организмов невозможно. Растения-химеры размножают исключительно черенкованием. Химеры известны и у животных. Современная биотехнология позволила получить химеры разных видов мышей, овцы и козы, курицы и куропатки. Но при скрещивании химерных самок и самцов получается потомство, принадлежащее к одному из исходных видов. И лишь в редких случаях — межвидовые гибриды. Но — не химеры.
Однако значение термина можно расширить. Социальный уклад, который делает невозможным общественное воспроизводство, — тоже не что иное, как химера.
ОБ ИНВЕСТИЦИОННОЙ НЕПРИВЛЕКАТЕЛЬНОСТИ РОССИИ
Теперь, когда мы докопались до истины и знаем, что собой представляет сложившийся в современной России общественный уклад, можно перейти к разбору и характеристике гениальных идей г-на Паршева в области экономики. Во всяком случае, теперь мы не ошибёмся в понимании того, чьи интересы отстаивает наш идеолог. О главной паршевской идее — изоляционизме — речь уже шла в предыдущей главе. Но у автора книги «Почему Россия не Америка» есть и другие «глубокие» мысли, которые способны найти больше сторонников, чем изоляционизм.
Скажем, внешне убедительно звучит такой пассаж: «Те, кто эксплуатирует ресурсы, не вкладывает свои капиталы даже в разведку и разработку новых месторождений по той же самой причине, по которой не вкладывают другие капиталисты: освоение ресурсов на территории нашей страны в рамках мировой экономической системы невыгодно» (с. 387). Естественно, «невыгодность» здесь — полная чушь. Средняя прибыль в российской экономике куда выше, чем в экономике любой из стран «большой семёрки». Но капиталовложения в разведку и разработку новых месторождений действительно невелики (49,6 млрд руб. в 2002 году, из них 1/6 — бюджетные деньги). И малы они именно оттого, что воспринимаются как крайне рискованные! Сегодня ты вложишь капитал в освоение нового месторождения, а завтра его у тебя отнимут. Кому это нужно? А раз гарантии прав собственности и личной безопасности на нуле, то в экономике не может не преобладать негативный капитал.
Но об этих главных причинах инвестиционной непривлекательности России г-н Паршев молчит как партизан. Ещё бы! Ведь речь идёт о сознательном защитнике своекорыстных интересов клептократии. Всячески обеляя своих заказчиков, он обязан наводить тень на плетень. И делает это: «Конечно, для инвестора более привлекательны страны, в которых нет профсоюзов и левых партий, и трудящиеся не требуют лишнего, вроде оплачиваемых отпусков и социального страхования, и о сохранении природы никто не беспокоится, но какие-то налоги всё равно неизбежны. Ведь если не хочешь платить лишнего рабочим, то придётся оплатить и военную диктатуру, и "эскадроны смерти", которые только и могут обеспечить столь райский инвестиционный климат» (с. 81). Тут наш идеолог ничего нового не сказал, подобную лапшу на уши советских граждан постоянно вешала советская пропаганда времён Брежнева. Но для людей моложе 30 лет этот примитив может звучать как новое слово. Поэтому данное утверждение заслуживает подробного разбора.
Начнём с того, что левые партии и профсоюзы — это мало совместимые друг с другом организации. Там, где у власти левые партии — например, в Китае, во Вьетнаме или на Кубе, — независимых профсоюзов и в помине нет. А там, где существуют сильные профсоюзы — скажем, в Бразилии или в Южной Корее, — возможность установления диктатуры коммунистического типа совершенно исключена. Чего же именно боятся инвесторы — левых партий или профсоюзов? Да ни того ни другого! Опыт свидетельствует о том, что инвесторы охотно вкладывают капитал и в авторитарные государства с коммунистической вывеской вроде Китая или Вьетнама, и в молодые демократии типа Бразилии и Южной Кореи.
А вот из государств, где действуют «эскадроны смерти», капитал бежит. Я не буду долго рассуждать, почему так происходит, а просто советую прочитать замечательный роман Грэма Грина «Комедианты». Там всё разъяснено предельно ясно и в высшей степени подробно — на примере Гаити времён диктатора Дювалье. Как известно, Гаити при этом тиране завоевала не слишком почётный титул самой нищей страны Западного полушария и поныне его удерживает. Любопытно, что Грэм Грин был человеком левых взглядов и, по некоторым сведениям, даже агентом советской внешней разведки. Однако он никогда не занимался такой убогой антикапиталистической пропагандой, к какой прибегает г-н Паршев.
Следует ещё отметить, что в наши дни государства, в которых сохранились «эскадроны смерти», почти перевелись. Почти — но не совсем. В числе стран, где ещё сохранилось это позорное явление, Россия. Правда, у нас эти «эскадроны» сеют смерть пока только в Чечне и с недавних пор в соседней с ней Ингушетии.
По далеко не полным данным общества «Мемориал», в 2003 году в Чечне было похищено 495 человек, а в 2004 — 396[28]. Как будто наблюдается «прогресс», но сами правозащитники уверены, что похищения людей просто уходят в «тень». Поскольку обращаться в милицию или прокуратуру бесполезно, жители Чечни всё чаще пытаются договориться с похитителями и освободить
своих родных за выкуп. Примерно в половине случаев этого удаётся добиться. В 2004 году из 396 похищенных освобождено 189 человек. В то же время найдено 24 тела похищенных со следами пыток и признаками насильственной смерти. Остальные похищенные пока числятся пропавшими без вести, и надежд найти их живыми очень мало. Всего же за пять лет второй чеченской войны пропавшими без вести считаются от 3 до 5 тысяч человек. Разброс цифр не случаен: милиция, прокуратура и различные чиновники приводят самые разные цифры. А истина никого из них явно не интересует.
Попытки возложить ответственность за большинство похищений на боевиков несостоятельны. Как правило, похитители подъезжают к домам своих жертв на бронетранспортёрах. Одно из двух: либо российские силовики на время сдают БТРы в аренду сепаратистам, либо сами совершают похищения.
Достаточно широко известен и главарь «эскадронов смерти» в Чечне — Рамзан Кадыров. Недавно он стал дважды героем. В дополнение к званию Героя нации, полученному от Масхадова в 1997-м, он теперь получил и звание Героя России от Путина. Так что отношение наших властей к похищениям, пыткам и убийствам в Чечне вполне определённое. Это государственная политика, известная как «мочение в сортире».
Можно не сомневаться, что убийцы, которых натаскивают в Чечне и Ингушетии (где число жертв похищений тоже неуклонно растёт), будут готовы заняться «мочением в сортире» и в любом другом российском регионе. Тут первая ласточка — злосчастный подводник Пуманэ. Его гибель — серьёзное предупреждение всем, кто воображает, будто чудовищные преступления, совершаемые российскими силовиками в Чечне, не могут перекинуться на остальную Россию.
Но как быть с инвестиционной привлекательностью Чечни и Ингушетии, где хозяйничанье «эскадронов смерти» давно стало нормой существования? Риторический вопрос. Понятно, что она на нуле.
ПОЛОЖИТЕЛЬНАЯ ПРОГРАММА Г-НА ПАРШЕВА
Некоторые идеи, пропагандируемые г-ном Паршевым, достаточно популярны в нашем обществе. Возьмём хотя бы национализацию нефтяной промышленности. Этой идее симпатизирует большое число людей, среди которых не одни только коммунисты. Да ведь и самого г-на Паршева нельзя отнести к коммунистам, а между тем он пишет: «До тех пор, пока возможны легальные методы — борьба за национализацию, как первый шаг — полный контроль со стороны государства, отмена коммерческой тайны. Добиться этого (не добиваться, а добиться) должны были бы представители
народных сил в парламенте. Где их только взять...» (с. 389). Речь идёт исключительно о национализации «нефтянки», ибо в целом г-н Паршев хорошо осознаёт, что «общенародная, "ничья" собственность — это всё равно исторический тупик, это неизбежная попытка её присвоить» (с. 389-390).
Но не противоречит ли наш идеолог самому себе? Ведь возвращение нефтяной промышленности в государственную («общенародную») собственность по его же собственной логике неизбежно приведёт к попыткам присвоить нефть или доходы от неё (разницы нет). Да точно так и будет! Отрицательный опыт Нигерии должен послужить нам наукой. Там национализацию нефтяной отрасли уже однажды проводили — в 1970-х годах. И вот что характерно: почти сразу после перехода «нефтянки» в руки государства из Нигерийской национальной нефтяной корпорации (НННК) стали таинственно исчезать очень крупные суммы денег. В 1979 году было «потеряно» 2 млрд 841 млн найр. А ведь найра в ту пору ещё принадлежала к полноценным валютам и стоила дороже доллара США. Под давлением общественности правительству Нигерии пришлось назначить комиссию для расследования этой «пропажи». Комиссия, как и положено в таких случаях, стала уверять публику в том, что никакие деньги не исчезали. Никто в это не поверил, но дело удалось замять.
При военной диктатуре, которая в 1983 году пришла на смену квазидемократии, воровство нигерийской нефти и доходов от неё усилилось. В этом участвовали и клептократия во главе с военными диктаторами И. Бабангидой и С. Абачей, и не желавшая отставать от неё лутократия. Диктаторам и их приближённым вообще не требовалось шевелить мозгами: они просто запускали руку в казну НННК, поскольку не отличали её от своего кошелька. Размеры этого воровства в начале 1990-х достигали 2,7 млрд долларов в год, что составляло 1/10 от ВВП Нигерии. Схема обогащения «чисто конкретных ребят» из организованных преступных сообществ выглядела лишь чуть сложнее. Правительство дотировало нефть и нефтепродукты (бензин, мазут и др.) внутри страны. Дотация достигала 2 млрд долларов в год и составляла одну из крупнейших статей государственного бюджета. Эта мера преподносилась обывателям как важнейшее благодеяние правительства. Власти делали вид, что таким способом поддерживают автовладельцев и даже пеших пассажиров общественного транспорта (дабы он оставался дешёвым), а заодно и отечественных товаропроизводителей, использующих горючее по льготной цене. Официальная цена на бензин в Нигерии (20 центов за литр) действительно составляла лишь половину от мировой, вот только купить его по этой цене удавалось только тем, кто был готов стоять в очереди много часов, нередко — несколько суток. А те, кто предпочитал экономить время, а не деньги, приобретали бензин на чёрном рынке по мировым ценам.
Понятно, что купленные по льготным ценам нефть и нефтепродукты утекали за рубеж и там перепродавались по мировым ценам. Барыш синдикатов,
которые занимались этим «бизнесом», составлял 5 млн долл. в день. Правда, частью этой суммы приходилось делиться с таможенными и иными чиновниками. Но умножьте 5 млн на число дней в году — и вы получите почти те самые 2 млрд долларов, которые выделяло государство в качестве дотации. То есть, по сути дела, дотация предназначалась организованным преступным сообществам и коррумпированным чиновникам.
Так что ждать каких-то благ для простого народа от национализации «нефтянки» не стоит. В любом государстве с системной коррупцией — будь то Нигерия или Россия — от такой меры выиграет только клептократия вместе с лу-тократией. Будет ли «Юганскнефтегаз» при Сечине или Богданчикове платить налоги хотя бы на том же уровне, как при Ходорковском? Вряд ли! Можно с большой уверенностью предсказать, что поступления в бюджет уменьшатся, зато возрастут теневые доходы некоторых конкретных личностей... Чьи интересы защищают борцы за национализацию нефтяной отрасли, вы и сами теперь догадаетесь, дорогой читатель.
Сказанное не является апологией плутократии. Конечно, если нефтяные скважины принадлежат частным компаниям, они обычно лучше управляются и приносят более высокий доход, но не следует думать, что экологический ущерб при частной собственности на нефтепромыслы обязательно уменьшится. При отсутствии жёсткого контроля со стороны независимого природоохранного ведомства он вполне может и возрасти. Это подтверждает опыт и России, и Нигерии. Да и здравый смысл свидетельствует о том же.
АФРО-РОССИЙСКИЕ ОСОБЕННОСТИ ИНВЕСТИЦИОННОГО
ПРОЦЕССА
Мы уже говорили, что иностранные инвестиции в экономику Нигерии ничтожны. Но правил нет без исключений. Известная корпорация «Роял Датч/Шелл» стяжала в Нигерии дурную славу. И дело тут не только в горящих газовых факелах (совсем как в России!) и многократных разливах нефти, которые погубили значительную часть дельты реки Нигер. Дело ещё в далеко зашедшем сращивании англо-голландско-американской корпорации с нигерийскими клептократами, особенно с той их частью, которая носит погоны. В 1990-х годах, когда у власти находились Бабангида и Абача, протесты местного населения против разрушения среды его обитания подавлялись с помощью военной силы. Причём военные совершенно одинаково действовали и в тех случаях, когда протесты вызывала деятельность государственной нефтяной компании НННК, и когда оказывались задеты интересы иностранных корпораций, особенно «Шелл». В обоих случаях они стреляли. Точное число погибших в ходе этих карательных операций неизвестно, но, по-видимому, счёт
идёт на многие сотни. Здесь мы видим, как экологические преступления с неотвратимостью порождают преступления в общеуголовном смысле слова. Очевидно также, что современные торговцы «чёрным золотом» унаследовали некоторые характерные черты негоциантов, в своё время торговавших «чёрным деревом».
В России нефть добывают не инофирмы, а свои, российские, компании. Исключение составляет шельф вблизи северо-восточного побережья Сахалина, где нефтепромыслами владеет иностранный консорциум с участием уже хорошо известной нам по Нигерии компании «Шелл». Однако добыча нефти там пока невелика, хотя ущерб природе уже значителен. Но, может быть, российские компании ведут себя лучше иностранцев? К сожалению, это не так.
Загрязнение окружающей среды начинается уже на стадии бурения скважин. Нитраты, свинец и кадмий обнаруживают на расстоянии до 2 км от буровой. Обваловка шламовых амбаров (таких амбаров в одном Нижневартовском районе Тюменской области более 7 тыс.!), выполненная из неустойчивых западносибирских грунтов, часто разрушается. Нефть и отходы бурения стекают в ручьи и реки.
Большой вред наносят открытые газонефтяные фонтаны, выбрасывающие нефть и газ иногда до месяца. Число таких фонтанов достигает 7-9 в год. Некоторые фонтаны могут выделять до 1 млн кубометров газа в сутки. Часто нефть и газ при этом возгораются. Ликвидация последствий фонтанирования сводится к выжиганию основной массы разлитой нефти и засыпке загрязнённых площадей грунтом[29].
Все эти безобразия начались в советский период при государственной форме собственности и продолжаются в настоящее время после приватизации нефтяных компаний. Можно с уверенностью сказать, что и новейшая тенденция к обратной национализации (путём конфискации — «Юганскнефтегаз», или путём выкупа — «Сибнефть») ничего не изменит. Как видно, форма собственности не имеет никакого значения. Что действительно важно, так это наличие (или отсутствие) независимой природоохранной службы, а также давления общественности. Вот в этом отношении дела в России обстоят очень плохо. Государственная природоохранная служба у нас и в 1990-х годах была очень слаба и часто шла на уступки виновникам разрушения природной среды, а при восшествии Путина на престол её вообще упразднили. А давление общественности слабо не только из-за нашей с вами пассивности, но и из-за малолюдности севера Западной Сибири — нашего главного нефтедобывающего региона. По-настоящему оседлых жителей там немного, и притом их образовательный уровень невысок (а потому их легко обманывать). А от рабочих
и служащих нефтяных компаний и членов их семей трудно ожидать участия в природоохранных действиях.
Однако транспортировка российской нефти ещё вреднее, чем её добыча. Россия — единственная страна мира, где существуют официально утверждённые нормативы потерь нефти и нефтепродуктов при их перекачке по нефтепроводам, а также с железной дороги на нефтебазу и с нефтебазы на танкер. Во всём остальном мире нормой считается отсутствие потерь. Особенно много нефти разливается у нас в результате аварий на так называемых промысловых и межпромысловых трубопроводах небольшого диаметра. Общая длина российских нефтепроводов составляет 350 тыс. км (почти 9 экваторов!), а число прорывов и «свищей» на них ежегодно оценивается в 50-60 тысяч (!). Разумеется, официальные данные о числе аварий всячески занижаются. Чтобы авария стала достоянием гласности, нужен либо особо крупный разлив нефти, который скрыть нельзя, либо прорыв около населённого пункта, либо попадание нефти в крупную реку. В остальных случаях дело удаётся замять. Ведь в Западной Сибири приходится всего по одному инспектору на целый район (а районы там огромные), да и в других местах положение не лучше.