Вид у Джоша растрепанный и взмокший, плечо оттягивает мешок со спортивным снаряжением. Когда он видит меня, лоб его хмурится, в глазах появляется неуверенность. Он выставляет руку, чтобы задержать дверь лифта.
Мое. Сердце. Взрывается.
– Я выиграла! – С этим криком я бросаюсь к нему.
Джош успевает расставить в стороны руки, и я подскакиваю. Он, хмыкая, ударяется спиной о заднюю стенку, а мне удается обхватить его руками и ногами. Двери закрываются, и Джош с трудом нажимает на кнопку своего этажа.
– Думаю, технически победа за мной. Я первым оказался внутри здания, – слышу его голос у себя над головой.
– Я выиграла! Я выиграла! – повторяю я, пока он не уступает со смехом.
– О’кей. Ты выиграла.
Его пот пахнет дождем и кедром, ноздри щекочет розмариново-сосновый аромат. Я прижимаюсь лицом к его шее и вдыхаю, снова и снова, пока лифт не сообщает звонком о прибытии. Мы на четвертом этаже. Пытаюсь собраться с духом, чтобы отпустить свою добычу, но наркотическое притяжение наших тел оказывается сильнее моих волевых усилий.
– Ну ладно. – Джош идет по коридору.
Я прицепилась к нему и вишу у него на груди, как коала. Полы пальто хлопают, сумка стукается о его мешок со снаряжением. Надеюсь, Джош не натолкнется на кого-нибудь из соседей.
Откидываю голову назад, этого достаточно, чтобы увидеть веселые огоньки, горящие в его глазах, когда он ставит сумку рядом с дверью и начинает подбирать ключи.
– У каждого мужчины должен быть такой гостеприимный дом, как этот.
– Не обращай на меня внимания. Занимайся своими делами.
Я обнимаю его крепче. Скула очень удобно укладывается на ключицу. На Джоше толстовка с капюшоном, и чувствуется, что все тело у него слегка влажное.
Слышу, как он кладет свои спортивные принадлежности в корзину. Снимает кроссовки, что, кажется, дается ему труднее, потом забирает у меня сумку. Нажимает кнопку на панели управления отоплением.
– Серьезно, представь, как будто меня тут нет.
Он заносит меня на кухню и, наклоняясь, заглядывает в холодильник, отчего мне приходится вцепиться в него крепче. Наливает стакан воды, и я прижимаю ухо к его шее, чтобы услышать, как он глотает.
Плотнее сжимаю его ногами, и он опускает руку мне на попу, дружески сжимает ее один раз. Потом шлепает по ней.
– Ой, что это у тебя в кармане?
– А-а… – Теперь я вспоминаю и чувствую себя глупо. Слезаю с Джоша и встаю на ноги. – Это так, ничего.
– Я ударил руку. – Джош вынимает загогулистую штуковину из моего кармана и выгибает шею, чтобы рассмотреть находку. – Это смурф. Ну конечно. Чем еще ты можешь набить карманы? Почему на нем бантик?
– У меня таких штук десять. Это Смурф Ворчун.
– Если бы я не был в курсе, как ты любишь смурфов, то обиделся бы. – Джош улыбается одним уголком рта, и я понимаю, что ему приятно. – Так что там у тебя с этими смурфами?
– Мой отец поставлял клубнику в другой штат. Он уезжал до восхода и возвращался, когда я уже спала. Он всегда покупал мне смурфов на заправках по пути домой.
– Значит, они напоминают тебе об отце. Мило.
– Это означало, что он думал обо мне. – Я топчусь на месте.
– Ну что же, спасибо, что ты думаешь обо мне.
– Ну, ты дал мне что-то свое. Так что мы квиты.
– Это так важно? Чтобы мы всегда были квиты?
– Конечно. – Я замечаю, что у Джоша есть небольшая белая доска с планом питания на неделю. Ну и чудак.
– Ладно, ты чистая, а я нет. Мне нужно принять душ.
– Как тебе удается так дивно пахнуть после спортзала? – Я иду в гостиную и со стоном заваливаюсь на диван. Утопаю в нем, словно он сделан из пены воспоминаний. «Привет, Люси, – говорит мне диван. – Я знал, что ты вернешься».
– Не думаю, что мне это удается, – отзывается Джош с кухни.
Я слышу, кипит вода, открывается дверца холодильника, звякает чайная ложка.
– Тебе удается. – Я хлопаю рукой по дивану в поисках подушки из ленточек. – Ты как мускулистая сосновая шишка.
– Думаю, это мыло. Мама снабжает меня им в изобилии. Она любит отправлять посылки.
Он появляется, слегка встрепанный, толстовка расстегнута, под ней – майка, и еще я вижу кусочек мощного голого плеча. Мой рот наполняется слюной. Джош ставит на столик чашку и дает мне подушку.
– Сними толстовку. Пожалуйста. Я только посмотрю.
Он кладет палец на замок молнии, и я закусываю губу. Потом застегивает молнию до самой шеи, до упора, я уныло скулю.
– Пей чай, маленькая извращенка. – Он бросает что-то мне на живот.
Дверь спальни закрывается за ним, и через минуту я слышу, что включился душ. Беру в руки коробочку. Это модель машины в упаковке. Не могу отделаться от ощущения, что это упрек. Разве каждый мужчина не мечтает о том, чтобы кто-то жаждал его тела?
Я кладу под шею подушку из ленточек. На этот раз у меня маленькая черная машинка, довольно похожая на машину Джоша. Неужели он этим занимался в свой выходной? Ходил покупать мне игрушку? Открываю коробку и некоторое время катаю машинку по животу. Представляю себе Джоша в душе с куском мыла, как настоящая маленькая извращенка.
С предсказуемостью смены дня ночью я начинаю нервничать по мере того, как минута проходит за минутой. Не знаю, почему я снова здесь. Мне ясно только одно: этот диван отныне мое самое любимое место на земле. Мне следует обуться и уйти. Я трогаю чашку. Недостаточно остыла, чтобы пить.
Надо начать вести себя нормально. Что-то я слегка перевозбудилась. Думаю о том, с какими девушками, вероятно, встречается Джош. Высокие, отпадные блондинки. Чувствую это всем своим миниатюрным брюнеточным существом. Помню, один раз мы ходили с Вэл в клуб, это было в те времена, когда я еще отрывалась по полной, перед слиянием, до того как настало одиночество.
Мы видели этих скучающих, ледяных красоток. Они стояли у бара и обдавали презрением всех подходивших к ним мужчин. Мы с Вэл весь вечер имитировали их на танцплощадке, принимали равнодушные позы, бросали друг на друга злые, стальные взгляды и от этого хохотали до упаду. Можно попробовать повторить это сейчас.
Когда открывается дверь спальни и снова появляется Джош, я – молодая созревшая женщина, ноги элегантно скрещены – листаю медицинский учебник и попиваю чай.
На Джоше мягкие черные домашние брюки и черная футболка, ноги босые, очень симпатичные. Есть ли у него хоть какие-то изъяны?
Он садится на край дивана, волосы у него влажные и торчат во все стороны. Я переворачиваю страницу, и, к несчастью, с нее на меня глядит яркая картинка – эрегированный пенис.
– Я стараюсь быть чуть более нормальной.
Джош смотрит на страницу:
– Ну и как, получается?
– Хорошо, что это не книга с раскладными картинками.
Джош весело фыркает. Я иду за ним на кухню и наблюдаю, как он режет овощи на удивительно аккуратные мелкие кусочки.
– Омлет подойдет?
Я киваю и смотрю на его белую доску. Вторник: омлет. Изучаю меню ужинов на остальные дни недели. Озадачиваюсь про себя: чем я смогу блеснуть во время ответного визита?
– Могу я что-нибудь сделать?
Джош качает головой, и я смотрю, как он разбивает шесть яиц в металлическую миску.
– Ну как там на работе? Ты явно скучала без меня.
От смущения я прикладываю ладони к лицу, и Джош тихо усмехается сам себе.
– Было скучно.
Это правда.
– Не с кем враждовать, да?
– Я пыталась отыграться на каких-нибудь безобидных людях в зарплатных ведомостях, но они все кинулись в слезы.
– Штука в том, чтобы найти человека, который сможет ответить на удар так же хорошо, как принять его. – Джош достает сковородку и начинает поджаривать овощи на одной шипящей капельке масла.
– Может быть, Соня Резерфорд. Это жуткая женщина из отдела доставки, которая похожа на Мортицию Аддамс, если бы та была альбиноской.
– Не выстраивай очередь из замен мне слишком быстро. Ты задеваешь мои чувства.
Напоминание о вероятном исходе всего сценария понуждает меня прижаться к нему. Середина спины Джоша – это самое эргономически прекрасное место, чтобы уткнуться в него лицом.
Когда вся эта история закончится, я буду вспоминать этот момент.
– Может, объяснишь мне, почему ты здесь?
– Мне сегодня стало немного… грустно от мысли о том, что все изменится.
– Доктор Джош диагностирует у тебя стокгольмский синдром.
– Да, верно. – Я трусь щекой о его мышцы.
– Может, тебя скорее страшат изменения, чем перспектива сидеть там одной.
Я ценю, что Джош не сказал автоматически, мол, я буду скоро искать себе работу.
– Я вспоминала твою голубую спальню. По-моему, мы должны обсудить это. Пока еще есть время.
Слышу, как гулко скворчат яйца, добавленные к овощам на сковородке. Джош накрывает ее крышкой и поворачивается ко мне:
– Ты из тех людей, кого нужно вовлекать в процесс медленно. – Я открываю рот, чтобы протестовать, но Джош не дает мне этого сделать. – Я знаю тебя, Люси, ты такая. Твои закидоны впечатляют. Представь, что мы займемся сексом прямо сейчас. Прямо здесь, на столе. – Он сильно хлопает по нему рукой. – После этого тебе будет так неловко, что ты больше со мной никогда не заговоришь. Ты сбежишь еще до собеседований и отправишься жить в лес.
– А почему тебя это волнует? Я бы с удовольствием пожила в лесу.
– Мне нужно, чтобы ты соревновалась со мной. И может быть, мы найдем вариант, при котором у нас на все хватит времени. – Джош вздыхает и проверяет омлет. – У тебя бывают случайные связи на одну ночь? Ты, к примеру, ходишь в клуб, подцепляешь там парня и приводишь его к себе домой?
Задавая этот вопрос, Джош морщится. Может быть, не я одна способна представлять себе безликих поклонников.
– Конечно нет. Если не считать тебя. А я не могу рассчитывать даже на одну ночь.
Он поглаживает ладонями мои плечи, по-доброму, как друг, и проводки, держащие мои мышцы в напряжении, на дюйм ослабляются. Я подступаю к Джошу на шаг и льну к нему всем телом. Когда я прижимаюсь щекой к его груди, меня обдает жаром.
– Я пытаюсь вести себя так, чтобы, когда мы это сделаем, ты ни о чем не жалела бы.
– Сомневаюсь, что я пожалею о чем-нибудь.
– Я польщен. – Он бросает взгляд на омлет. – Иди на диван, включай телик.
Я заваливаюсь на диван Джоша – это плюшевое совершенство. Надо мне тоже превратить свое иглу в уютную теплую крепость. Купить лампы, ковры, побольше полочек и картину с видом Тосканы. Мне понадобятся ведра краски, и моя спальня станет бледно-голубой. Белые простыни и папоротник.
– Где ты взял этот диван? Я хочу такой же.
– Он единственный на свете, – выплывает из кухни сухой ответ Джоша.
– Можно купить его у тебя?
– Нет.
– А как насчет этой подушки из ленточек?
– Она такая одна.
– Кажется, я поняла, в чем твоя стратегия. – Я смотрю телевизор, и через некоторое время Джош подает мне тарелку и вилку. – Здесь я как маленькая герцогиня. Ты не должен прислуживать мне. – Я скидываю туфли под кофейный столик.
– Некоторые страшные монстры втайне наслаждаются, когда балуют маленьких герцогинь. Не заключить ли нам двухчасовое перемирие? Начнем прямо сейчас?
– Конечно, давай. О-о, это выглядит здорово. – Я чувствую запах свежего базилика. Почему Джош до сих пор один?
Мы смотрим новости, он забирает у меня тарелку. Потом дает мне креманку с ванильным мороженым. Для себя у него порции нет.
– Зачем ты тогда держишь в холодильнике мороженое?
– На случай, если ко мне случайно заглянет какая-нибудь сладкоежка.
Я не могу удержаться от улыбки:
– Этим кубикам не повредит одна ложечка. Это ведь белок, верно?
Джош смотрит на креманку и вздыхает. Берет у меня ложку и подцепляет солидный кусок.
– О боже! – Его веки трепещут.
– Ты должен каждый вечер доставлять себе какое-нибудь маленькое удовольствие. Зачем истязать себя.
– Маленькое удовольствие, да? – Он многозначительно смотрит на меня. – Ладно.
Я кладу в рот полную ложку мороженого. Она скользит по моему языку, это интимно до неприличия. Его язык, мой язык. Я облизываю ложку, Джош смотрит на меня, грудная клетка расширяется, засим следует быстрый выдох.
Джош разворачивает пушистый серый плед и накрывает им меня, я лежу, как избалованный ребенок. Он сидит на дальнем конце дивана, рядом с моими ногами, я смотрю на его профиль сбоку. Джош тянется вперед и берет медицинский учебник.
– У тебя грустный вид.
– Я… счастлив. – Выражение лица меняется, теперь на нем написано легкое удивление. – Странно.
– Зачем ты держишь у себя эти учебники? В этом очень много пенисов.
– Предполагалось, что я пойду по семейной стезе. Мне так и не удалось расстаться с учебниками. Многие из них принадлежали моей матери. Они довольно старые, но она хочет, чтобы я оставил их у себя. – Джош открывает форзац и проводит пальцем по написанному от руки имени.
Мне хочется спросить о его родителях, но я знаю Джоша: он может просто замкнуться в себе.
– Доктор Джош, доктор медицины. Ты бы стал сексологом.
– О, определенно. – Он отбрасывает книгу и начинает щелкать пультом, переключая каналы.
– У всех твоих пациенток наблюдалось бы учащенное сердцебиение.
Джош забирает у меня пустую креманку, целует под ухом. Я ловлю ртом воздух, а он с видом знатока нащупывает пульс на моем запястье.
– Ну-ка, посмотрим. Представь меня в белом халате, я засовываю стетоскоп под ворот твоей блузки.
Я почти ощущаю прикосновение ледяного диска к моей груди, поеживаюсь и чувствую, как соски у меня заостряются.
– Ты провоцируешь меня на новые сексуальные причуды, – говорю я, как отпетая острячка, но Джош улыбается:
– Наверное, я смогу поработать с этим.
Мысленно я перескакиваю к тому, каким мог бы быть наш теоретический секс. Мы целыми днями играем друг с другом в разные игры, а значит, они продолжатся и в постели. Образы обрушиваются на меня с такой силой, что я вся сжимаюсь, внутри ощущение пустоты и желания.
Его голос у меня за ухом, мы стоим в дверях его прекрасной спальни.
Во что мы сыграем теперь?
– Я бы каждый вечер притворялась, что меня тошнит.
– Каждый вечер? – Джош все еще считает мой пульс, глядя на часы, шевеля губами. Это так сексуально, что я понимаю, он учащается. Наконец моя рука отпущена. – У тебя там довольно сильно стучащее маленькое сердечко. И угрожающий случай сексуального пучеглазия. Думаю, это серьезно.
– Я умру?
– Я предписываю вам полный диванный покой под моим наблюдением. Но положение отчаянное.
– Я бы отпустила сальную шуточку по поводу твоей манеры общаться с пациентами, но в данный момент это было бы лишним. – Я снова кутаюсь в плед.
– Ты можешь представить, какие у меня манеры в общении с пациентами? В этом я был бы хуже всех. Так пугал бы людей, что они мигом бы выздоравливали.
– Поэтому ты не захотел стать врачом? Из-за ненависти к людям?
– Просто ничего не вышло. – Голос Джоша становится тверже.
– А что-нибудь в этой работе тебе нравилось?
– Бóльшая часть. Я отлично справлялся с теорией. У меня хорошая память. И я вовсе не испытываю ненависти ко всем людям подряд. Только… к большинству из них.
– А как насчет практики? У тебя был какой-то неудачный опыт? Тебя заставляли пихать пальцы кому-нибудь в задницу?
Джош смеется, хотя нос его морщится от отвращения.
– Никто не начинает практиковаться на живых людях. И на задницах тоже. Что за ум надо иметь, чтобы додуматься до такого?
– Как у кадавра! Могу поспорить, ты их видел. Как это было? – Я вспоминаю сцены вскрытия тел, которые видела в «Законе и порядке».
– Однажды мой отец… – Джош замолкает, в раздумье окидывает взглядом комнату. Я его не тороплю, и после долгой паузы он продолжает: – Мой отец, в своей великой мудрости, решил отправить меня за одним весьма неформальным рабочим опытом в свою клинику. Это было на каникулах перед началом занятий в колледже. Кое-что прошло хорошо. Меня в основном передавали друг другу доктора, которые, наверное, были слишком утомлены, чтобы отказать отцу. Но однажды после обеда отец хлопает меня по спине, представляет одному из патологоанатомов и оставляет наедине с ним.
Мне становится жутко.
– Не рассказывай, если тебе это тяжело.
– Нет, ничего. Полагаю, это было крещение огнем. Я выдержал минут пять, после чего меня стошнило. От запаха мертвого тела и химикатов у меня остался привкус во рту. Может, поэтому я начал есть мятные драже. Иногда мне не избавиться от этого запаха, он так и стоит в носу, а ведь прошли уже годы. – Джош берет мою руку и подносит к своему носу. – Твоя кожа пахнет как леденец. До той поры все принимали как должное, что я буду изучать медицину. Мой прапрадедушка был врачом, и медицина считалась призванием всех Темплманов. Но созерцание чьей-то выпотрошенной грудной клетки стало началом конца.
– Тебе удалось продержаться до конца вскрытия?
– Мне удалось продержаться еще целый год. А потом я ушел. – От этих воспоминаний Джош грустнеет и занимает оборонительную позицию. – Так ты что, пришла корить меня за неправильный жизненный выбор?
Я ловлю его пальцы и сжимаю:
– Я не хотела сегодня оказаться ни в каком другом месте. Буквально из кожи вон вылезала.
Горжусь собой, что набралась храбрости сказать это.
Джош поворачивается ко мне, и лицо его смягчается.
– У меня нога подрагивала, вот так. – Я показываю, и он усмехается. – Видел бы ты, как я сюда ехала. Я хохотала, как будто сбежала из тюрьмы. Была совершенно вне себя.
– Ты думаешь, что наконец-то спятила?
– Несомненно. Дикое желание видеть твое милое лицо совершенно переполнило меня. Энергии во мне было как в двадцати атомных бомбах.
– Думаешь, почему я так часто хожу в качалку?
Внутри меня раздувается огромный пузырь счастья. Я сажусь и прислоняюсь к Джошу, голова с легкостью укладывается в изгиб его шеи, как в колыбель. Это правда. Он подходит мне в любом месте.
– Ты не должен объяснять, почему сделал тот или иной выбор. Ни мне, ни другим.
Джош медленно кивает, и я накрываю его пледом вместе с собой.
Представить не могла, что в один прекрасный день буду с ванильным ртом сидеть на диване, положив голову на плечо Джошуа Темплмана. Это плохо кончится. Закрываю глаза и вздыхаю.
– Скажи, отчего ты сегодня была такой грустной, Печенька?
Это нечестно! Ну почему он так тонко чувствует изменения в моем настроении!
– Просто. Я думала обо всем, что сейчас решается для меня.
– Расскажи.
– Не могу. Ты мое воздаяние.
– Ты ужасно уютная с этим своим воздаянием.
Это правда. Я льну к Джошу:
– Не хочу говорить о себе. Мы никогда не разговариваем о тебе. Я, кажется, вообще ничего о тебе не знаю.
Джош переплетает свои пальцы с моими и кладет наши руки себе на живот. Я описываю маленькие кружочки кончиками пальцев, и он снисходительно вздыхает:
– Конечно знаешь. Давай перечисли все.
– Я знаю только поверхностные вещи. Цвет твоих рубашек. Твои прекрасные синие глаза. Ты питаешься одними мятными драже, в сравнении с тобой я выгляжу поросенком. Ты наводишь ужас на три четверти сотрудников «Б и Г», так что они буквально падают в обморок, но только потому, что оставшаяся четверть еще с тобой не сталкивалась.
– Сборище слюнтяев, – ухмыляется Джош.
Я продолжаю перечисление:
– У тебя есть карандаш, которым ты пользуешься для каких-то тайных целей – думаю, связанных со мной. Каждую вторую пятницу ты сдаешь вещи в химчистку. От проектора в комнате совещаний у тебя резь в глазах и головная боль. Ты здорово умеешь использовать молчание, чтобы выводить из себя людей. Это твоя проверенная стратегия на собраниях. Ты сидишь и смотришь своими глазами-лазерами, пока твой оппонент не рассыплется. – (Джош не прерывает меня.) – О, и ты втайне глубоко порядочный человек.
– Ты явно знаешь обо мне больше, чем кто-либо другой.
Я ощущаю, как он внутренне напрягся. Когда я смотрю ему в лицо, на нем написано потрясение. Мои розыски напугали его, перетряхнули застарелые и лелеемые в душе привычки. К несчастью, следующие мои слова звучат так, будто их произносит маньячка.
– Я хочу знать, что происходит у тебя в мозгах. Хочу выдавить твою голову, как лимон.
– Зачем тебе вообще что-то обо мне знать? Я думал, стану для тебя славным партнером по сексу из ненависти на один раз, после чего буду вычеркнут из списка, а ты сойдешься с каким-нибудь мистером Милым Парнем.
– Я хочу знать, что за человека буду использовать и делать объектом своих чувств. Какая твоя любимая еда?
– Ванильное мороженое. Съеденное из твоего стаканчика твоей ложкой. И клубника.
– Твое идеальное место для отпуска?
– «Скай даймонд строуберис».
Когда я поднимаю на него раздосадованный взгляд, он смягчается и указывает на картину в раме:
– Вот такая тосканская вилла.
– Мне хочется забраться в эту картину. Что бы ты стал там делать?
– Плавал бы в бассейне с мозаикой на дне. – Джош улыбается, видя, как радует меня этот образ.
– У этого бассейна есть где-нибудь фонтанчик? Маленький лев, который выплевывает из пасти воду?
– Да, есть. Поплавав, я лежу в тени, ем виноград и сыр. Потом я бы выпил большой стакан вина и уснул, прикрыв лицо книгой.
– Ты, вообще-то, описал рай. Что происходит дальше?
– Забыл упомянуть, что со мной в бассейне плавала красивая девушка, она же дремлет рядом на солнышке. Она голодна. Я, пожалуй, приглашу ее куда-нибудь съесть пасту. Углеводы и жиры, посыпанные сыром.
– Мне нравится эта пищевая фантазия, – выдавливаю из себя я. Так хочется быть той девушкой, что я готова завыть.
– Обратно на виллу мы пойдем пешком в темноте, и я расстегну молнию на ее красном платье. Накормлю клубникой с шампанским прямо в постели, чтобы подкрепить ее силы.
– Как ты все это придумываешь… – Я настолько зачарована, что едва ворочаю языком. Если он так мечтает провести отпуск, я не переживу ночь в его спальне.
– Потом я проснусь, и на следующий день все повторится. С ней. Неделями.
Я пялюсь на картину и представляю, что стою вместе с Джошем под мерцающим темно-фиолетовым небом, фары едущих вдалеке машин освещают ряд выстроившихся вдоль дороги тополей.
Нужно что-то сказать. Все равно что. Джош смотрит на меня, явно забавляясь.
– Счастливая сучка.
Он громко смеется. Я задаю следующий вопрос викторины:
– Ты оказался на необитаемом острове после кораблекрушения. Какие три вещи ты возьмешь с собой?
– Нож. Штормовку. – О последней вещи он думает долго. – И тебя. Чтобы вызывать твое раздражение, – поправляет он сам себя.
– Я не вещь. Я не в счет.
– Но мне будет так одиноко на острове, – замечает Джош.
Я думаю о том, как он сидит один на общем собрании.
– О’кей. Значит, мы с тобой тащимся по пляжу, и я проклинаю тебя за то, что ты вырвал меня из цивилизации, оставив без средств по уходу за волосами и помады. Что тогда?
Он шевелит губами, касаясь мочки моего уха, и от моей дрожи трясется весь диван. Почувствовав, как его рот прижимается к моей шее, я издаю громкий стон.
Джош выключает телевизор, и мгновение я пребываю в уверенности, что он сейчас проводит меня к машине. Или возьмет на руки и бросит на свою кровать. Трудно сказать. Он поднимает руку к моим волосам, мягко проводит по ним кончиками пальцев, добирается до кожи головы. Мои веки трепещут.
– Я бы соорудил для тебя навес и нашел кокос, и потом мы вместе проводили бы время.
– Как? – Мой голос едва ли громче шепота.
– Может быть, вот так. – Он прижимает свои губы к моим.