— В Караганде, — отозвался я машинально, пока по телу разливался мерзкий липкий холодок. Не люблю словес, типа «вечно» и «навсегда», они осаживают мою свободу воли. Особенно в комплекте с новым чувством — что-то со мной не так. Когтей на плече не ощущаю, зато от шеи и ниже всё зудится конкретно.
— Благодарности не дождался, но я из тех, пришлый, кто словам предпочитает дела, — шаман показал мне раскрытую ладонь, принялся загибать пальцы, один за другим. Кроме мизинца с безымянным.
— Три трамы осталось до великой и страшной ночи, до Черной Луны, какая случается лишь раз в сотню варсов. Простые предметы в такую ночь меняются, а священные реликвии становятся чудодейственными… позволь, я помогу тебе.
Ударил легонько по застывшему пеплу, и тот вдруг пошел трещинами.
— Придется выгрести его до последней крупицы и бросить в море, вместе с болезнью. Еще раз прогневать Невыразимого.
— Ты пытаешься усугубить моё чувство вины? — спросил я для порядку, ворчливо, хоть на деле захотелось бородача обнять. Руки уже свободны, раздутых лимфоузлов реально не ощущается, вот только…
— Тебе бы в тату-мастера пойти! Шикарная тема вышла!
Тут я с эмоциями переборщил. Пытался выдать искрящийся позитив, но как уж получилось. Не каждый день обнаруживаешь на собственном торсе картинку, которую не заказывал: от шеи до пояса, многоцветную, чуть объемную даже. Орла, обнявшего меня крыльями. Когтистые лапы развернулись аккурат над пупком, голова, похоже, прячется чуть ниже моей собственной башки, не разглядишь. Зато с плечом всё в порядке — еле заметный шрам теперь на месте раны.
— Он и есть, типа, друг и защитник?
— В твоих словах слышна насмешка, но это пройдет. Выбирайся, у нас мало времени.
— В самом деле? — захотелось добавить, что я-то как раз никуда не спешу, но сдержался. Глянул на Великого Пхе, распахнувшего полог, потом на себя самого.
— Эй, почтенный! Я понимаю, что у вас свобода, но там ведь женщины!
— Тебе нужна одежда? — вскинул брови шаман. — Ты еще не омылся в море, и мертвый пепел по-прежнему облепляет твое спасенное тело, так не лучше ли облачиться после омовения?
— А не лучше ли тебе свои тряпки скинуть и пример показать?! — ответил я грубее, чем хотелось. Вообще, осознал вдруг, что веду себя как хамло, а не как матерый продажник — с чего бы это? Мало в жизни проблем? Или сам бородач раздражает своими манерами: вещает как профессор на диспуте, а не как дикарь, отчего вся картина кажется дешевой постановкой? Снимает меня сейчас скрытая камера, а где-нибудь наблюдают и ржут экс-коллеги во главе с дорогим экс-шефом. И с «Анжелой — четвертый размер», естественно.
— Я не могу выйти к людям без одеяния, — ответил Великий Пхе так спокойно и вежливо, что я устыдился, наконец. Вспомнилась вся предыстория вкупе с чумой — какой уж тут розыгрыш, блин! У всей нашей фирмы денег не хватит на такие шутки!
— Я не могу, но твоё исцеленное тело никому здесь не интересно, пришлый. Если стесняешься, обмотай свои чресла вон той тряпицей и поспешим.
***
Тут не каменный век и даже не дикое племя из Амазонии нового тысячелетия — тут вообще, фиг знает, что! Странный мир, куда попадают через порталы, неведомо кем открытые! Из самых разных времен и стран. Всё здесь слегка условно, слегка понарошку — кроме боли и смерти. На этом и надо сосредоточиться, а не оценивать шаманский стиль общения. Где-то висит безногий американец, которому повезло гораздо меньше, где-то бродит безбашенный брат Вадим, а где-то, хочется верить, и отец еще жив. Надо спросить о них Великого Пхе, раз он такой уж волшебник! И не троллить его больше, пока в таракана меня не превратил!
Такие вот мысли переполняли меня на пути от зеленого лабиринта к морю. Людей вокруг хватало, среди женщин заметил пару очень даже свеженьких, но глядели, реально, без всякого плотского интереса. Брезгуют, что ли?! Или, напротив, мой «пришлый» статус для них крутоват — стесняются? Верные жены, послушные дочери, еще что-нибудь?
— А скажи, уважаемый, почему вы не ищете свежей крови… ну, в смысле, новых мужчин своим дамам? Вы же, я так понимаю, закрытая община, вырождаетесь потихоньку, а тут забрел к вам перспективный самец…
Язык мой — враг мой, но бородач и сейчас оказался вполне терпелив. Глянул искоса, помолчал.
— У нас не бывает кровосмешения, ибо люди из-за стены благосклонны к нашим красавицам, — пояснил, когда мы вышли на пустынный берег. — Через каждые пять масов их мужчины приходят в наше селение, принося обильные дары, а девушки «орлов», от замужних, до едва достигших спелости, дарят ласки гостям. Наши дети сильны и здоровы, пришлый.
— Рад за вас! — сообщил я прежде, чем окунуться с головой. Море у берега оказалось мелким, будто в какой-нибудь Анапе, теплым и приятным до одурения. Наградой за все предыдущие сутки грязного ползания. Вынырнул шумно, перевернулся на спину, подставил лицо вечернему солнышку. Отсюда скальная стена за селением просматривалась лучше, чем с берега — такая же высокая, как у «крыс», тоже с башенками, но блеска доспехов наверху не заметно. Поблажки местному населению? В благодарность за романтические визиты… как он там выразился? Ага, раз в пять масов — то бишь, месяцев, на здешнем наречии. В каждом масе — три септы-недели, а в каждой септе — десять трам-суток. Десять масов составляют варс, или год. Откуда я всё это знаю? Похоже, результат всё той же «конвертации», подарившей мне знание местного языка. Календарь и меры с весами здесь особенные, про это и Асаш упоминал…
— Не заплывай далеко, тут много опасных тварей, — вклинился в мысли голос бородача, моментально всё испортив. На берег я выскочил со скоростью пингвина, почуявшего касатку.
— Оботрись своей тряпицей, а приличную одежду получишь далее. Она тебе пригодится в походе.
— Та-ак, с этого места подробнее, — обернулся я к Великому Пхе, пытаясь одновременно вытереться и прикрыться от возможных взглядов. — Дай угадаю. Мы отправляемся с тобой за стену, где любители ваших красоток передадут нам подарки для них? Отвалят денег, еды, всё такое?
Шаман иронии не оценил, лишь взгляд его сделался лучистым и светлым, будто у дедушки Ленина со старых советских картин.
— Мы не можем туда отправиться. Даже ты пока не сумеешь, пришлый, хотя тебе доступно многое другое. Люди из-за стены всегда приходят сами и сами приносят дары, лишь раз они явились в поисках рабов, но наша магия, спасла нас. Мы не «крысы» и не так уж просты, а скоро великая ночь…
— Черная Луна, я помню. Ты повторяешься.
— Я лишь хочу, чтобы ты лучше всё запомнил, — костистая рука шамана поднялась в величественном жесте, палец указал куда-то вдоль берега. — Видишь этот утес, пришлый? Его называют Челюстью, и это предел земель, дарованных нам Отцом Тверди. Мы не можем проникнуть дальше, ни пешком, ни по морю, а ты на это способен.
— Я до фига, на что способен… там тоже высшие люди живут? Как эти, за стеной?
— С чего ты взял?! — возмутился Великий Пхе, даже бородка встала дыбом. — Обычные, неизмеримо хуже нас, молящиеся ложным и гнусным богам, забывшие свое естество! Отец Тверди в великой милости своей не позволяет нам пачкаться о них!
— Понятно. Они, я уверен, пиарят вас в том же духе, но это всё лирика. От меня чего хочешь?
— Утес не зря называется Челюстью, ибо есть и вторая «челюсть», очень далеко по берегу. Там обитает самое презренное из всех племен, породнившееся с морской пучиной! Слуги Невыразимого.
— Да-да, понятно. Молятся ложным и гнусным, живут неправильно. Я при чем?
— Ты отправишься именно туда, — сказал шаман безо всякого уже пафоса, вполне деловито. — Похитишь в их храме бесценную реликвию, Зуб Отца Тверди и успеешь вернуться до Черной Луны, иначе твой друг и защитник прекратит тебя защищать.
— Этот что ли? — я снова глянул на многоцветную татуху размером во весь мой торс. — Слушай, уважаемый, а давай отыграем назад? Типа, я никуда не иду, а ты убираешь с меня эту птицу, и все довольны. От чумы ты вылечил, но насчет воровских движений мы не договаривались. Кидалово какое-то! Условия договора, написанные мелким шрифтом… короче, я против!
— Ты многословен от страха, пришлый, но ты неверно боишься, — в голосе Великого Пхе прозвучала вдруг нотка, характерная для начальников-гуманистов. Тех самых, что дико смущаются, увольняя подчиненных, и даже в глаза им избегают смотреть.
— Если ты не успеешь добыть реликвию вовремя, твой защитник убьет тебя. Раздерет тебе грудь и живот когтями, выпустит внутренности, сломает хребет…
— А можно без подробностей?!
— …Вырвет глаза и выклюет мозг…
— Ты просто гений рекламы!
— …Разорвет тебя на части и съест, — закончил бородач словесную конструкцию. — Ни дружба, ни защита не достаются даром, пора бы это понять. Теперь обсудим твою награду за успешное выполнение задачи…
***
Отправляться в поход пришлось уже наутро. Черная Луна и моё потенциальное растерзание приблизились на несколько часов, но ночами здесь в море никто не ходит, я уже понял. Долго пытался уснуть на лежанке в убогой хижине, туловище зуделось сверху донизу, будто блохами обзавелся. Или «защитник и друг» всё напоминал о себе, осваивая мою шкуру. Помыться бы пресной водой, но с ней тут, похоже, проблемы. Провалился в короткий сон, не увидел ни толстяка, ни шамана, ни обнаженных девушек — вообще никого.
— Зачем вам этот артефакт? — спросил я уже перед выходом. Всё тот же берег, всё тот же Великий Пхе, только сам я наутро выглядел поприличней — одет, как минимум. Просторные холщовые штаны, рубаха — или туника — из той же материи, кожаная мягкая обувь, вроде мокасин. «Орлы» такое не носят, да и шить им явно не из чего. Наверняка, дары озабоченных самцов из-за стены.
— Ты называешь этим странным словом Зуб Отца Тверди? — бородач взглянул на меня терпимо и мудро, как положено священнослужителю. — Частицу Его тела, чудодейственную без всякой магии, но способную принести невиданное могущество в ночь Черной Луны?
— Да, именно эту многосложную лирику я имел в виду. Она вам поможет кого-то победить? Стать круче?
— Она поможет нам стать единственными, — ответил шаман с той самой простотой, какая выдает поистине великие речи. — Ложные боги будут повержены, наш орел расправит крылья и взглянет на всех с высоты. Ты, кстати, помнишь заветные слова?