаклизмы на севере Китая привели к бедствиям и голоду.
Вечной проблемой Китая был разлив Желтой реки, которая переполнившись водами, стекающими с гор, затопляла равнины. Как остроумно заметил европеец, приехавший в Китай во времена правления следующей династии, «Хуанхэ не подчиняется ни китайским законам, ни китайским порядкам»9. Одним из объяснений причин многовековой стабильности Китая и тенденции к абсолютизму в управлении было необходимость сильного централизованного контроля при разливе Хуанхэ. Несмотря на хорошо разработанную систему дамб, река часто выходила из берегов, иногда ее устье смещалось приблизительно на триста миль и она впадала в море либо к югу, либо к северу от щаньдунского полуострова. Во времена заката династии Юань несколько разрушительных наводнений привели к тому, что император направил сотни тысяч крестьян на строительство дамб, но ужасные условия работ, несмотря на их необходимость, привели к нескольким восстаниям. В то же время крестьяне, жившие на юге страны, где воды реки не наносили урона урожаю, страдали от непомерного налогообложения, что также привело к восстаниям в этом регионе. В результате страна переживала хаос, характерный для времени упадка каждой из династий, но на этот раз восстания были подкреплены стремлением свергнуть иностранных тиранов.
Среди многих групп, кто стремился совершить это и объявить себя обладателем Небесного мандата самой сильной оказалась партия под предводительством буддистского монаха Чжу Юаньчжана. Он происходил из крестьянской семьи, которая отдала его в монастырь за две миски риса в день, составлявшие плату послушника. Однако вскоре храму стало не по силам содержать послушников, и он оказался на улице прося милостыню. Принято считать, что как раз в это время он присоединился к Обществу белого лотоса, одному из многих тайных обществ, издавна известных в Китае как очаг сопротивления. Такие общества были тайными по необходимости, поскольку открытое сопротивление немедленно влекло за собой карательные меры. Став императором, Чжу Юаньчжан отрицал то, что когда-то являлся членом тайного общества, однако в этот период своей жизни он уже перешел на другую сторону и сам занимался подавлением этих тайных союзов.
К 1355 г. Чжу возглавлял группу восставших отрядов. В 1356 г. он захватил Нанкин, где на протяжении последующих десяти лет укреплял свою власть, организовав для этого свою собственную административную систему, и изгонял как противников всех других восставших вместе с монголами. В 1368 г. он направил армию на север и захватил Пекин, объявив о начале правления династии Мин, что означает «Светлая».
Выбрав столь возвышенное название для династии, не связанное с названием города или района, новый император следовал примеру монголов. Не отказался он и от некоторых принципов репрессивной политики, проводившейся монголами. Однако главной целью новой династии был отказ от всего иностранного и возвращение к славным китайским традициям прошлого. Отстранение от власти варварской автократии выходцем из крестьян приятно напоминало начало правления самой впечатляющей из ранних династий — династии Хань.
Последние из оставшихся монголов были изгнаны из отдаленных районов страны в 1382 г. Несмотря на влияние такой сильной личности, как Хубилай хан и притока иностранцев в страну, годы оккупации не оказали продолжительного влияния на Китай. Китайская живопись продолжала развиваться в русле собственных традиций, фарфор юаньского периода выглядит настолько же китайским, как и в любой другой период. Система государственного управления была перенята монголами у китайцев, хотя сами монголы предпочитали не допускать того, чтобы правительственные посты занимали китайцы. Конфуцианство стало еще более привлекательным для китайцев после девяноста лет варварского правления. В конце XIV в. китайцы вновь обрели национальную уверенность в себе, которую монголы так и не смогли уничтожить.
Однако и китайцы также не смогли оказать сильное и продолжительное влияние на монголов. Последние с легкостью вернулись к своему грубому кочевому образу жизни в степях, будто они никогда не вкушали нектара Китая или не пили своего молока в этом китайском раю.