Джош умышленно, как в замедленной съемке, кладет магнитную карточку на комод слева от себя. Меня на миг охватывает страх. Он двигается ко мне темной колеблющейся громадой, атомы вибрируют, туманя мое зрение. Подступив ко мне, он прижимает носки ботинок к моим туфлям.
Игра в гляделки еще никогда не происходила в запертом гостиничном номере.
Джош щелчком пальцев расстегивает пуговицу на моем пальто. Полы предательски распахиваются, будто говоря: «Добро пожаловать, мистер!» Он засовывает внутрь руки и, когда я слегка выгибаюсь от его прикосновения, опускает ресницы. Пальцы Джоша находят пристанище на изгибе моей спины и мягко массируют позвоночник.
– Давай сделаем это.
Мне бы сонеты писать. Цепляюсь пальцами за ремень Джоша и тяну парня к кровати. Он осторожно опускает меня на край постели и захватывает рукой одну лодыжку. Я чувствую его дрожь. Он снимает с меня туфли и аккуратно ставит их рядом с кроватью.
Прошла целая вечность с тех пор, как я в последний раз ощущала прикосновение мужской кожи к своей. В продолжение всего знакомства с Джошем я хранила обет безбрачия. Вероятно, при мысли об этом в моих глазах отображается смущение. Джош замечает это и гладит меня пальцем под подбородком:
– Я только что еще больше злился на себя.
Он опускается на колени у моих ног. Милый мальчик, принявший смиренную позу у своей кровати, чтобы произнести вечерние молитвы.
Когда Джош снова смотрит на меня, в его темно-синих глазах светится упрямство. Я не сомневаюсь, что сейчас он поцелует меня в щеку и уйдет, поэтому обхватываю его за талию одной ногой и затягиваю в колыбель своих бедер. Он издает что-то вроде «уфф», я беру в ладони его подбородок и целую в губы.
Обычно ему нравятся нежные поцелуи. Но сегодня вечером мне хочется страсти. Я целую сильнее, и в тот же миг его губы раскрываются, хватило первого прикосновения. Джош пытается придержать меня, но я не позволяю ему. Щиплю и покусываю его, пока он не придвигается ко мне. Чувствую, как рядом опускается его мощное тело.
Если я когда-либо считала себя пристрастившейся к чему-то, это было явное преуменьшение. От Джоша я хочу получить передозу. К концу этих выходных, видимо, буду валяться в каком-нибудь темном закоулке, не способная произнести свое имя. Наконец-то мне понятно, что такое вожделение. Я знаю, как с ним справиться, и, честно говоря, для нас это единственный выход. Держу Джоша ногами и руками в железном захвате и удивляюсь, чувствуя, что как будто падаю. Открываю глаза и понимаю: Джош встает, поднимая меня вместе с собой.
– Ты собираешься разделаться со мной сегодня вечером? – спрашивает он, не отрываясь от моих губ, и я снова яростно целую его.
– Я собираюсь попробовать.
Мой последний бойфренд, последний мужчина, с которым я занималась сексом тысячу лет назад, был всего пять футов шесть дюймов ростом. Он ни за что не смог бы меня поднять. В его хрупкой, как у мальчика, спине возникла бы межпозвоночная грыжа. Джош вместе со мной усаживается в шикарное вольтеровское кресло, которое я едва приметила, когда мы только вошли в комнату.
Всю жизнь до Джоша я насмехалась над парнями, которые подчеркнуто демонстрировали силу. Но вероятно, во мне до сих пор жива та небольшая часть женского естества, которой нравится, когда ее носят на руках и нежат. Юбка у меня задралась так высоко, что Джош, вероятно, видит мое белье, но глаз вниз не опускает. В голове вспыхивает слово «джентльмен».
Он поднимает руку. Раньше при этом жесте я бы вся сжалась, отпрянула, но сейчас льну к его ладони.
– Не спеши. – Я качаю головой, не веря своим ушам, но Джош заглядывает мне в глаза и добавляет: – Прошу тебя.
Меня начинают охватывать сомнения.
– Ты не хочешь?
Джош двигает бедрами. В меня упирается тяжелое, до боли твердое доказательство обратного. Он так сильно хочет меня, что глаза его знакомо потемнели и стали как у серийного убийцы. Я прижимаюсь лбом к его лбу. Мы дышим в лицо друг другу, едва касаясь губами.
Он хочет прижать губы к моей коже. Укусить. Съесть. Поглотить. Он хочет меня по-животному. Влажная кожа и холодный воздух. Пальцы скользят по мне. Он шепчет слова, едва слышные сквозь мое затрудненное дыхание. Слезы досады и растекшаяся тушь оставляют на наволочке пятна Роршаха.
Мне уже ясно, что я получу от него. Льстивые слова, терзания, туманно высказанные предупреждения, когда подступлю слишком близко. Меня будут ставить в любую позу, какая ему нравится, начальственные руки будут взвешивать груди, играть с ними, мять и гладить как захотят.
Но я знаю также, что он будет смешить меня. Вздыхать. Он будет дразнить меня, ругать за мои театральные выходки, заставит улыбнуться, когда мне будет хотеться задушить его. Вызывающим поведением я заработаю отсрочку. Уступчивостью – поцелуй.
Разумеется, именно это он и делает. Оттягивает момент. Он хочет играть со мной, пока через много часов после первого прикосновения меня не настигнет оргазм. Он хочет растянуть это маленькое пасхальное яйцо на долгие дни. Кусочек за кусочком. Тающие на языке. Он хочет сделать это столько раз, чтобы мы сбились со счета и, может быть, умерли в процессе. Он хочет убедиться, что я подсела на него. Мне предельно ясно, что я получу от него в постели. То же, что получала от этого парня всегда.
Перед глазами мелькают кадры из порнофильма, потому что Джош облизывает губы, а его глаза опускаются на кружевной край моих чулок. Он пытается что-то сказать, но не может.
Я очень неуклюже расстегиваю его рубашку, тяну каждую пуговицу сквозь петлю, пока не раздается скрипучий звук рвущихся нитей.
– Почему любые цвета делают твою кожу такой привлекательной? Даже ужасный горчичный. – Я опускаю губы к шее Джоша. – Красивый мужчина, нечеловечески прекрасный под люминесцентным офисным светом.
– Зеленый – цвет ревности. В последнее время я превратился в ревнивого психопата.
– А горчичный – полковничий. Давай сожжем ее.
– Конечно, Печенька. Ты можешь сжечь мою рубашку. В бочке, в каком-нибудь темном закутке.
Джош смеется, а потом вздыхает, уткнувшись в мою шею. Мне от этого ничуть не легче, я продолжаю биться с пуговицами, расстегиваю все, какие мне доступны. Запускаю руки внутрь.
– Под идеально выглаженной деловой одеждой ты просто картинка с анатомической таблицы. Я это всегда подозревала. Кларк Кент.
– Притормози. – Он вынимает мои руки из-под своей рубашки. Я несильно сопротивляюсь, но Джош мягко сдерживает меня и склоняет ко мне свое лицо.
Мы снова начинаем целоваться, поцелуи нежные, как шелк. Я не могла себе представить, что, после того как мои маленькие грубые лапки истерзали Джоша, возможна такая легкость поцелуя.
Его большие пальцы нежно давят на мои запястья, я слегка изгибаюсь, грудью прикасаюсь к его груди. Мы целуемся и медленно заваливаемся назад. Дикое нетерпение, которое я испытывала, немного взято под контроль, потому что, кажется, Джош убедил меня принять идею отсрочки.
– Думаю, в прошлом ты чересчур торопилась, – говорит он, будто читает мои мысли. – Отчего такая спешка?
Джош целует меня, и его мягкие упругие губы доставляют удовольствие не хуже секса. Он думает только обо мне и моих реакциях, изучает, что мне нравится, отказывает в одном, а другое дает, разговаривая со мной без слов. Когда я чуть приоткрываю глаза, чтобы подглядеть за ним, он делает то же самое.
Живот у меня рефлекторно сжимается, когда Джош улыбается мне в губы.
– Как дела? – шепчет он, и я мягко слизываю слова с его языка.
– Что бы сказал на этот счет ты?
Джош неуверенно убирает руки с моих запястий. Когда он доволен, мне доверяется поддержание ленивого ритма наших ласк, а пока он берет меня руками за ягодицы и крепко сжимает их.
– У тебя все отлично. Черт побери, Люси!
– Можешь быть уверен.
Это восхитительно – знать, что теперь я могу прижаться к нему губами, когда захочу. Осматриваю кожу Джоша так, будто я военачальник, а он моя новая территория. Парень трепещет под моим изучающим взглядом.
– Давай сыграем с тобой в одну особенную игру, – говорю я. – Она называется «Кто финиширует первым».
– Также известна под названием «Кому золото, кому серебро».
Мы смеемся. Я расстегиваю его манжеты, и тут раздается звонок телефона. Джош не обращает на него внимания, прижимается губами к моим и слегка прикусывает нижнюю губу.
– Такая хорошая, – говорит он мне. – До чего же ты хорошая.
Телефон продолжает звонить. Потом прекращает, и я вздыхаю с облегчением. После недолгого перерыва трезвон возобновляется. Джош бросает на меня взгляд, я с досадой пожимаю плечами и слезаю с кресла.
– Я отключу его.
Он роется в кармане, а я оцениваю результаты своих стараний. Мой приятель развалился в кресле, ноги расставлены в разные стороны, рубашка расстегнута, волосы всклокочены, глаза потемнели и подернуты поволокой.
– У тебя вид как у очумелой девственницы, которую только что соблазнили на заднем сиденье моей тачки.
Глаза Джоша сверкают искрами веселья.
– Я так себя и чувствую.
Он откапывает телефон и бросает на него небрежный взгляд, но потом присматривается внимательнее.
– О, это мама. Вот черт! Совсем забыл о ней.
Я прячусь в ванной. При мысли о встрече с матерью Джоша меня охватывает застенчивость. Не зная, что делать дальше, через дверь слушаю примирительную сыновнюю речь. Мóю руки, сжимаю припухшие губы и смотрю на свое отражение в зеркале. Я выгляжу как порноверсия самой себя.
Джош говорит через дверь:
– Люси, прости, но мне нужно ненадолго спуститься вниз.
Я открываю дверь:
– Что-нибудь случилось?
– Мама внизу. Я так понял, она сделала для столов украшения с розами из своего сада, но ей не найти никого из сотрудников отеля, кто помог бы занести их внутрь, и она расстроена. Полная безнадега. Мне придется пойти вниз и раздать несколько пинков кому следует. – Он застегивает рубашку.
– Конечно. Иди. Заставь поплакать какого-нибудь мальчика на побегушках. Хочешь, я пойду помогу тебе?
– Нет, ты устала. Заказать тебе что-нибудь в номер? Принести кофе?
– Нет, ничего не нужно. Я, наверное, приму душ, пока ты ходишь. И к твоему возвращению соблазнительно развалюсь на кровати в чем-нибудь кружевном.
Джош морщится и немного поправляет брюки. Он разрывается на части, и мне его жаль.
– Ты не можешь оставить ее там, внизу, решать все проблемы в одиночку.
– Я не знаю, сколько времени это займет, надеюсь, несколько минут. Но не волнуйся, я скоро вернусь.
– Все в порядке. Я ни при каких условиях не стану целоваться с парнем, который отказывает в помощи своей расстроенной матери. Иди.
Ванная размером почти с мою спальню. Я принимаю душ, умываюсь. Когда чищу зубы, я смотрю на свое лицо, бледное, без всякого макияжа, и напоминаю себе, что он такой меня уже видел. На самом деле он видел меня и в худшем состоянии.
Взмокшей, блюющей, трясущейся в лихорадке и спящей. Он видел меня злой, печальной, испуганной. Возбужденной, одинокой, павшей духом. Не важно, как я выгляжу. Кажется, Джоша мой вид никогда не волновал. Он всегда смотрит на меня одинаково. Понимание этого придает мне уверенности, чтобы выйти из ванной в майке с соннозавром и спальных шортах. Мне это казалось забавной идеей, но теперь я вижу кусочек своего отражения в зеркале стенного шкафа. На вид мне лет десять. Ну что ж… Люси в пеньюаре – это было бы фальшивкой.
Тишина распространяется на весь номер. Я проверяю мобильник. Ничего. Откидываю одеяло и забираюсь в постель. Не могу удержаться от стона облегчения. После напряжения последних дней, это не так страшно, как я себе представляла. Простыни быстро согреваются, и я блаженно шевелю усталыми ногами.
Опираюсь спиной на кучу подушек и включаю телевизор. Нахожу канал, где показывают «Скорую помощь». Странно, но это меня почему-то утешает. Джош, наверное, видел эту серию. Я пытаюсь найти ошибки в изображении медицинских реалий, но глаза сухие и усталые, так что очень скоро я их закрываю. Чтобы успокоить нервы, я нажимаю клавишу «Пуск» в памяти и проглатываю зевок.
Я снова там. В том вечере, когда смирила свою чертову гордыню и пришла к нему домой. В мое личное пространство счастья – так я называю его в мыслях. Я свернулась клубком на диване, мягкие подушки – колыбель для спины. Чувствую, как под весом Джоша прогибается диван, и понимаю: пока он тут, со мной все будет хорошо. Не знаю, сколько времени мы провели так. Я сижу и держусь за руки с самым восхитительным мужчиной в моей жизни. Он смотрит на меня со страстной нежностью. Глаза такие, будто он меня любит.
Теперь я понимаю, что, должно быть, задремала.
Просыпаюсь, когда солнечный луч, падающий в комнату сквозь гостиничные шторы, разделяет надвое мою подушку. Первая мысль: «Нет. Мне слишком комфортно».
Вторая мысль: «Наконец-то я увижу Джоша спящим».
Лежа лицом к лицу, соприкасаясь подушками, мы всю ночь играли в гляделки с закрытыми глазами. Каждая ресничка, изгибаясь, прилегает к его щеке, темная и блестящая. Я бы убила ради таких ресниц, но они, похоже, всегда достаются самым мужественным из мужчин. Джош обнимает мою руку, как медвежонка Тэдди. Я не испытываю ненависти к нему. Ничуть. Это катастрофа. Провожу рукой по его лбу, и он хмурится. Я разглаживаю пальцами складки.
Привстаю на локте и вижу на прикроватных часах 12:42. Приходится перепроверить себя несколько раз. Как это? Мы проспали даже полдень? Наше обоюдное утомление от последних нескольких дней имело результатом впечатляющий по продолжительности сон.
– Джош… – Какой смысл цепляться за формальности и называть его полным именем, когда мы спим в одной постели. – Во сколько свадьба?
Он вздрагивает и открывает глаза:
– Привет.
– Привет. Во сколько свадьба? – Я пытаюсь вылезти из кровати, но Джош крепче сжимает мою руку.
– В два. Но мы должны появиться раньше.
– Уже скоро час дня.
Джош немного шокирован:
– Я не вставал так поздно со времен старшей школы. Мы опоздаем. – Несмотря на это, он толкает мой локоть, как подножку велосипеда, и я плюхаюсь обратно на постель. Успеваю заметить кусочек обнаженной руки. На Джоше черная майка.
– Красивые руки.
Скольжу ладонью по одной, следя за каждым изгибом упругих, резко очерченных мускулов. Потом делаю это снова. Джош наблюдает, и в следующий раз я использую ногти. Мурашки. Ммм… Я наклоняюсь, чтобы поцеловать их.
– Ты – это что-то, Джошуа Темплман! – Я откидываю назад волосы с его лба. Они все перепутаны. Несколько минут пытаюсь привести их в порядок. – Я слишком стараюсь соблазнить тебя?
Джош придвигает меня ближе к себе. Я представить не могла, что он окажется таким любителем нежностей и уютных объятий.
– Ну, ты всегда можешь постараться еще сильнее.
Он такой милый. Лежать с ним в постели восхитительно. Без задней мысли задаю вопрос, который давно меня интересовал:
– Когда у тебя в последний раз была девушка?
Вопрос звенит в воздухе, будто я ударила в гонг. Отличная работа, Люси! Привести в постель других его женщин.
– Гм… – (Долгая пауза. Такая долгая, что я начинаю думать: или он спит, или сейчас скажет, что женат. Он слишком молод. Конечно. Это новая попытка.) – Ну… Гм…
– Только не говори, что ждешь окончания бракоразводного процесса или еще что-нибудь в этом роде.
Рука Джоша блуждает по моей спине, и я медленно опускаю голову на его плечо. С трудом удается держать глаза открытыми, мне так уютно. Так тепло. В окружении его запаха и хлопковых простыней.
– Нет таких мазохисток, которые хотят выйти за меня замуж.
Я немного возмущена этим заявлением.
– Кто-нибудь найдется. Ты прекрасен. Аккуратен. Высок и мускулист. У тебя высокая должность. Хорошая машина. Великолепные зубы. Ты в целом полная противоположность большинству парней, с которыми я встречалась.
– Значит, все они были… ужасные грязные тролли… безработные… и меньше тебя ростом? Как такое возможно?
– Ты, видно, читал мой дневник. Последний из моих парней был так субтилен, что мог влезть в мои джинсы.
– Но он, наверное, был милым. Чтобы быть полной противоположностью мне, он должен быть жутко милым. – Джош смотрит в стену.
– Он был, наверное. Но и ты бываешь милым. Например, сейчас ты очень мил.
Чувствую на ключице укус и весело фыркаю:
– Ладно, ты никогда не бываешь милым.
И Джош на месте укуса запечатлевает нежный поцелуй.
– И когда же ты порвала с этим миниатюрным мужичком? – Джош начинает целовать мою шею, неспешно, любовно и мягко.
Откинув голову назад, чтобы ему было удобнее, я снова вижу часы на радиоприемнике. Реальное время движется быстро. Я размышляю, есть ли у меня в сумке злаковый батончик.
– Это случилось за пару месяцев до слияния «Б и Г». Мы какое-то время не встречались. На работе было столько проблем, и я редко видела его. Потом мы договорились, что надо сделать перерыв. Да так и не завершили его.
– Прошло много времени.
– С тех пор я постоянно донимаю тебя приставаниями. Но ты не ответил на мой вопрос. Погоди, не говори ничего, я не хочу знать.
Думать о том, как Джош ублажает другую женщину, слишком тяжело.
– Почему?
– Ревнива. – Я издаю стон, и Джош начинает тихо посмеиваться, но потом становится серьезным. Он до боли неловок, когда дело доходит до объяснений.
– Я встречался кое с кем, но мы порвали отношения на первой неделе после переезда в новое здание «Б и Г».
– «Б и Г» рушит отношения. – Мне хочется прикусить язык, но слова так и сыплются изо рта. – Могу поспорить, она была высокая.
– Да, довольно высокая. – Джош тянется к прикроватной тумбочке и берет с нее свои часы.
– Блондинка.
Застегивает браслет на руке и, не глядя на меня, отвечает:
– Да.
– Черт побери, почему они всегда высокие блондинки?! Могу поспорить, у нее карие глаза и она загорелая, а ее отец – пластический хирург.
– Ты читала мой дневник. – Вид у Джоша слегка встревоженный.
Я прижимаюсь щекой к его плечу:
– Я лишь предполагала, что она моя полная противоположность.
– Она была… – Джош задумчиво вздыхает, и у меня сжимается сердце. Сидящая во мне маленькая пещерная женщина, ревнивая хранительница своей территории, подходит к входу в пещеру и хмурится. – Она была просто такая милая.
– Гм… милая… Отлично.
– И у нее были карие глаза. – Джош следит, как я перевариваю сказанное.
– Это веская причина для разрыва. Знаешь что? У тебя слишком синие глаза. У нас ничего не выйдет. – Я надеялась получить умное возражение, но вместо этого он вяло отвечает:
– А ты действительно думала, что выйдет?
Теперь настал мой черед произносить «гм». Я уже наполовину заползла в свою ракушку, когда Джош выпаливает:
– Прости! Все вышло не так! Не могу удержаться от своих циничных выходок.
– Для меня это не новость.
– Вот почему у меня нет девушки. Они все меняют меня на милых парней.
Он глядит в потолок с таким глубоким сожалением в глазах, что меня посещает ужасная мысль: он по кому-то сохнет. Высокая блондинка разбила ему сердце, переметнувшись к кому-то попроще. Это, конечно, объясняет его предубеждение против милых парней. Пытаюсь придумать, как спросить его, но он смотрит на часы:
– Нам лучше поторопиться.