- Говорят, сыграло и то, что Юрий Сергеевич не был членом партии?
- Не думаю, в этом не было ничего необычного. Мы на Президиуме сидели друг напротив друга и оба не были членами партии. Мы дружны, сотрудничали в ВАКе, все-таки оба математики… Но то, что он не был членом партии, не сыграло никакой роли: просто некоторые люди пытаются придать любому факту политический оттенок… Но распад страны, конечно же, был болезненный процесс. По крайней мере, для меня.
-Почему?
- Мать у меня армянка. Ее брат был секретарем ЦК компартии Армении. Он был арестован в 37-м году и, говорят, Берия его лично застрелил в своем кабинете… Так что у меня русская, армянская и украинская кровь, и я, конечно же, не мог представить, что страна развалится. Все во мне протестовало против этого!.. Но события в стране развивались стремительно. В июне 91-го избирают Ельцина президентом России, а в августе вдруг назначается заседание Президиума. И говорят, надо избирать президента… Идут всяческие разговоры, но я стараюсь их тут же пресекать - ведь есть определенные принципы и традиции в Академии, закулисные игры здесь не проходят… То, что Академия наук СССР стала Российской, на мой взгляд, ключевая роль принадлежит президенту-организатору Юрию Сергеевичу Осипову. На него оказывалось гигантское давление, но он был непреклонен. 21 ноября 1991 года Б.Н. Ельцин подписал Указ о воссоздании Российской академии наук, основой которой стала АН СССР. На мой взгляд, это была большая победа всех, кто болеет за нашу науку. Кстати, Ельцин подписал этот Указ "на коленке", где-то на ходу - академики Осипов и Велихов буквально вынудили его это сделать.
- Вы помните все даты…
- События того времени я могу воспроизвести буквально по дням. А 21 ноября я запомнил еще и потому, что у меня был день рождения - исполнилось 60 лет, и я посчитал, что президент России сделал мне такой подарок: лучшего и желать было невозможно! Мне звонит Юрий Сергеевич, поздравляет, а потом добавляет, что час назад Указ подписан. Так что не запомнить такой день было просто невозможно…
- Академизм? Это хорошо или плохо?
- На мой взгляд, очень хорошо! -Почему?
- Под академизмом подразумевается интеллигентность, разумность, уважение к традициям. Академия имеет большую историю, и никогда - даже в критических ситуациях - она не поддавалась на сиюминутные требования дня. Август и сентябрь 91-го стали месяцами жестких испытаний для Академии в целом и для каждого его члена. Мне приятно, что испытания эти большинство людей выдержали - они думали о судьбе своей Академии несравненно больше, чем о собственной. Прекрасно повел себя Гурий Иванович Марчук. Он понимал, как развиваются события. На Общем собрании в октябре он произнес прекрасную речь о судьбе науки в Советском Союзе и о том, что ее ждет впереди.
- Я опубликовал в "Правде" его речь. А назвал ее: "Прощание с наукой".
- И он ушел. Я ценю Гурия Ивановича как математика и как президента. Ему было очень трудно - ведь СССР еще существовал. Но, тем не менее, академик Марчук поднялся выше своих личных интересов и пристрастий, и сделал он это ради будущего нашей Академии. Об этом, на мой взгляд, не следует забывать.
- Как вы считаете: события октября 1991 года в судьбе Российской Академии наук более драматичны, чем ноября 1917-го?
- В ноябре 17-го Россия осталась Россией, Ситуация в стране изменилась, и это сказывалось на Академии, но власть от нее не требовала коренных изменений. Кстати, правители России всегда с уважением относились к науке. Или по крайней мере делали вид, что это именно так… Однако в октябре 91-го власть потребовала уничтожения одной и создания другой Академии. В этом вся сложность. К счастью, ученым удалось отстоять Академию. И этим можно гордиться… Всегда Академия была вместе со страной: болела ее болезнями, воевала, страдала и мечтала о будущем. И естественно, Академия старалась возвысить свою Отчизну талантом и трудом тех, кто в ней работал и работает.
- Вы говорите об Академии как об очень близкой и родной…
- Так и есть - ведь с ней связана вся моя жизнь!
- Кстати, а где она началась? Кто ваши родители и почему вы стали именно математиком?
- Я родился в Ленинграде. Как я уже упоминал, мама у меня армянка. Брат ее был крупным партийным деятелем. В 19 лет он возглавил Ереванский партийный комитет, а потом его послали в Москву учиться. Он переехал в Ленинград по приглашению Кирова. Он и выписал туда младшую сестру учиться. Она вышла замуж за студента металлургического института. Он работал на Балтийском заводе. Его направили в командировку в Хабаровск. Там он был арестован и исчез навсегда… Потом началась война, блокада. В марте начали вывозить завод - в первую очередь, эвакуировали станки, а щели между ними заполняли людьми. В конце концов мы оказались в Ереване, где я и заканчивал школу… Моя биография опровергает весьма расхожее мнение, что если не член партии, если нет связей и так далее, то пробиться в советское время было невозможно. Но это не так. В 49-м году я из Еревана приезжаю в Москву поступать в университет. У меня золотая медаль. Анкета заполняется честно, пишу, что отец в 1937-м году был арестован, кто был дядя и какая у меня семья. Конечно, некие сложности возникли. Прихожу на мехмат, а там говорят, что опоздал на неделю - все уже заполнено. Но говорят, что на физфаке еще медалистов принимают. Иду туда… Представляете, с такой анкетой прийти тогда на физфак! Со мной очень долго проводят собеседование… Через два дня вывешивают списки, меня там нет. Объясняют, что собеседование прошел, но нет мест в общежитии… И я пошел на мехмат на общих основаниях. Семь экзаменов, из них три по математике. Один экзамен - английский язык. Я его знал очень плохо. Но до этого экзамена я уже получил три пятерки по математике. Прихожу на английский, сидит старушка… Входит председатель приемной комиссии, что-то говорит ей, и она задает мне всего один вопрос, на который по-моему я отвечаю неверно… И она мне ставит четверку, мол, вам все равно… Как видите, даже отследили, чтобы меня принять… Так что некоторые представления о прошлом неверны, мой жизненный опыт свидетельствует о другом.
- Без такой школы, какая была и есть в МГУ, стать большим математиком сложно?
- Безусловно. У нас в стране именно так. Специфика российской математики в том, что школы объединяют определенные направления. В 18 веке возникла школа Чебышева. Повезло, что из приглашенных в Россию ученых при создании Академии из восьми было три математика, и среди них Эйлер, который стал великим математиком в мире. Он проработал сначала 14 лет в России, уезжает, но потом он вновь возвращается и работает до конца своих дней здесь. А потом появляется Чебышев - его влияние до сих пор огромно. Он создает Петербургскую математическую школу, а это плеяда выдающихся ученых. А далее нечто трудно объяснимое происходит с математикой в советские годы. Необычайно высокий взлет ее - множество школ, десятки прекрасных фамилий, есть совершенно выдающиеся математики - я не буду перечислять, потому что боюсь случайно кого-то не назвать! И все это в один период. Удивительное все-таки явление в науке… В какой-то мере вера в науку, что именно она придет к процветанию, к тому времени, что называлось коммунизмом, проникало везде, и власть этому способствовала, так как верила в ученых. Это был определенный идеализм, подчас он приводил к бедам. Это происходило тогда, когда кто-то говорил, мол, смотрите у меня получается, а у остальных нет… Можно все засеять ветвистой пшеницей, и хлеба будет изобилие, а, значит, и коммунизм рядом… Настолько верили в науку, что иногда торжествовали проходимцы, невежды, так как они прикрывались званиями. А "наверху" свято верили в них, особенно, если такие лжеученые обещали быстрые достижения. Примеров тому множество.
- К сожалению, они есть и в сегодняшних реалиях. Если перед учеными выступал премьер академик Примаков, то его обращение - "я приветствую вас, коллеги" - воспринималось нормально, но совсем иначе эти слова прозвучали из уст премьера Степашина на Общем собрании Российской Академии наук во время юбилейных торжеств по случаю 275-летия РАН. Его члены Академии не приняли в свои ряды, так как докторскаядиссертация премьера весьма далека от истинной академической науки.
- Если можно, я не буду это комментировать. Хорошо, что премьер пришел на юбилейные торжества и заверил, что его правительство будет поддерживать науку. Это утверждали все его предшественники, и, к сожалению, делали очень мало для Академии. Мы еще надеемся, что экономическая ситуация в России изменится.
- Наука не может без экономики, а экономика не способна развиваться без науки. Получается какой-то заколдованный круг!
- Власть и существует для того, чтобы решать сложные проблемы… Я хотел бы в заключение нашего разговора подчеркнуть, что уже несколько веков наука создавала определенный облик России. Без нее - будет иная страна. Лишить Россию науки - значит, поставить точку в истории нашей Отчизны. Перед таким выбором стоит наше общество, и я хотел бы, чтобы мы это отчетливо понимали.
Член-корреспондент РАН Лев Феоктистов:
ЧТО ТАИТ В СЕБЕ А ТОМНАЯ БОМБА ?
Однажды я вычитал у Николая Константиновича Кольцова, человека необычайно талантливого и столь же противоречивого, несколько фраз о смысле его жизни. По крайней мере, ему казалось, что он следует этому завету: "Настоящий ученый должен всю свою жизнь отдать исканию истины - науке. Для него наука и истина больше и важнее, чем богатство, спокойная жизнь, почет и удовольствия. Были ученые, которые жили в неизвестности, умирали почти в нищете и оставляли вместо себя только написанные ими книги, но когда люди научились понимать эти книги, они убеждались, как много сделали эти безвестные при жизни ученые, и ставили им памятники".
Академик Кольцов оставил после себя школу генетики, он нашел истину в науке, а потому получил бессмертие. Но это стало очевидным лишь спустя полстолетия. Впрочем, памятники раньше не ставят - только "бюсты на родине героев".
Мне кажется, что Лев Петрович Феоктистов подобно Кольцову пытается искать истину. Не в биологии, но в физике. Причем в той ее части, которая именуется "ядерной" и которая напрямую связана с атомным и водородным оружием.
Его судьба прекрасна и неожиданна, она очевидна и весьма странная. Порой даже удивительно, что это отдано одному человеку.
В Музее ядерного оружия Арзамаса-16 на стене в два ряда вывешены портреты тех, кто создавал первую атомную, а затем и термоядерную бомбу. Среди них и Лев Петрович Феоктистов. Его фамилия и среди Героев Социалистического труда.
А в другом ядерном центре Челябинске-70 я вновь увидел фамилию "Феоктистов". Теперь он значился среди первых физиков, которые приехали на Урал. Высшими наградами в виде Ленинской и Государственной премий за создание суперсовременных образцов оружия отмечены многие теоретики и конструктора. Среди них вновь нахожу знакомую фамилию. В любом томе воспоминаний, которых сейчас выходит много, обязательно упоминается Лев Петрович. Да и сам он не устоял: к своему 70-летию выпустил в Снежинске сборник "Из прошлого в будущее", где наряду с воспоминаниями, опубликованы последние работы ученого. Они устремлены в будущее, а это лучшее свидетельство того, что "бомбоделы" прекрасно могут обходиться и без бомб…
И еще одна "картинка" из прошлого. Кооперативный дом на площади Вавилова. Принадлежит он Физическому института Академии наук СССР. Так случилось, но в этом доме жила моя мама. Навещая ее, я изредка встречаюсь с рано поседевшим человеком. Знаю, что он физик. Но многие годы так и не догадываюсь, что это легендарный Феоктистов, о котором в обеих ядерных центрах слагают легенды как о теоретике от Бога. Что заставило его уехать из Ядерного центра? А ведь, как известно, те, кто уезжал, моментально становились "чужаками" - за их прошлым опускалась завеса секретности, и они не имели права минимум 25 лет что-то говорить о своей работе в закрытых городах. Это в равной степени относилось как к трижды Героям К. И. Щелкину, Я.Б. Зельдовичу и А.Д. Сахарову, так и к просто Герою Л.П. Феоктистову.
Я многое знал о жизни и судьбе Льва Петровича. Точнее, мне казалось, что это так… А потому я спросил его, когда выпало у нас время поговорить откровенно и обстоятельно о том, как Феоктистов пытается найти Истину в той науке, которой он посвятил жизнь:
— Вы были у истоков атомного проекта, а сейчас конец века и есть возможность оценивать происшедшее. Как велики были тогда иллюзии? И если откровенно: нужно было этим заниматься или это огромная историческая ошибка?
— Мы были молоды, а потому над этими проблемами просто не задумывались. Не следует забывать, было государственное внимание, а потому рождалось определенное настроение, отчасти внушаемое, что монополизм на ядерное оружие недопустим. И отчасти это верно, потому что лишение монополизма американцев вело к стабилизации в мире. Нас вдохновляло, что мы не хуже американцев и тоже способны на большие дела. Поначалу никаких раздумий, а тем более тревоги не было. Работа была напряженной, очень серьезной, она забирала все наше время. И особенно я это почувствовал, когда мы переехали в Челябинск-70.
— Все-таки до конца не совсем ясно, почему произошло разделение ядерных центров?
- О причинах разделения можно только догадываться. Назывались стратегические соображения: два - не один, и подальше от опасных западных границ. Но, думается, причина более прозаична: создавался конкурент, чтобы "старый кот не дремал". Собственно говоря, такое было не внове. Во всех сложных производствах стремились исключить монополизм, будь то авиация, ракетостроение, или морской флот.
- Я слышал и иное…
- В "Воспоминаниях" А.Д. Сахарова не нашлось места, чтобы оценить творческие достижения нашего института, но, тем не менее, там есть такие слова: "Сложные взаимоотношения со вторым "объектом" во многом определили наш "быт" в последующие годы… Министерство (особенно при преемниках А.П. Завенягина) явно протежировало второму "объекту". Вероятно, далеко не случайно там была гораздо меньшая еврейская прослойка в руководстве… Министерские работники между собой называли второй "объект" "Египет", имея в виду, что наш "Израиль", а нашу столовую для научных работников и начальства ("генералку") - "Синагогой"… Единственное, что могу сказать -о такой "терминологии" мы узнали из книги Сахарова… В общем, две трети сотрудников оставалось в Арзамасе, а мы уехали на Урал. Там образовался очень молодой центр, Щелкину было всего около сорока, а большинству из нас не было и тридцати.
- Разделение проходило болезненно?
- Борьба, конечно, шла. Поначалу я работал в группе Зельдовича, а не у Сахарова, который занимался водородной бомбой. Как-то сразу определилось, что на Урал едет Забабахин, и он очень хотел, чтобы и я уехал с ним. У меня же были большие сомнения… Но однажды Зельдович сказал мне: Андрей Дмитриевич Сахаров считает, что я должен ехать. Было обидно, мол, не нужен здесь… Это и сыграло решающую роль - я уехал на Урал.
- Конкуренция сказалась быстро?
- Как ни удивительно, практически сразу же она "заработала"! В 1955 году была испытана первая водородная бомба нового образца. Она рождалась в Арзамасе-16, но при непосредственном участии многих из тех, кто уехал на Урал. Людям, знакомым с техникой, должно быть особенно понятно, что существует значительная разница между первым испытательным образцом и серией. В 1957 году была испытана первая водородная бомба которая была передана на вооружение Советской Армии И сделана она была не в Арзамасе-16, а в Челябинске-70! Кстати группа челябинских ученых (и ваш покорный слуга в их числе) была награждена на эту работу Ленинской премией.
МЫСЛИ ВСЛУХ: "Стратегическое оружие в виде ракет -наземных, морских, крылатых - и авиационных бомб направлено, как правило, на города. Одна американская подводная лодка типа "Огайо'' имеет на борту 192 боевых блока с водородными зарядами. Залп атомной субмарины способен уничтожить любое государство, убить десятки миллионов людей за считанные минуты, притом без разбора - стариков и младенцев мужчин и женщин. Даже наши необразованные предки были куда более гуманны когда с топорами и дубинками решали свои 'междоусобицы" в чистом поле, оберегая женщин, стариков детей. Мы же сегодня, все без исключения, - потенциальные заложники чьих-то политических амбиций и навязчивых идей о переустройстве мира".
- А особенно острый период конкуренции двух ядерных центров к какому периоду времени относится?
- Пожалуй, к началу шестидесятых… В Арзамасе-16 при поддержке самого Хрущева начала быстро развиваться идея о "супербомбах". Чуть позже она воплотилась в испытания на Новой Земле самой большой в истории бомбы - ее макеты выставлены в музеях обоих ядерных центров… Постепенно и мы втянулись в эпопею с большими бомбами, хотя и не понимали их военной ценности. Проведя серию испытаний, Урал в очередной раз обошел "конкурента", по крайней мере с точки зрения внедрения в серию, поскольку нами осуществлялась жесткая привязка к носителю. Но все-таки главное достижение центра на Урале, на мой взгляд, "в миниатюризации изделий"
Наш первый научный руководитель К.И. Щелкин был горячим сторонником малых зарядов. Он говорил: "Разве для такого большого города, как Москва, недостаточно 20 или 50 килотонн, чтобы деморализовать население, подавить связь управление? Преимущество небольших зарядов огромно Их при необходимости мы сделаем вместе с ракетой в Каслях" Хочу напомнить, что в ту пору ядерных зарядов и ракет к ним насчитывалось не сотни и не тысячи, они считались поштучно, угроза же войны, в том числе и массово-ядерной, была вполне реальной - вспомним хотя бы Карибский кризис
Именно в Челябинске-70 ранее и независимо от американских стратегов закладывались основы для разделяющихся головных частей -группа зарядов, располагавшихся на одной ракете-носителе. Недалеко от нас в Миассе находилось "хозяйство" академика В.П. Макеева. В его КБ были созданы великолепные морские ракеты, в том числе и для атомных ударных лодок. Ядерное оснащение морских ракет практически полностью состояло из нашей продукции..
Так что подводя итоги "конкуренции" двух ядерных центров, могу только сказать, что в 70-е годы общее количество зарядов, имеющихся на вооружении армии, более чем на две трети были челябинскими. А работало у нас втрое меньше специалистов, чем в Арзамасе-16.