Я целую Джоша, и он выдыхает долго-долго, пока внутри у него не остается ни капли воздуха. Я хочу снова наполнить его. Сама понимаю это только после того, как несколько тающих минут проходят в полузабытьи за разговором, который я веду с Джошем с помощью поцелуя. Ты имеешь значение. Ты важен для меня. Только в этом есть смысл.
Он понимает, я знаю, потому что в его руках, когда он проводит ногтем вверх по шву моего платья, по моим плечам и замирает у основания шеи, ощущается слабая дрожь. Он тоже разговаривает со мной. Ты нужна мне. Ты всегда прекрасна. Только это важно.
Он играет с застежкой молнии моего платья. Это тянется звенящую краткую вечность, после чего замочек сползает вниз. Раздается звук, похожий на скрип иглы по пластинке. Джош целует меня крепче, и я придвигаюсь ближе к нему, стоя между его коленей. Дикие кони не смогли бы оттащить меня от этого мужчины, вытянуть из этой комнаты. Я буду целовать его, пока не умру от истощения. Чувствуя острый край его зубов на своей нижней губе, я понимаю, что не одна испытываю такие чувства.
Платье падает на пол, я выступаю из него и нагибаюсь, чтобы поднять. Застенчивость берет верх, и я слегка прикрываюсь им, но это выглядит так глупо, что я наконец убираю его. Мне пришлось надеть под платье боди цвета слоновой кости, чтобы подчеркнуть линии тела, к тому же оно снабжено резинками, которые поддерживают чулки. Никаких соннозавров.
Джош смотрит на меня так, будто его ударили ножом в живот.
– Черт возьми! – тихо произносит он.
Я отдаю ему платье и ставлю руку на бедро. Он пожирает глазами изгибы моего тела, а руки его тем временем аккуратно складывают пополам мое платье. Ноги у меня до смешного короткие, ведь каблуки их сейчас не удлиняют, но Джош смотрит на меня так, что я ощущаю слабость в коленях.
– Что-то ты притих, Джош. – Я подцепляю пальцем бретельку этой странной одежки у себя на плече и замираю. Вижу, как у Джоша заходил кадык, он сглатывает ком в горле.
Я кладу руки ему на шею, быстро сжимаю пальцы, будто душу, потом скользящим движением опускаю их вниз. Он такой крепкий, мощный, мышцы, играющие под моими ладонями, излучают тепло. Я подступаю еще ближе и утыкаюсь носом ему в шею, вдыхаю его в себя. Закрываю глаза и молюсь, чтобы не забыть это мгновение: «Пожалуйста, помни этот миг до ста лет».
Руки Джоша опускаются вниз и мнут мои ягодицы. Когда я начинаю целовать его шею, они сжимаются.
– Снимай рубашку. Давай же, – говорю я грубо и в то же время будто упрашиваю.
Джош начинает полубессознательно расстегивать пуговицы. Когда он стряхивает рубашку с плеч, я вижу отражение его спины в зеркале, стоящем на комоде.
– У тебя еще сохранились синяки после пейнтбола. У меня тоже.
Свободной рукой я блуждаю по его груди, прерываю поцелуй, чтобы посмотреть, как я это делаю. Мышцы его сцеплены прочно, как конструктор лего. Нажимаю пальцем и смотрю, как пружинит под ним его плоть. Джош не убирает рук с моих ягодиц, но пальцы он опускает вниз и поглаживает резинки, которые поддерживают чулки. Чтобы удержаться от громкого стона, а это было бы стыдно, я снова целую его и, извиваясь всем телом, льну к нему.
– Я все это спланировал, – наконец вновь обретает голос Джош и мягко двигает меня в сторону кровати. Скидывает покрывало и укладывает меня на постель легким, полным силы движением. – Предполагалось нечто более романтичное, чем номер в отеле.
Джош думает о романтике? Мое сердце не может это вместить. Он захватывает мои губы поцелуем таким нежным, что я вот-вот расплачусь.
– Видишь, – говорит он мне в губы, – у меня нет к тебе ненависти, Люси.
Его язык касается моего, робко, несмело. Джош опускается на локти, заключая меня в клетку, и это запускает поток воспоминаний о том, как он прижимал меня к дереву, защищал, прикрывал.
Я всегда тебя прикрывал.
Я вздыхаю, и Джош вбирает в себя мой вздох.
– Вот так…
Под его весом я вытягиваюсь и извиваюсь.
– Ты такой большой. Мне жарко.
– А ты такая маленькая. Из-за этого я часто размышляю, подходим ли мы друг другу и как у нас все получится. Я только об этом и думал с момента нашей встречи.
– Ну конечно. Тот достопамятный день, когда ты смерил меня взглядом с головы до ног, а потом отвернулся к окну.
Джош нежнейшим образом покусывает мою шею. Он сплетает свои пальцы с моими у нас над головами, и теперь мы держимся за руки. Как мы здесь оказались? В этом прекраснейшем месте после вспышки гнева, чуть не испепелившей нас обоих. Тут так приятно, так абсолютно спокойно и мягко, и везде Джош.
– Если мы сделаем это сегодня, я не позволю тебе срываться на мне. – Глаза у Джоша серьезные, и он немного весь подбирается. – Ты устроишь какой-нибудь из своих знаменитых закидонов?
– Не знаю. Очень может быть, – пытаюсь пошутить я, но Джошу совсем не весело.
– Хотелось бы мне знать, на что я могу рассчитывать. Сколько я получу? – Он снова целует меня в шею, сжимая мои пальцы своими.
– Ты получишь все до собеседований, – говорю я, уткнувшись в его кожу, и он испускает прерывистый вздох, как будто я предложила ему вечность, а не несколько дней.
Мы снова начинаем целоваться, трение моих бедер о пах Джоша вынуждает его слегка ускорить ритм. Губы у него влажные, мягкие, вкусные. Он останавливает на миг, чтобы перевести дух, но я тут же тяну его обратно.
Проходит вечность, и он путается рукой в лямках на моем плече. Лениво теребит их пальцами, натягивает, отпускает с легким щелчком, потом делает это снова.
– Молния на боку, – говорю я, а на самом деле, кажется, я его умоляю.
Он не обращает внимания на мое замечание, а вместо этого опускает пальцы к ложбинке между моих грудей.
– Самая маленькая ложбинка из всех, какие я видел. – Он склоняет голову и тычется в щелку носом.
Мы делаем все так медленно. Я бы не удивилась, если бы, открыв глаза, увидела дневной свет. Джош всегда оказывается совершенно не таким, как я ожидаю. Мягкий, а не жесткий. Медленный, а не быстрый. Робкий, а не напористый. Прелюдии с моими прежними приятелями, ограниченные во времени быстродействием их яиц, лишь отдаленно напоминают то неизмеримое удовольствие, которое я испытываю, лежа под Джошем.
Он запускает руку мне в волосы, ногти слегка царапают голову, и от этого моя кожа покрывается мурашками. Он лижет их. Потом мягко отодвигается назад и встает на колени у меня между ног, вроде чтобы лучше меня видеть. На меня это действует. Я вижу, как сгибается и распрямляется его живот, и издаю странный звук, нечто вроде о-ох-а-ах.
– Как ты добился таких форм?
– Ничего не придумал лучше, как ходить в спортзал.
– Ты и сейчас ходишь.
Я тоже сажусь и провожу губами по его мускулам – делаю то, что всегда хотела сделать. Кладу руки на его зад, и это потрясающе.
Руки Джоша закапываются в мои волосы, а я начинаю покрывать поцелуями его живот. Не могу сдержаться. Обнаруживаю полоску волос, поднимаю взгляд и вижу на его груди легкую поросль. Волосяная дорожка спускается вниз тонкой линией и исчезает под поясом брюк.
– Похотливые глаза, – произносит он, подрагивая.
– Не шути. Я хочу занюхать тебя. Ты всегда так дивно пахнешь. – Я прижимаю нос к его коже и втягиваю в себя воздух так глубоко, насколько могу. Джош начинает смеяться. Я смотрю на него снизу и улыбаюсь.
Его пальцы остановились на молнии у меня на боку.
– Я вся в синяках, – говорю я, как бы снимая с себя ответственность. Втягиваю в себя живот и смотрю на мышцы его живота.
– Ты очень милая, когда притихаешь. Я не буду спешить. – Он спускает с моего плеча одну из лямок и оставляет ее на моей руке. Проделывает то же самое со второй. Закусывает губу. – Пожалуй, сяду, а то я слишком высокий.
Происходит короткая перемена поз. Наконец Джош устраивается, прислонившись спиной к изголовью кровати, а я – у него между ног, опираюсь на него спиной. Его руки ложатся мне на плечи, я закрываю глаза, и он начинает гладить меня. Это самый приятный, самый неожиданный по продолжительности массаж. Большинство мужчин к этому моменту уже расстегивали бы молнии и ощупывали голое тело, но он не большинство мужчин.
– Ты сидела так, когда была больна.
Он продолжает массировать меня, от его движений чувственность расцветает буйным цветом. Джош убирает в сторону мои волосы, теперь его губы едва касаются моей шеи. В этот момент я уже едва способна вспомнить, как меня зовут.
Он запускает руку под атласную ткань и взвешивает в руке мою голую грудь. Медленно, нежно его пальцы пощипывают сосок.
– О да, – стонет он и прижимается губами к моей шее.
Я слышу, что издаю хриплый вздох. Такой обычно бывает у людей, испытывающих сильную боль. Если не считать того, что я наполовину близка к оргазму.
– Представь все те вещи, которыми мы займемся, – говорит он почти самому себе.
– Я не хочу представлять. Я хочу знать, как это. – Ноги мои бестолково мутузят простыню, будто меня казнят электрическим током.
– Ты узнаешь. Но сегодняшнего вечера недостаточно, я уже это чувствую. Я всегда говорил тебе, мне нужны дни. Недели.
Я едва замечаю, что молния сползает вниз. Джош извлекает меня из эластичного атласа, чувство, которое вызывает во мне прикосновение его больших ладоней к моему обнаженному телу, непередаваемо. Меня с полным восхищением гладят, ласкают, кожа согревается. Когда мне удается разлепить глаза, его горячее дыхание стремится сверху вниз из-под моего уха, а кремовая ткань струится складками в районе талии. Он отцепляет чулки и наклоняется над плечом, чтобы посмотреть на меня.
– Ммм… – Он зацепляет пальцами ткань на моих бедрах, стягивает ее вниз, и я оказываюсь обнаженной, лишь в одних чулках.
Вижу его ноги в брюках, что делает мою наготу еще более уязвимой. Я подтягиваю к груди колени, пытаясь прикрыться, но в этом нет смысла. Джош производит какие-то тихие, утешающие звуки у меня за ухом. Его большая рука гладит мое бедро снаружи, потом с внутренней стороны, сжимает мою талию. Другая рука следует примеру первой.
– Люси… – Кажется, больше Джош ничего не в силах произнести. – Люси… Как я смогу выбраться из этой ночи? Серьезно. Как?
Я снова покрываюсь мурашками. Я думаю о том же. Роняю голову набок, и мы целуемся. Я дышу хрипло и тяжело.
– Я, наверное, умру сегодня. Пожалуйста, сними брюки.
– Я хочу, чтобы это было вышито на подушке, – говорит он, и я хохочу, пока не начинаю от изнеможения хватать ртом воздух.
– Ты такой смешной! Я всегда так думала. Никогда не могла засмеяться, но мне часто хотелось.
– Ах так, значит, это одно из твоих правил. – Он соскальзывает с кровати, держа руку у пуговицы на поясе брюк. – Значит, цель игры – не засмеяться?
– Цель – заставить засмеяться другого. Давай. Я замерзаю.
Скорее, мне просто не терпится. Он накрывает меня одеялом, и я дрожу под ним, наблюдая, как блудница, за процессом расстегивания молнии на брюках.
– У меня есть свои правила. И цель игры для меня другая.
Следить, как Джош снимает брюки, – отдельное удовольствие. Под ними удлиненные черные облегающие шорты из эластичной ткани. Они сильно вздыбились спереди.
– Говори. Давай.
Он стаскивает с себя шорты, и у меня отпадает челюсть. Кажется, даже мое буйное воображение было прискорбно неадекватным. Я уже собираюсь сказать Джошу, что он великолепен, когда он щелкает выключателем лампы, и мы погружаемся в темноту.
– Нет! Джош, это абсолютно нечестно. Включи свет. Я хочу смотреть на тебя.
Выбрасываю руку в сторону лампы, но тут он проскальзывает под одеяло, и я ощущаю тепло его тела рядом со своим, мы оба издаем одинаковые звуки, выражающие неверие. Кожа к коже. И тепло.
Я не представляю, где именно он находится. Он повсюду. Кажется, я чувствую его дыхание у себя в волосах, но мы немного поворачиваемся, и вздох Джоша раздается где-то в районе грудной клетки. Это смущает и возбуждает, а когда он пересчитывает мне ребра, я едва не выпрыгиваю из собственной шкурки.
Другая рука Джоша возится с моими чулками, скатывает их вниз. Он касается моей лодыжки и тихонько пощипывает изгиб талии. Его руки скользят по мне везде.
– Ты такая мягкая, это забавно. Куда бы ни забралась моя рука, ты мне подходишь. Я был прав.
Он демонстрирует это. Шея. Грудь. Ребра. Бедра. Потом показывает, что его губы тоже совершенно ко всему подходят. Моя кожа разогревается от каждого поцелуя и нажатия. Джош слизывает капельки пота, которые начинают появляться на мне, и я слышу приглушенный звук, который, оказывается, издаю сама. Умоляющее поскуливание. Он не обращает внимания и не выказывает жалости. Прижимается своими совершенными губами к той части моего тела, какая ему нравится. Дюйм за дюймом он вычерчивает меня, как карту. И это очень хорошо, только у Джоша тоже есть тело, к которому мне хочется прикасаться. Когда он обводит поцелуями верхний изгиб моего позвоночника, раздается мой молящий шепот:
– Пожалуйста, дай мне прикоснуться к тебе.
Он уступает и переворачивает меня. Я провожу руками по его шее к большим мускулам плеч. Сжимаю их. Кусаю. Это такое удовольствие – прикосновение к нему. Кожа атласная. Ладоням щекотно от того, что я ее глажу. Губы укладываются в любую впадинку на теле. Глаза привыкают к темноте, и я вижу блеск его глаз, а сама не спеша ощупываю каждый новый мускул, сухожилие и сустав, которые попадаются на пути.
В темноте трусь о него всем телом, чувствую его дыхание и притягиваю к себе, чтобы он лег на меня полностью.
– Я довольно тяжелый. Я тебя раздавлю.
– Я прожила хорошую жизнь.
Он смеется, хрипло и довольно, и слушается меня – прижимает к матрасу так сильно, что из легких вылетает половина воздуха.
– О, как хорошо! Так тяжело. Мне это нравится.
Проходит минута, и Джош встает на колени, потому что я почти умираю. Опускаю руку вниз и берусь за его твердыню. Он позволяет мне играть с ней до тех пор, пока его прерывистое дыхание не убеждает меня в том, что он буквально расползается по швам, и это из-за меня. Не могу придумать, в чем еще я могла бы одержать над ним победу. Но потом чувствую его губы на своей тазовой кости, а дальше он начинает целовать мои бедра.
Я смеюсь, щетина колется, да к тому же вспоминается наш давнишний спор. Он целует мои бедра с благоговением, шепчет вещи, которые я толком не могу расслышать. Похоже, это какие-то лестные слова, горячее дыхание перемежается с лизанием, укусами, поцелуями. Я не могла бы противиться мягкому натиску его губ, а в его намерениях сомневаться не приходится. Ноги мои раздвигаются, и в темноте я смотрю на потолок.
Первое прикосновение спиральное. Так вы облизываете верхушку тающего мороженого. Я издаю тяжелейший вздох, почти всхрапываю, а Джош целует внутренние поверхности моих бедер, в награду. Я не могу произнести ни одного внятного слова.
Второе прикосновение – поцелуй, и я вспоминаю фирменный поцелуй Джоша, предназначенный для первого свидания, целомудренный, мягкий, без использования языка. Обещание большего. Я цепляюсь руками за подушку и твердо обещаю себе, что он уже никогда и ни с кем не пойдет на первое свидание.
Третий – снова поцелуй, но вместо целомудренного он превращается в развязный, причем это происходит так медленно, что я не замечаю, когда наступает изменение. Время в его распоряжении, и с каждой истекающей минутой мое тело одновременно расслабляется и завязывается узлом. Я обретаю голос, и мне удается произнести звонко и торжественно:
– Не думаю, что в инструкциях кадрового отдела что-то говорится об этом.
Чувствую, как Джош вздрагивает и стонет.
– Прости, – говорит он мне. – Ты права. – Он не останавливается и продолжает демонстративно нарушать правила кадровиков, не могу сказать сколько минут подряд.
Я, дрожа, подхожу все ближе и ближе к ослепляющему взрыву, предвестники которого уже забрезжили на горизонте. Честно говоря, я удивлена, что продержалась так долго. Кладу руку вниз, запускаю пальцы в волосы Джоша и тяну за них.
– Я не могу это вынести. Пожалуйста. Мне нужно больше. Намного, намного больше.
Я отодвигаюсь в сторону, хватаюсь за Джоша руками и с нечеловеческой силой тащу его вверх. Он снисходительно вздыхает, встает на колени, и я наконец-то слышу волшебный звук разрываемой упаковки презерватива.
Его следующие слова прозвучали бы авторитарно, однако дрожь голоса и прерывистость дыхания сводят на нет все усилия говорить властно.
– Наконец-то ты моя.
– Наконец-то ты мой, – перечу я.
Он падает вниз, и лампа вдруг зажигается. Для меня это сюрприз. В полузабытьи я закрываю глаза, а когда открываю, Джош смотрит на меня. Темные сапфировые переливы его глаз творят что-то странное с моим сердцем.
– Привет, Печенька. – Наши пальцы сплетаются над моей головой.
Первое движение, которое он совершает, осторожное, и мое тело мягко принимает его, вбирая в себя все больше и больше. Он прижимается виском к моему виску и издает отчаянные звуки, будто ему больно. Я непроизвольно вздрагиваю, и он рывком двигается вперед, сильно, натужно. Я едва не стукаюсь головой о спинку кровати и смеюсь.
– Прости, – говорит он, и я целую его в щеку.
– Не извиняйся. Сделай это снова.