Наступал крах иллюзий. Многочисленные обещания "полной победы" и "лучшей жизни" оказались ложью, как и полной фикцией представал весь "тысячелетний рейх". А реальностью стали бедствия, гибель миллионов немцев, разруха, ненависть человечества, изоляция, противники у границ рейха, бомбардировки городов, кошмар возмездия за преступления. Многие немцы уже знали: их главарей будут после войны судить, что их вероятнее всего казнят, что противники уже разрабатывают планы послевоенной Европы, в которой судьба Германии будет решаться только победителями.
В таких условиях образовалась еще большая, чем когда-либо раньше, пропасть между реальностью, осознаваемой населением, и фашистской пропагандой. Пожалуй единственный ее тезис: гротескное изображение "расправ", которые якобы учинят победители, - еще активно влиял на умы людей. Но она доходила до полнейшего абсурда, когда за несколько минут до полного поражения упорно твердили о "безусловной победе".
Падение действенности фашистской пропаганды возмещалось террором, нагнетанием страха.
В Германии 1944-1945 гг. постепенно складывалась своего рода "психология поражения", своеобразный психологический феномен, который в конечном счете оборачивался яростным, упорным сопротивлением в борьбе. На первом месте стоял страх. Рядовой солдат боялся соседа по окопу, который мог донести о его трусости или неосторожной фразе, что война будет проиграна, после чего его могли немедленно повесить на ближайшем дереве, фонарном столбе или на чем угодно или же расстрелять здесь же на передовой, без суда, согласно приказу номер такой-то, а семью бросить в концлагерь. Офицер боялся товарища, старшего командира, отступления на своем участке, а позже боялся оказаться по чьему-либо доносу в длиннейших списках "участников заговора 20 июля" и быть повешенным на фортепьянной струне, подобно фельдмаршалу Витцлебену и другим участникам покушения на фюрера, что ему показывали в полевом кино.
Высшие чины вермахта боялись друг друга, в каждом видели врага, а пуще всего боялись гнева фюрера.
И, наконец, все вместе до безумия боялись расплаты за преступления нацизма, особенно на Востоке. Здесь тоже имелись оттенки. Одни смертельно трепетали перед расплатой за совершенное своими руками. Другие - за то, что помогали первым или знали про их дела. Третьи - потому, что верили пропаганде, твердившей о "зверствах" и "расправах" противников, четвертые - потому, что вообще ни от кого и ни от чего уже не ждали хорошего.
По мере того как становилось все более очевидным приближение военного, политического и политико-морального поражения германского империализма, внутри страны изменялось соотношение между антиимпериалистическими и империалистическими силами. Создавались условия к тому, чтобы все более широкие круги трудящихся постепенно начинали переходить из империалистического лагеря в антиимпериалистический и расширяли фронт антифашистского движения.
В среде рабочего класса зарождалось все больше импульсов к тому, чтобы изменить положение в стране. Часть рабочего класса, крестьянства, мелкой буржуазии, некоторая часть патриотически настроенных средних буржуа и офицерства не только сознавали, что Германия проигрывает войну, но и искали выхода из грозящей национальной катастрофы. Они думали по-своему, как разрешить противоречие между жизненными интересами народа и преступной антинациональной политикой гитлеровского правительства. Представители этих классов и групп объединялись единым интересом: быстрее закончить войну и добиться мира.
Для их деятельности создавались благоприятные условия в том смысле, что новая тактика Коммунистической партии Германии, выработанная на ее Брюссельской конференции, ориентировала на единство действий рабочего класса и на создание широкого антифашистского народного фронта во имя установления антифашистско-демократического порядка в Германии. Под руководством компартии, национальный комитет "Свободная Германия", который становился политическим и организационным центром германского движения Сопротивления, сформулировал цель: окончание войны, свержение нацистского режима, создание свободной и независимой Германии.
В рейхе приобретали все большее значение силы, которые давали народу реальную альтернативу войне, фашизму и гнету монополий.
В кругах власть имущих усиливалась дифференциация. Она захватывала различные слои представителей монополистического капитала, военщины, нацистского аппарата. Все больше те, кто составлял опору режима, конечно в разной степени, начинали сознавать: война не может быть выиграна{1196}. Поэтому зрела мысль - затянуть время, найти возможность спасти свою власть над Германией после войны.
Появившееся среди правящей верхушки различие мнений о путях будущего сводилось лишь к поискам ответа на вопрос: на какой основе германский империализм мог бы удержать свое господство.
Руководящие круги нацистской партии, высшая бюрократия, гаулейтеры, связанные с этой господствующей прослойкой монополисты и генералы требовали безусловно, невзирая ни на что, продолжать борьбу во главе с фюрером. Они верили: германский империализм еще располагает достаточными силами, чтобы много лет подряд вести оборонительную войну и время от времени предпринимать ограниченное наступление. Они надеялись в какой-то отдаленной перспективе добиться мира с западными союзниками на классовой основе, развязать Германии руки на востоке и юго-востоке Европы. Тогда рейх сможет сосредоточить все силы против Советского Союза и заставить его заключить мир с Германией.
Другая группировка из среды высших господствующих кругов, состоявшая из представителей нацистской партии, бюрократии, военщины и монополий, уже не верила в возможность длительной войны. Хотя она предполагала, что вермахт способен добиться отдельных успехов, но не видела никаких шансов на поворот в борьбе против Советского Союза. Единственный выход лидеры этой группы, которым сочувствовали даже некоторые из нацистских лидеров, усматривали в переговорах с политиками Запада, чтобы вместе с ними создать антисоветскую коалицию. Они были готовы пожертвовать Гитлером и захватить власть в свои руки, сохранив режим.
Третья группа, также включавшая некоторых представителей господствующих кругов из числа монополистов, генералов, чиновников фашистского аппарата, считала войну проигранной только в военном смысле, но не в политическом. Она делала ставку на широкое взаимопонимание с Западом, чтобы ценой уступки определенной доли интересов германского империализма и ликвидации фашистского режима получить от западных держав гарантию сохранения в Германии империализма как системы. Руководители этой группы (Бек, Герделер) намеревались после свержения Гитлера занять ключевые посты в будущем правительстве и в контакте с Гиммлером и другими представителями элиты найти выход из войны без участия народа, в соглашении с западными державами, путем создания союза, направленного против СССР.
Внутри этой группы имелся небольшой круг наиболее радикально настроенных офицеров, стремившихся убить Гитлера и создать в Германии условия для демократизации режима в буржуазных рамках. Генерал Остер и полковник Штауффенберг были наиболее последовательными сторонниками этого направления.
Конечно, нельзя вести речь о каких-то ясно очерченных группировках и программах. Все течения, расплывчатые, изолированные друг от друга и, что главное, оторванные от народа и от армии, боялись расширить круг действий, опасались предательства со всех сторон, действовали келейно и с максимальной осторожностью.
Но наличие подобных тенденций и воззрений говорило о глубине кризиса политической системы фашизма.
IV
Как же вся эта обстановка преломлялась в конкретных военно-стратегических расчетах и планах военного руководства третьего рейха? Как предполагало оно дальше вести войну?
Подобно тому как руководители империи утратили единство в оценке политического будущего, они не имели общих ясных перспектив и в области военно-стратегической.
Реальная альтернатива бессмысленному продолжению войны - полная капитуляция - исключалась полностью. Следовательно, речь могла идти лишь о бесперспективном - о продолжении войны или против заведомо превосходящих сил антифашистской коалиции или только против СССР в условиях потери инициативы, непрерывных мощных ударов Советского Союза и возможного открытия второго фронта на Западе.
Нереальные военно-политические цели порождали нереальную же стратегию, основанную на ложных оценках.
Антигитлеровская коалиция рассматривалась как внутренне нестабильная. Считалось возможным противопоставить друг другу ее участников, расколоть коалицию и получить крупный стратегической выигрыш, который, не исключено, приведет даже к победе.
Уровень военной мощи Красной Армии, по мнению Гитлера, в результате летне-осенней кампании 1943 г. значительно понизился. На Восточном фронте предстоит длительная пауза, которая позволит временно снять оттуда часть войск, решительно отразить с их помощью вторжение на континент англо-американцев, которое ожидалось в начале 1944 г., а затем двинуть все имеющиеся силы опять против Советского Союза, не опасаясь больше за "европейский тыл".
Насколько бесперспективной была стратегия, конструируемая на таких оценках нетрудно увидеть, если сопоставить их с действительностью.
Попытки расколоть антигитлеровскую коалицию, вбить клин между Западом и Советским Союзом отнюдь не составляли какого-то нового аспекта нацистской военно-политической стратегии.
С 30-х годов, особенно после Мюнхена, нацистские лидеры никогда серьезно не верили в возможность военно-политического союза между западными державами и СССР. Они не сомневались, что, опираясь на антикоммунизм как на незыблемый фундамент взаимопонимания с капиталистическим миром, Германия всегда сможет найти общий язык с теми, кто в 30-е годы был готов заплатить очень дорогую цену в нечестивой сделке, лишь бы направить экспансию рейха на Восток. По мнению гитлеровских заправил, волшебный жезл антикоммунизма обеспечивал им позиции главного двигателя мировой политики. Они верили, что добьются от западных держав любого политического компромисса, смогут повернуть их политической курс в нужную для себя сторону, если оплатят счет выполнением "исторической миссии" борьбы с Советским Союзом. Этот козырь фашизм всегда держал про запас даже в периоды крайнего обострения противоречий с Западом.
До войны спекуляцией на антикоммунизме Лондона и Парижа Гитлеру удалось расколоть Европу и затем поглощать ее кусками. Во время войны, после создания антифашистской коалиции, нацисты направляли свои внешнеполитические атаки на ее раскол. Однако до поры до времени, в годы успехов, попытки осуществления этого курса почти не выходили из сферы пропаганды. Запад не торопился помогать Советскому Союзу и создавать Гитлеру чрезмерные помехи в его движении на Восток до возможных, с англосаксонской точки зрения, пределов. Поворотным пунктом, безусловно, был Сталинград.
Что же в этом смысле произошло после Сталинграда?
Союзники поняли, что СССР может не только без их помощи победить Германию, но и решающим образом изменить соотношение двух общественно-политических систем в послевоенном мире. Фашизм начинал осознавать: Советский Союз не позволит ему одержать победу в войне. После Сталинграда происходит сдвиг военно-политических оценок и расчетов как в странах Запада, так и в Германии. В политике США и Англии еще больше акцентируется стремление, с одной стороны, всемерно использовать в своих интересах успешное ведение войны против Германии Советским Союзом, а с другой - политическими и военными средствами не допустить такой его победы, которая привела бы к усилению европейского и мирового влияния социалистической системы.
После поражения под Курском нацистские руководители достаточно хорошо осознали провал той стратегической концепции, которая выработалась у них весной - летом 1943 г. и которая состояла в том, чтобы, ведя стратегическую оборону, наносить на отдельных участках фронта мощные удары и таким образом ослабить Красную Армию. Подобная концепция оказалась бесплодной, во-первых, из-за того, что она базировалась на все той же ограниченной установке, будто крупные военно-политические задачи современной войны можно разрешить каким-нибудь успешным наступлением на ограниченном участке фронта, тактической удачей; во-вторых, потому, что она исходила, подобно всем предшествующим расчетам нацистской стратегии, из недооценки Советского Союза, его полностью развернувшихся военных возможностей, его резервов. Теперь, в начале 1944 г., военно-политическая концепция фашизма вновь уточняется.
Если в той обстановке нацистская верхушка могла придумать что-то внушающее ей самой надежду на существование в течение какого-то времени, то, по логике империалистического агрессора, это, как мы уже отмечали, могла быть только попытки расколоть антигитлеровскую коалицию на классовой основе. Гитлер именно теперь готовился бросить на стол тот козырь, который держал про запас в годы успехов. Никогда не считая антигитлеровскую коалицию прочной, он не мог не понять элементов усиливающейся двойственности в "послесталинградской" военно-политической стратегии западных держав. И теперь, когда рейх оказался в глухой обороне, с особой силой возрождается старая, давшая такие богатые плоды в довоенные годы спекуляция на антикоммунизме Запада. Третий рейх - "бастион против коммунизма", "защитник Европы от большевистского нашествия" и т. п. об этом теперь стала кричать нацистская пропаганда ежедневно и по каждому поводу с еще большим старанием.
В таком аспекте активизация среди некоторых весьма влиятельных кругов Англии и США антисоветских тенденций, различные недружелюбные акты в отношении Советского Союза, будь то затягивание второго фронта или несговорчивость западных лидеров о послевоенном устройстве Европы, или сепаратные действия на конференциях - все это объективно поддерживало гитлеровскую политику и военную стратегию, питало ее надежды. Подобные действия толковались лидерами нацизма как движение западных держав навстречу новым вехам германской военно-политической ориентации. И на такой основе фашизм формировал теперь свои стратегические планы.
Однако среди многих глубоких просчетов, которые сделало германское руководство, главный исходил из того, что нацизм не мог понять политического, классового, военного смысла мощного демократического антифашистского движения во всем мире, особенно в странах антигитлеровской коалиции. Нацизм оказался банкротом в понимании того обстоятельства, что главной целью всех участников коалиции оставался разгром гитлеровского фашизма, хотя социально-политический смысл будущей победы и ее последствий рассматривался Советским Союзом и западными державами по-разному. Гитлеровские заправилы, в частности, не поняли, не учли, что в расчетах британского и американского империализма под влиянием этого мощного движения они скоро будут списаны со счетов, что калькуляция ведется без них и что по крайней мере официальным кругам Запада не представляется возможным вступать с ними в далеко идущие контакты.
В этом заключался первый комплекс просчетов фашистской политики и военной стратегии на завершающем этапе войны.
Второй, который вполне может быть назван органическим, традиционным пороком, если говорить о нем подробнее в связи с оценками, которые давала нацистская верхушка военным возможностям Советского Союза в конце 1943 г. и в начале 1944 г. заключался в следующем.
V
Гитлер и его прямое окружение в годы войны всегда в колоссальной мере недооценивали Советский Союз, его морально-политический, экономический и военный потенциалы, возможности Красной Армии и ее руководителей. Так было не только в период успехов, но даже и после того, как рейх получил удары, загнавшие его к своим границам.
Осенью 1943 г. Гитлера стала обуревать навязчивая идея: операцией "Цитадель" он будто бы так ослабил Красную Армию, что она надолго перейдет к обороне. Германия сможет часть сил перебросить с Востока на Запад, где вот-вот ожидалось вторжение союзников. Этот расчет, как мы дальше увидим, был столь же нереален, как и план операции "Цитадель", как и многие другие расчеты нацистского военного руководства.
Видимо перед нами определенный комплекс неполноценности, присущий агрессору. Он сплошь и рядом подчиняет свои действия выдуманным им же самим стереотипам. Он постоянно считает свои стереотипы правильнее реальной действительности и строит решения в соответствии с ними. Так было и на этот раз.
Осенью 1943 г. в штабе оперативного руководства дошли на какое-то время до вывода, что, возможно, следует "отдать предпочтение Западу". В директиве Гитлера No 51 от 3 ноября 1943 г. говорилось: "На Востоке размеры территории допускают в крайнем случае потерю некоторой ее части без того, чтобы это смертельно поразило германский жизненный нерв. По-другому на Западе! Если врагу удастся здесь прорыв нашей обороны на широком фронте, то последствия в короткий срок окажутся необозримыми. Все признаки говорят о том, что противник самое позднее весной, а может быть и раньше, перейдет в наступление против Западной Европы"{1197}.
Но подобные директивы ничего не стоили, ибо совершенно не отвечали реальному течению событий. Они лишь еще и еще раз обнаруживали неразрешимость проблем фашистской стратегии и те противоречия в деятельности высших штабов, о которых мы ранее говорили. Они не соответствовали данным собственной разведки, какими бы ограниченными они ни были.
Разведка генерального штаба сухопутных сил, в частности генерал Гелен, который готовил доклады Гитлеру о положении на Востоке, несмотря на отсутствие многих сведений, особенно о возможностях по развертыванию военного потенциала СССР, о силах и намерениях Красной Армии, теперь стала гораздо более трезво оценивать ее мощь.
- Мой фюрер, - докладывал Гелен 15 января 1944 г., - все изученные мною факты позволяют дать следующую оценку общего положения противника. Он вероятно сможет, при истощении сил, как и до сих пор... Гелен сделал особое ударение ни словах истощении сил".
...При истощении сил, - повторил он, - все же сохранить на продолжительный срок имеющийся в настоящее время численный уровень Красной Армии и, увеличив ее состав, обеспечить полную готовность к наступлению достаточным количеством соединений.
Гитлер не понял как можно увязать одно с другим и попросил доложить яснее. Тогда Гелен заявил:
- В основном, мой фюрер, имеются все предпосылки для продолжения наступления Красной Армии.
Он заговорил о потерях Красной Армии, о ее "чувствительности к флангам" и обо всем другом, что, по его мнению, могло бы смягчить только что сказанное. Но все получалось выдуманно, ибо, перейдя затем к оценке "предполагаемых намерений противника на отдельных участках Восточного фронта", Гелен теперь уже просто не мог умолчать о многих слишком реальных вещах. Например о том, что на Украине советское командование сосредоточило большое количество танковых и механизированных корпусов и, вероятнее всего, "будет продолжать свои наступательные операции, чтобы оттеснить немецкие силы к Черному морю и румынской границе"; что между Ковелем и Дубно надо ждать ввода крупных сил "для охвата северного крыла группы армий Юг"; что в последующем необходимо считаться с возможностью сильнейшего удара на Минск, на Ригу и так далее.