А вот о дураках стоит поговорить подробнее. Глубина кризиса в той или иной отрасли сельского хозяйства часто в сильной степени зависит от их усилий.
Сильнее всего пострадало в России животноводство. Конечно, отчасти это объясняется тем, что резкое падение реальной зарплаты в годы гиперинфляции (1992-1995) и вторично — после дефолта (1998) превратило несколько десятков миллионов наших сограждан в вынужденных вегетарианцев (или полувегетарианцев). Но это только часть правды. Ведь импорт мяса, масла и дру
гих продуктов животноводства вырос, а не упал. Почему же российское животноводство оказалось неконкурентоспособным? Из-за холодного климата? Да нет, всё гораздо прозаичнее: пресловутые «коровьи дворцы», усеявшие нашу страну в 1970-1980-х годах, в принципе не могут быть конкурентоспособными в рыночных условиях независимо от долготы, широты, среднегодовой температуры и суммы осадков. Такова уж их «гениальная» конструкция!
Дополнительный ущерб нанесла так называемая монопсония. Это такой вид монополии, когда у множества покупателей один продавец. Почти в любом районе бывшего СССР существовал единственный молочный комбинат и единственный мясокомбинат, куда колхозы и совхозы обязаны были сдавать свою продукцию. С отменой госконтроля над ценами эти предприятия, как монополисты районного масштаба, начали душить животноводческие предприятия при помощи низких закупочных цен. Молоко и мясо — такие товары, которые надо продавать быстро, поэтому животноводческие хозяйства попали в особенно тяжёлое положение.
Большие трудности возникли и у ранее процветавших тепличных комбинатов. В 1990-х годах многие из них стали убыточными. Формально вроде бы тут как раз подходит теория г-на Паршева: электричество резко подорожало, и поэтому затраты многократно выросли. Но вот почему затраты оказались столь высокими: из-за холодного климата или по какой-то иной причине?
Когда в 1984 году я поступил в Тимирязевскую сельхозакадемию, нас повели знакомиться с Овощной опытной станцией. Там среди прочих стояли две теплицы, построенные по иностранным образцам: голландская и финская. Помню, меня тогда поразило, что голландская теплица выглядела очень привычно. Она была покрыта стеклом, как практически все зимние теплицы в нашей стране. А вот финская теплица имела необычный, почти экзотический вид: плёночная, но зимняя! У нас плёночных теплиц тоже строили много, но всё весенние. И плёнку на них натягивали такую, что к осени она рвалась в клочья. А финской плёнке и зимние снегопады были нипочём. Но почему в СССР и Голландии строили одинаковые зимние теплицы, а в Финляндии какие-то другие, я в то время не понял, тем более что слабо разбирался в технике.
Причины, по которым для нашей страны не подходят теплицы голландской конструкции, стали ясны в 1990-е. В 1996-1997 годах та же Овощная опытная станция подверглась двум бедствиям подряд: граду и урагану. В обоих случаях от стёкол оставались одни осколки, которые приходилось долго собирать.
После урагана селекционеры-капустники ругали дежурившего в тот день своего товарища Диму Харламова за то, что он не успел закрыть форточки в теплице, где выращивали семенники капусты. Дескать, добеги он вовремя и закрой форточки, стекло могло бы устоять. Но это вряд ли. Скорее, опоздание Харламова предотвратило трагедию. Если бы стёкла посыпались прямо на него, не факт, что он вообще остался бы жив. В экстремальных погодных
условиях стеклянные теплицы представляют собой смертельную опасность для находящихся в них людей.
Но вся беда в том, что и в нормальных условиях стеклянные теплицы в России оказываются очень ненадёжными. Стёкла всегда время от времени трескаются и бьются. Морозы этому способствуют. Летом последствия маловажны, а вот зимой поддерживать нужную температуру при наличии дыр вместо стёкол практически невозможно. Кроме того, не надо забывать, что качество строительства в России далеко не голландское. Где-то недостаточно хорошо замазали — и возникает щель, сквозь которую утекает тепло. Поскольку таких щелей в теплице обычно не одна и не две, то общие потери тепла значительны. Так что даже при целых стёклах в русские морозы стеклянные теплицы сплошь и рядом не способны поддерживать требуемую для растений температуру. И иногда дело доходит до разведения костров в теплицах, лишь бы спасти растения.
Однако на этом список недостатков стеклянных теплиц в наших климатических условиях не исчерпан. В 1990-х годах цены на электроэнергию выросли гораздо сильнее, чем общий уровень цен. В отличие от советского времени, когда электроэнергия стоила баснословно дёшево, теперь расходы на неё составляют немалую сумму. И тут «вдруг» обнаружилось, что не держащие зимой тепла стеклянные теплицы очень энергоёмки и дороги.
Кризис тепличного овощеводства в России следует объяснять прежде всего этой причиной. Но был ли он неизбежен?
То, что в Финляндии, которая по климату нам куда ближе, чем Нидерланды, давно научились строить зимние плёночные теплицы, ни для кого из работавших в отрасли тайной не было. Понятно, что финны сооружали такие теплицы по двум причинам: они надёжнее (специальная плёнка рвётся гораздо реже, чем бьётся стекло) и куда менее энергоёмки. А при рыночных ценах на энергоносители это значит: более дешевы. Причём ещё в советское время ленинградское ПО «Лето» практически доказало, что зимние плёночные теплицы финского типа требуют на 20-25% меньше энергии по сравнению со стеклянными теплицами1. Но советские планировщики продолжали планировать тепличные комбинаты, состоящие целиком из стеклянных зимних теплиц. Видимо, уж очень крепка была вера в неизменность тех крайне низких цен на топливо и электроэнергию, которые искусственно поддерживались в советский период. Вот это как раз и стоит называть глупостью!
1 Этот факт мне любезно сообщил заведующий кафедрой овощеводства Тимирязевской с.-х. академии Юрий Михайлович Андреев. |
Конечно, поворот к здравому смыслу неизбежно произошёл, когда цены на электроэнергию стали кусаться. Сейчас на той же Овощной опытной станции в Тимирязевке построена большая зимняя плёночная теплица. Строили её под руководством нового директора станции Д. Пацурия самостоятельно, без всяких финнов и прочих иностранцев. И получилось на славу! И тепло эта
теплица держит намного лучше, и работать в ней безопасно, и затраты энергии меньше. Но сколько времени мы потеряли! И сколько энергии ушло на обогрев атмосферы!
Сказанное не означает, что все стеклянные теплицы надо сломать и заменить плёночными. У зимних плёночных теплиц тоже есть недостатки, в них плохо себя чувствуют и плохо работают пчёлы. Этот недостаток — продолжение достоинств: обмена воздуха с окружающей средой из-за надёжной изоляции почти не происходит, и пчёлы страдают от отсутствия свежего воздуха. Поэтому пчёлоопыляемые гибриды огурца желательно выращивать под стеклом. Но для культур, не требующих перекрёстного опыления (томат, сладкий перец, партенокарпические гибриды огурца), плёнка — лучший вариант.
ВЕРСИЯ Г-НА ПАРШЕВА И ЕЁ ОЦЕНКА
Причины кризиса российского сельского хозяйства мы разобрали. Климатические факторы оказались ни при чём. Но, разумеется, следует сравнить наши выводы с версией, выдвигаемой в книге «Почему Россия не Америка». Впрочем, г-н Паршев пишет по интересующему нас вопросу скупо и больше налегает на риторику.
«Например, какое население сможет жить на территории России в условиях рынка? Сколько рынок сможет просто прокормить?» — задаёт риторические вопросы автор книги «Почему Россия не Америка». И сам же отвечает: «Западные оценки разнятся — от 15 до 50 миллионов. Такие цифры иногда шокируют, а тем не менее никакой ереси в них нет. Ведь чтобы закупать продовольствие на нынешнее население за счёт экспорта нефти, её производство надо увеличить в 6-7 раз... А почему придётся переходить на покупную еду? Да потому, что для сельского хозяйства действует аналогичная горькая теорема № 2» (с. 100).
Здесь требуется пояснение. «Теорема № 1» формулируется г-ном Парше-вым в нескольких местах его книги по-разному, но мы предпочтём следующее изложение: «Любое производство на территории России характеризуется чрезвычайно высоким уровнем издержек. Эти издержки выше, чем в любой другой промышленной зоне мира... В первую очередь это происходит из-за слишком сурового климата — производство, да и просто проживание в России требует большого расхода энергоносителей. Энергия стоит денег, поэтому наша продукция при прочих равных условиях получается более дорогой» (с. 103). Или, как пишет автор книги «Почему Россия не Америка» ниже, «наша промышленная продукция, аналогичная иностранной по потребительским характеристикам, оказывается выше по себестоимости и при реализации по мировым ценам приносит нам убыток, а не прибыль» (с. 103).
Следовательно, если верить теории г-на Паршева, российская сельскохозяйственная продукция должна иметь более высокую себестоимость по сравнению с зарубежной и при реализации по мировым ценам приносить убыток, а не прибыль. Но это утверждение легко проверить! Возьмём соотношение внутренних и мировых цен на некоторые виды зерна в середине 1990-х годов.
Как видим, российские пшеница и соя в середине 1990-х годов стоили куда дешевле иностранных. Правда, кукуруза стоила дороже, и это во многом объясняет падение площадей под ней во второй половине 90-х. Здесь важно отметить, что в развитых странах внутренние цены на с.-х. продукцию выше мировых. Это, как уже отмечалось, неизбежное следствие политики поддержки национального аграрного сектора, которую проводят все развитые страны. Разница между внутренними российскими ценами на пшеницу и сою и внутренними ценами развитых стран тогда была куда больше. Да и внутренние цены на кукурузу у «капиталистов» наверняка оказывались всё же выше наших. Но, может быть, всё это результат резко заниженного курса рубля по отношению к твёрдым валютам и с тех пор положение изменилось не в пользу российского сельского хозяйства?
В последние годы Россия стала экспортёром зерна. Вообще-то, само существование российского зернового экспорта служит достаточным опровержением паршевской теории. Если зерно вывозят, значит, это занятие выгодно! В убыток этого никто делать не станет.
Вывоз зерна из нашей страны исчисляется следующими цифрами.
Из таблицы следует, что вывозимое за границу российское зерно поразительно дёшево. Для российских производителей это очень плохо. Они получают гораздо меньшие доходы, чем могли бы иметь в случае прямого выхода на мировой рынок. Но для теории г-на Паршева приведённые цены на зерно — это приговор. Ясно, что издержки на производство зерна у нас как раз малы. Они гораздо ниже, чем в развитых странах! На этой разнице и играют те торговые фирмы, которые занимаются зерновым экспортом.
Вся (или почти вся) прибыль пока что достаётся торгашам-посредникам. И это огромная прибыль! Судя по таблице, норма прибыли превышает 100%. Торговцы стараются скупать зерно по самой дешёвой цене, по 50 долларов за тонну и даже ниже. В большинстве случаев это им удаётся, поскольку у производителей зерна нет возможностей для манёвра. Хранить зерно им негде, поэтому приходится продавать его по той цене, которую навязывают посредники. А сами перекупщики продают зерно по мировым ценам, которые в последние годы колеблются вокруг 200 долларов за тонну. Конечно, часть денег уходит на транспортные издержки. Но всё равно норма прибыли у современных экспортёров зерна — «достойных» наследников советской зерноимпорт-ной мафии — огромная.
Действительно, продажа зерна по цене 50-80 долларов за тонну невыгодна российским производителям. Или они с трудом окупают издержки производства и имеют лишь незначительную прибыль, или (и чаще всего) вообще остаются в убытке. Рассчитывать на государство не приходится: путинский министр сельского хозяйства А. Гордеев — один из самых последовательных защитников интересов спекулянтов-перекупщиков. Под его чутким руководством процветают такие фирмы, как базирующаяся в Москве компания «Разгуляй». Она за бесценок скупает зерно и вывозит его за рубеж. А так как не каждое хозяйство продаст выращенный урожай по очень смешным ценам, то «Разгуляй» выбирает слабые (но всё же не окончательно развалившиеся) колхозы и совхозы и даёт им чуть-чуть подняться на ноги. Компания обеспечивает их техникой, горючим, семенами, но взамен требует продажи зерна по тем ценам, которые ей выгодны. Естественно, что для рядовых работников контролируемых «Разгуляем» хозяйств эта схема означает очень смешную зарплату. И при этом глава «Разгуляя» г-н Потапенко и его сподвижники вполне серьёзно считают себя благодетелями российского сельского хозяйства! В фирме даже вывешен длинный список контролируемых (то есть закабалённых) хозяйств.
Немало заработал (и продолжает зарабатывать) на экспорте зерна и г-н Фе-дорычев — нынешний президент футбольного клуба «Динамо» (Москва). Бешеные деньги, которые этот клуб заплатил в 2005 году португальским игрокам и бразильскому тренеру, отчасти складываются из разницы между ценой зерна на внутреннем и внешнем рынках. По сути дела, иностранные футболисты
живут на средства, которые должны были бы пойти на зарплату работников российского сельского хозяйства, но достались не тем, кто их заработал.
А потом, когда перекупщики уже вывезли за рубеж всё, что можно, г-н Гордеев становится в позу поборника государственных интересов и вводит экспортную пошлину на вывоз зерна! Она появляется именно тогда, когда вследствие массированного вывоза внутренние российские цены на зерно подтягиваются к мировым на такое расстояние, которое делает экспорт малодоходным. Всё это даже не смешно...
Но способы борьбы с подобными спекулянтами, в принципе, известны давно. Их открыли ещё в конце XIX века в Канаде, а затем с успехом применили и в других западных странах. Тамошние фермеры объединились в пулы — снабженческо-сбытовые кооперативы, которые постепенно завоевали большую часть зернового рынка и обеспечили приемлемый для фермеров уровень закупочных цен. У нас сделать то же самое, вероятно, труднее, поскольку руководители колхозов и совхозов в массе своей остаются советскими людьми. И, как и положено советским людям, ждут милости от государства. (Свои личные проблемы они могут решать без всякого участия государства, но личное и общественное у них чётко разделено).
Но как бы ни было плохо нынешнее положение на зерновом рынке, низкая себестоимость российского зерна — очевидный факт. На ней-то и основана высокая прибыльность торговых операций с нашим зерном. Пусть цена в 50 и даже 100 долларов за тонну пшеницы — грабительская в отношении производителей, но она ненамного ниже уровня реальных затрат. А цена около150 долларов за тонну не только покроет издержки, но и обеспечит хозяйствам неплохую прибыль. Между тем себестоимость тонны пшеницы в развитых странах либо находится на уровне мировых цен (200 долларов за тонну), либо даже превосходит их. И только государственные дотации в разных формах помогают западным фермерам сводить концы с концами и даже получать прибыль при таком уровне цен.
ПРИМЕР «НЕПЕЦИНО»