Третий рейх сгибался под бременем своего величия. Гитлер и его клика видели свою империю в зените могущества и побед. Самые далеко идущие расчеты и планы насчет завоевания Европы осуществились столь быстро, что теперь возможности и перспективы казались безбрежными. Программа агрессии выполнялась с поражающей точностью. Маловеры стыдливо замолкли. Фюрер оказывался всегда прав. Нужно понять ту психологическую атмосферу, которая воцарилась в третьем рейхе после победы над Францией, чтобы лучше уяснить, на каком фоне сложилось решение о войне против Советского Союза.
Фашистская верхушка пожинала плоды успеха. Гитлер щедро одаривал своих военачальников. На них буквально сыпались награды и денежные подарки, что, кстати, почти ничего не стоило Рейхсбанку, ибо шло за счет грабежа оккупированных стран.
Милитаризм торжествовал. Успех на Западе объявлялся "величайшей победой всех времен". В ее честь было приказано, чтобы во всех городах и деревнях 10 дней висели флаги и 7 дней звонили колокола. Сразу 12 новых фельдмаршалов, огромное количество награжденных, непрерывные бравурные парады - все это создавало атмосферу какой-то победной эпилепсии.
Чувствуя себя без пяти минут владыками мира, нацистские главари вели себя подобно цезарям периода упадка Римской империи. Постоянные интриги среди ближайшего окружения, "борьба всех против всех", как определяет эту среду В. Гёрлиц, сочетались с продажностью чиновников, выдвижением разных выскочек и авантюристов типа Гофмана, получившего титул профессора за распространение портретов Гитлера{323}. Все старались выслужиться перед Гитлером, от ближайших помощников, перед которыми он подолгу разглагольствовал вечерами, до высших генералов и политических лидеров. Одна нацистская газета безапелляционно резюмировала: "Адольф Гитлер - это святой дух". Бывший адъютант Гитлера Видеман вспоминает: "Когда Гитлер однажды закричал: "Кейтель, карандаш!" генерал-фельдмаршал вскочил и стал прислуживать ему как адъютант"{324}.
В такой атмосфере всеобщего победного торжества, самодовольства, спеси у гитлеровской клики рождались чудовищно гипертрофированные представления о своих возможностях{325}. Германский генеральный штаб показал удивительную способность, убеждая других, убедить прежде всего самого себя. И если, конечно, отнюдь не психологические мотивы лежали в основе вновь принимаемых военных решений, то все-таки ни в какой мере нельзя исключать и этого комплекса причин, характерного для лидеров третьего рейха в тот решающий период, когда они стали поворачивать вермахт на Восток{326}.
Испытывали ли руководители третьего рейха или близко стоявшие к ним люди какие-либо сомнения и колебания в исходе предстоящей войны с Советским Союзом? Задумывались ли они о последствиях, к которым может привести такая война? Ответ будет однозначным: нет. Абсолютное большинство стоивших на вершине власти верило только в благоприятный исход новой войны или не ставило перед собой подобного вопроса, по привычке отдавая право думать и решать в государственном масштабе только фюреру и радостно оставляя за собой роль твердо и ревностно идущих за ним{327}.
Конечно, кое-кто из нацистов, правда, не обладавших почти никаким влиянием, порой побаивался, что за пиром может наступить похмелье, думая: не стоит ли быть поосторожнее{328}.
Тот же И. Грейнер писал Гитлеру 8 мая 1938 г.: "...В случае, если Германия рискнет пойти на войну с Советским Союзом, можно с уверенностью предполагать, что... России гарантирована помощь Англии и Америки. Это будет означать новую мировую войну. Пусть вы достигнете наивысшего хозяйственного и военного развития по меньшей мере на пять лет, но... при такой войне на истощение тотальная победа Германии вряд ли будет возможна... Но следствием будет проигранная война, полное уничтожение и гибель германской нации... Не исключено, что раньше противоположная сторона, а именно весь мир, как в прошлый раз, поднимется на борьбу против Германии"{329}.
Безусловно, нет ни малейших оснований говорить в данной связи о настроениях миролюбия в третьем рейхе или о каком-либо подобии сдержанности политических и военных лидеров в отношении Советского Союза. Просто отдельные более трезвые головы из офицеров и чиновников фашистского государства временами испытывали тревогу за будущее своей системы. Но они шли в общем строю, и их робкие голоса тонули в оглушительном грохоте вновь пускаемых на полную мощность колоссальных налаженных механизмов агрессивной войны. Германское верховное командование, генеральный штаб в единстве и с непоколебимой верой готовили новый акт агрессии.
Тем более абсолютно бездоказательны попытки некоторых историков утверждать, будто война против СССР возникла как плод "импровизаций" Гитлера, вне и даже чуть ли не вопреки намерениям военной верхушки{330}. Имеющееся после Нюрнбергского процесса огромное количество документов неопровержимо доказывает, что планы антисоветской войны в течение многих лет составляли органическую и главную часть всей системы мышления германских генералов и что ОКВ, ОКХ и другие высшие штабы в равной степени с Гитлером являлись творцами всех планов агрессии против СССР, осуществлявшейся, в конечном счете, во имя интересов монополистического капитала, фашизма и милитаризма{331}.
Когда же и при каких обстоятельствах гитлеровская верхушка приняла непосредственное решение о нападении на СССР?
В общем и целом срок этого решения был продиктован исходя из всё той же генеральной схемы военно-политической стратегии Гитлера, выраженной им в формуле: "Все, что я делаю, направлено против России". В тот момент, когда Гитлер сочтет, что Франция потерпела поражение и Англия сломлена настолько, что теперь ей остается лишь просить мира, который фюрер ей, конечно, даст на своих условиях, низведя ее до положения младшего партнера, - в тот самый момент, согласно внутренней логике этой схемы, и должно было появиться решение о повороте фронта на Восток. Следовательно, многое зависело от определения "момента".
Когда же фюрер пришел к выводу, что он уже наступил?
Идея после разгрома Франции повернуть фронт против Советского Союза и развязать с ним войну появилась у Гитлера в общих чертах во время военных действий на Западе, в 20-х числах мая - начале июня 1940 г., в той сложной и противоречивой обстановке, которой характеризовался кульминационный пункт борьбы в Западной Европе.
Объективно в конце мая 1940 г. военно-политическая обстановка, влиявшая на германские военные решения, выглядела следующим образом. Безусловно, Германия приближалась к гегемонии в Западной Европе. Франция стояла накануне полного поражения. Англия оставалась в одиночестве. Но Британская империя развертывала силы, отнюдь не находясь перед крахом. Активизация ее флота в Ла-Манше, Атлантике и Средиземноморье, сохранившаяся воздушная мощь, решимость британцев сражаться до конца делали бесперспективными надежды гитлеровцев на скорую победу над Англией.
Италия, вступившая в войну против Франции перед ее падением лишь для дележа французской добычи, нейтралитет Франко создавали обстановку, при которой третий рейх не мог особенно положиться на своих давних партнеров и на их помощь в том, чтобы "добить" Англию. Но поворачиваясь в другую сторону, гитлеровцы вперили свой взгляд на Юго-Восток.
В странах Юго-Восточной Европы победы Гитлера вызывали быстрое усиление профашистских элементов. Показательным в этом отношении стало резкое изменение курса правящих кругов Румынии. Правительство Кароля II, опиравшееся ранее на англо-французские гарантии, теперь начало менять политические ориентиры, оставляя неизменным лишь свой столь же ярый, сколь и провокационный антисоветский курс. Когда 29 мая Кароль получил телеграмму о капитуляции Бельгии, он вместе со своими ближайшими советниками пришел к выводу: "Германия - победитель Европы и хозяин континента... Следовательно, нужно сделать шаг навстречу Берлину, нужно попросить его дружбы и поддержки против Советского Союза"{332}.
Чтобы добиться благосклонности Гитлера и союза с ним, румынская реакционная правящая клика стала действовать в двух главных направлениях: проводить антисоветские провокации, крича о "советской угрозе", и усиленно спекулировать на заинтересованности гитлеровцев в румынской нефти. Правительство Кароля решило использовать свои выгодные позиции как приманку для быстрого установления контакта с нацистами, упрочения антинародной диктатуры в стране и создания в Юго-Восточной Европе сильного антисоветского фронта.
Советский Союз оставался вне войны. Международная обстановка требовала неуклонного повышения оборонной мощи страны и укрепления границ, что, однако, ни в какой мере не означало со стороны СССР ни угрозы какому бы то ни было государству, включая Германию или страны Юго-Восточной Европы, ни изменения традиционной миролюбивой внешней политики.
Так объективно выглядели некоторые стороны военно-политической обстановки в Европе в конце мая 1940 г.
Однако в сознании политических лидеров рейха и военного командования та же самая обстановка преломлялась в ином виде. Реальность все чаще уступала место иллюзиям. Нацистская верхушка допустила в мае как минимум два просчета. Первое, что представлялось ей в искаженном виде, относилось к оценке возможностей и намерений Великобритании. Гитлер ошибочно считал, что Англия разбита и скоро не сможет продолжать борьбу. Адмирал Ассман, историограф германского флота, свидетельствует о заявлении Гитлера 24 мая: через шесть недель он заключит с Англией мир и тогда предложит ей "любую помощь, которая понадобится для борьбы против большевизма". Но почему же, думал Гитлер, Англия не сдается? Вероятно, приходил он к выводу, она надеется на какое-то изменение политической и военной обстановки, на Советский Союз и США.
Второй и, конечно, основной просчет, ускоривший в мае - июне 1940 г. новое стратегическое решение, заключался во всесторонней недооценке мощи Советского Союза.
Этот просчет, как мы далее увидим, предопределил будущее крушение нацизма.
Итак, нацистские руководители представляли себе в те дни некоторые важнейшие стороны военно-политической обстановки в неверном свете. Сдвиг оценок, догматический, поверхностный и чрезвычайно предвзятый подход к анализу событий и фактов обстановки существенно повлияли на выработку новых стратегических решений.
Глубокий кризис, сначала политический, а потом военный, который переживала Европа на рубеже 30-х и 40-х годов, все большее усиление фашизма и его успешные агрессивные акты создавали непрерывно растущую угрозу Советскому Союзу и требовали от него действенных мер по укреплению своей безопасности. Создание Советским Союзом выдвинутого к Западу фронта обороны стало объективной необходимостью и сыграло положительную, с точки зрения задач антигитлеровской коалиции, роль во второй мировой войне. Реакция всех мастей старалась использовать создание "Восточного фронта" в самых различных провокационных целях. И здесь, как обычно, на первый план выдвигался жупел "советской угрозы", всегда используемый правыми силами для разжигания антикоммунизма.
Начиная с мая 1940 г. антикоммунистическими спекуляциями широко пользовался румынский фашизм, как и несколько раньше финская реакция. В Румынии непрерывно углублялись острейшие социальные противоречия. Нарастала революционная борьба трудящихся масс. Традиция дружбы с Советским Союзом, выработанная трудящимися еще в период Октябрьской революции, была в последующие годы продолжена революционным движением, которое возглавила румынская коммунистическая партия.
Коммунисты активно боролись против подчинения страны фашистскими правителями гитлеровскому диктату и против втягивания ее в антисоветскую войну, которая была совершенно чужда румынскому народу{333}. Правящая клика в ответ на революционизирование народных масс поворачивала к самой крайней реакции.
В последних числах мая 1940 г. румынское правительство резко усилило свою прогитлеровскую ориентацию. Сразу же румынские фашисты начали крупную антисоветскую провокацию. Они стали с конца мая 1940 г. планомерно создавать у Берлина иллюзию готовящегося "вторжения СССР на Балканы" через Румынию.
Так была создана основа для нового этапа антисоветской политики румынской реакции, против которой активно боролась Коммунистическая партия Румынии.
Румынский министр иностранных дел Гафенку еще 22 мая пригласил германского посла в Бухаресте Фабрициуса и попросил через него у Берлина "помощи против советских акций". В последующие дни правительство Кароля стало взывать к германскому фюреру, заявляя, что "создалась угроза стране вследствие подготовки сильного вторжения". Оно стало требовать срочной помощи в "строительстве восточных укреплений". Реакция в высших германских кругах была яро антисоветской. Гитлер сразу понял: в Юго-Восточной Европе появляется так недостающий союзник. Румыния, готовая воевать против СССР, - это важнейший плацдарм, драгоценная нефть, продовольствие, армия. И поскольку война все равно предрешена, нужно ли терять время и упускать случай? Следовало продемонстрировать Румынии готовность к "союзу" и в самом ближайшем будущем занять ключевые позиции страны, особенно нефтяные источники.
Гитлеровцы учли, какие перспективы, причем дешевой ценой, открываются перед ними в Юго-Восточной Европе. Им не составляло никакого труда разобраться в том, что, используя антисоветские провокации фашистских кругов Румынии, они смогут легко и безболезненно получить прочную опору на Балканах и полностью захватить румынскую нефть. Антисоветская истерия в 20-х числах мая в Берлине еще больше усилилась в связи с опубликованием 22 мая сообщения ТАСС о торговых отношениях между СССР и Англией. Составленное строго в духе политики нейтралитета, оно все же было истолковано гитлеровцами как готовность Советского Союза "в принципе прийти к торговому соглашению с Англией".
Конечно, наивно было бы думать, будто провокации фашистской антинародной правящей клики Румынии толкнули гитлеровских агрессоров на решение о войне против Советского Союза. Мы знаем, что такой план созревал давно, на другой, неизмеримо более глубокой основе.
Но если мы хотим установить момент, когда он перешел из состояния общих расчетов в конкретное военно-стратегическое решение, то не можем не учитывать различных, даже самых второстепенных импульсов.
Благоприятную обстановку Гитлер всегда хотел использовать немедленно. И уже в последних числах мая - начале июня появляются отчетливые признаки решения, о чем свидетельствуют многие факты.
Мы сошлемся на документ, который впервые был опубликован в 1958 г. Клее, представляющий собой запись бесед автора с бывшим начальником штаба группы армий "А" генералом Зоденштерном и основанный также на письме последнего к автору{334}. Зоденштерн документально свидетельствует, что 2 июня 1940 г. Гитлер, приехав в штаб группы, расположенный в Шарлевиле, беседовал с глазу на глаз с Рундштедтом и с ним, Зоденштерном. В ходе беседы Гитлер заявил, что Англия, как он ожидает, "будет вскоре готова заключить разумный мир". И тогда у него "освободятся руки для выполнения его великой задачи - рассчитаться с большевизмом". Вечером того же дня, как свидетельствует Зоденштерн, "Рундштедт был очень неспокоен. Он понимал, что предстоит война с Советским Союзом"{335}.
Иодль заявил на Нюрнбергском процессе: "Даже во время кампании на Западе, т. е. в мае - июне 1940 года (Курс. наш. - Д. П.), Гитлер сказал ему, что он решил принять меры против Советского Союза, как только наше военное положение сделает это возможным"{336}.
Различные источники показывают, что именно в конце мая - начале июня 1940 г. гитлеровские командные и разведывательные органы проявляли повышенный интерес к Советскому Союзу и "восточным" делам. В документах командования германского военно-морского флота, посвященных подготовке войны против СССР, содержатся записи последних чисел мая 1940 г., из которых явствует, что гитлеровская верхушка в это время обдумывала повод для будущего нападения на СССР.
Бывший фельдмаршал Мильх вспоминает о последних числах мая 1940 г.: "У фюрера были совсем другие замыслы. Он приехал на побережье Франции, посмотрел в бинокль на скалы Дувра и сказал: "...Рано или поздно англичане убедятся, что с нами бесполезно воевать и что для нас и для них лучше встретиться и договориться об условиях мира. Я буду великодушен. Я не хочу уничтожать Британскую империю..." Навязчивой идеей фюрера была Россия. При всяком случае он повторял, что "единственный подлинный враг Европы находится на Востоке""{337}.
Иодль записал в своем дневнике во время обсуждения обстановки 20 мая: "Англичане могут в любое время получить выгодный мир, после того как отдадут колонии... Мы ищем контакта с Англией на базе раздела мира"{338}.
В конце июня - начале июля Иодль ориентировал Лоссберга: "Цель состоит в том, чтобы разгромить Россию"{339}. Предложение о походе на СССР еще осенью 1940 г. было отклонено ОКВ, потому что, по заявлению Иодля, на развертывание потребуется четыре месяца{340}.
Иодль говорил в 1943 г., выступая перед гаулейтерами, что Гитлер еще во время "западного похода" сообщил ему о своем принципиальном решении "выступить против угрозы большевистской опасности, как только позволит обстановка"{341}.
Авторитетный сотрудник ОКВ, занимавшийся высшим стратегическим планированием, В. Варлимонт пишет: "Наконец, и не в последнюю очередь, самое позднее весной 1940 г., должен был быть включен в программу руководства вермахтом русский вопрос"{342}. Варлимонт свидетельствует, что внимание военного руководства к Советскому Союзу было привлечено Гитлером уже на совещании в рейхсканцелярии 27 марта 1940 г., а во время "западного похода" было выдвинуто Гитлером как конкретная задача{343}. 28 мая 1940 г. Гитлер и Браухич обсуждали план реорганизации вермахта. Предусматривалось значительное увеличение сухопутных сил, прежде всего танковых и моторизованных соединений. Их общее число предполагалось еще в 1940 г. увеличить с 14 до 30, причем соотношение между подвижными войсками и пехотными соединениями изменялось в пользу первых (27:73 в 1939 г. и 43:57 по плану 1940 г.{344}). Совершенно очевидно, что такой план реорганизации был направлен на усиление сухопутной мощи вермахта, необходимой для войны против СССР, а не его морской или воздушной мощи для борьбы с Англией.
Итак, Гитлер стремился после победы над Францией заключить мир с Великобританией и начать переброску армии к советским границам. Заключением мира Гитлер предполагал заставить Англию, сведенную, как он думал, на положение второразрядной державы, признать его завоевания в Европе, получить колонии и самое главное - развязать руки на Западе, чтобы ударить на Восток.
Одновременно с расчетами заключить мир с Англией в 20-х числах мая начале июня 1940 г. зародилось общее решение о войне против Советского Союза, которое являлось логическим итогом всего многолетнего курса антисоветской политики германского фашизма. Намерение следующий удар направить против СССР было подкреплено именно сейчас под влиянием комплекса данных военно-политической обстановки и их во многом ложной оценки гитлеровцами. Рассечение союзных армий, выход вермахта к Ла-Маншу, близость окончания войны во Франции, отсутствие планов и необходимых возможностей для успешного и быстрого завершения борьбы с Англией, вывод, будто для антисоветской агрессии настал благоприятный момент, - все это происходило именно в тот период, когда мир с удивлением взирал на столь неожиданное и быстрое поражение Франции. Безусловно, главное значение в выработке решения имела давняя программа монополий и фашизма, программа "завоевания жизненного пространства на Востоке", но сложные события рассматриваемого периода привели к ускорению решений.
Таким образом, впервые (с начала войны) намерение следующий удар направить на СССР появилось еще в разгар "западного похода", летом 1940 г. Установление этого факта имеет, как нам представляется, важнейшее значение для анализа главных аспектов германской стратегии того периода и для аргументации несостоятельности пресловутого тезиса буржуазной историографии о "превентивной" войне.
Говорить, что Советский Союз якобы с лета 1940 г. угрожал войной Германии, как это утверждают идейные недруги, значит злостно извращать факты. Генеральная линия внешней политики и стратегии СССР, определенная XVIII съездом партии, имела в своей основе твердую установку на сохранение мира и определялась первостепенной необходимостью для Советской страны остаться вне войн и конфликтов, не дать империалистическим силам втянуть себя в военные катаклизмы.
Совершенно очевидно, что, когда руководители гитлеровской Германии в мае июне 1940 г. уже думали о развязывании агрессивной войны против СССР и начинали готовить нападение, Красная Армия не давала Германии никаких поводов для усиления армии на Востоке. План стратегического развертывания Вооруженных Сил СССР целиком исходил из предпосылки, что возможное вооруженное столкновение первыми начнут вероятные противники: на западе - Германия, на востоке - Япония. В основе плана лежала идея отражения наступления врага лишь с последующим переходом к активным действиям. На основе плана развертывания разрабатывался план обороны государственной границы. Именно обороны!
Следовательно, основные стратегические расчеты командования Красной Армии не содержали ни малейшего намека на какое-либо намерение Советского Союза подготовить и развязать войну против Германии. Все строилось на признании необходимости отразить агрессию. Этой же идее подчинялась и работа по реорганизации Вооруженных Сил, включавшая, в частности, широкое, рассчитанное на несколько лет строительство оборонительных рубежей, укрепленных районов вдоль всей западной границы Советского Союза. Нужно ли пояснять, что подобные мероприятия не проводит государство, которое готовит наступательную войну!
Конечно, просчеты в оценке возможного времени нападения Германии на Советский Союз имели для нашей страны тяжелые последствия. Но это уже другой вопрос. В плане рассматриваемой проблемы становится совершенно очевидным, что Советский Союз ни в 1940 г., ни позже никогда не готовил нападения на Германию. И поэтому пресловутая теория "превентивной" войны, столь упорно отстаиваемая некоторыми историками Запада, - недостойная попытка оправдать фашизм.