63612.fb2
- Вы - дерьмо в шелковых чулках! Вы заслужили, чтобы я разбил вас, как стекло! Почему я вас не повесил на решетке Карусельской площади!
Талейран выдержал грозу с невозмутимым спокойствием и, выходя из кабинета, обронил невольным свидетелям его позора:
- Как жаль, что такой великий человек так дурно воспитан!
На следующий день он как ни в чем не бывало занял свое место за креслом императора, который упорно избегал смотреть на него. Наполеон не решился объявить войну заговорщикам в столь критический для себя момент.
Готовясь к войне с Австрией, император не оставлял надежды сохранить мир с помощью России. Достаточно было бы, если бы Александр решился наконец повысить тон, заговорить ясно и определенно, открыто объявив себя союзником Франции; тогда Австрия немедленно сложила бы оружие. И Наполеон судорожно хватался за мысль сдержать Вену окриком из Петербурга.
Но Александр упорно отказывался понять его и следовать за ним. И дело было не в том, что царь желал новой войны в Германии; напротив, он хотел бы обеспечить европейский мир; но, веря императору Францу и его министрам больше, чем Наполеону, он в глубине души считал их опасения законными, потому что и сам уже не доверял своему союзнику. К тому же в Австрии он видел буфер между Россией и Французской империей. Рекомендуя австрийцам спокойствие и терпение, царь не закрывал им, однако же, видов на будущее и не осуждал их на вечное смирение; тем самым, вместо того чтобы удержать Австрию от войны, он невольно еще больше подстрекнул ее, и дальнейшие события застали его врасплох.
29 марта австрийская армия под командованием эрцгерцога Карла вторглась без объявления войны в союзную с Францией Баварию и открыла военные действия.
Письма Наполеона в Петербург превратились в один горячий призыв о помощи. В пламенных выражениях он заклинал царя отозвать своего посла из Вены и двинуть свои войска в Галицию; он назначает ему свидание под стенами Вены и предлагает ему долю в своей славе.
Для достижения этой цели он рад обещать все, готов принять на себя любое обязательство, он даже отказывается взять себе что-либо при разделе Австрии. "Можно будет разъединить три короны Австрийской империи... Когда это государство будет таким образом разделено, мы сможем уменьшить численность наших войск; заменить эти всеобщие наборы, ставящие под ружье чуть не женщин, небольшим числом регулярных войск... Казармы превратятся в дома призрения, и рекруты останутся у сохи... Если желательно будет и после победы гарантировать неприкосновенность австрийской монархии, я дам согласие на это, лишь бы только она была вполне разоружена".
Александр не потребовал у Наполеона ни одного из этих обязательств. 29 марта, призвав к себе французского посла Коленкура, царь заявил ему, что считает миссию Шварценберга оконченной и что вечером будет отдан приказ о введении русских войск в Галицию.
- Я сделал все, чтобы избежать войны, - сказал Александр, - но если австрийцы вызвали и начали ее, император найдет во мне союзника, который будет действовать открыто. Я ничего не буду делать наполовину.
Но Шварценберг, сменивший Коленкура в кабинете царя, услышал вовсе не упреки и не грозные предупреждения. "В знак своего полного доверия император сказал мне, - писал Шварценберг, - что в пределах человеческой возможности будут приняты все меры с целью избегнуть враждебных действий против нас. Он прибавил, что находится в странном положении, так как не может не желать нам успеха, хотя мы и являемся его противниками".
Русским войскам, которые должны были действовать в Галиции, было приказано избегать по возможности всяких столкновений с австрийцами, и само выступление их в поход было сильно замедлено. На недоуменные запросы Коленкура Александр ссылался на дурное состояние своих финансов, на затяжной характер войны со шведами и турками, на трудность вследствие большого расстояния соединить свои войска с французской армией в Дрездене и таким образом освятить союз боевым братством. Решив оказать Наполеону военную поддержку, без которой Россия не могла избегнуть разрыва с Францией, Александр сделал все, чтобы лишить эту поддержку всякого действенного значения.
Военное счастье вновь сопутствовало Наполеону. Несмотря на то что австрийские войска опередили его на несколько дней и война застала французскую армию в момент формирования и концентрации, эрцгерцог Карл не воспользовался своим преимуществом во времени: австрийцы вообще не любят торопиться. Наполеон воспользовался этой ошибкой. Закончив сосредоточение сил, он обрушился на австрийские корпуса. Пятидневная кампания в Баварии слилась как бы в одно грандиозное сражение; удар следовал за ударом, каждый новый день приносил новую победу. Австрийская армия была разрезана на две части, дорога на Вену открыта. Однако в битве при Эсслинге эрцгерцог Карл восстановил положение, вынудив Наполеона отступить.
Неудача при Эсслинге была несколько скрашена утешительными вестями с востока: Александр наконец двинул в Галицию 40 тысяч человек под командованием князя Голицына. Правда, это решение царя было вызвано причинами, не зависящими от хода австрийской кампании союзника. Дело было в том, что австрийская армия эрцгерцога Фердинанда вторглась в Польшу и вступила в Варшаву. Маршал Понятовский, командующий вооруженными силами Варшавского герцогства, отступил в Галицию и поднял там национальное восстание против австрийцев. Восстание грозило перекинуться на польские земли, принадлежавшие России, что и заставило Александра оккупировать австрийскую Галицию. Впрочем, созники-поляки доставляли русским больше хлопот, чем враги-австрийцы. "Я больше боюсь моих союзников, чем моих врагов", - писал Голицын в Петербург. Война с австрийцами была почти бескровной. При приближении русских войск австрийцы умышленно отступали. Единственная стычка с ними при Подгурже произошла ночью, по ошибке, и стоила русским двух казаков убитыми и двух офицеров ранеными. Вскоре эрцгерцог Фердинанд очистил почти всю Польшу и удержал за собой лишь один Краков.
Между тем французская армия оправилась от неудачи под Эсслингом. Наполеон вновь перешел в наступление. Решительное сражение произошло при Ваграме. Австрийцы уступали позицию за позицией с такой планомерностью, что Наполеон, не дожидаясь окончания боя, воскликнул: "Битва выиграна!" - и спокойно заснул на медвежьей шкуре, расстеленной для него прямо на земле верным мамелюком Рустаном. Но от него не укрылось, что его разноплеменная армия утратила прежний дух боевой спаянности. "Это уже не солдаты Аустерлица!" - с горечью заметил император. С этих пор Наполеон все чаще заменял штыковой удар канонадой, и эта новая тактика сделала сражения еще более кровопролитными.
Ваграмское поражение сломило решимость Австрии продолжать войну. В Шенбрунне были открыты мирные переговоры. Александр не прислал в Вену своего представителя, поручив Наполеону договариваться с побежденными за Россию. Царь заранее отказался от всякого вознаграждения и только напомнил союзнику об интересах России по отношению к Польше. Ведя эту войну против воли, Александр не желал брать на себя ответственность за мир.
Эта двойственность поведения царя повлекла дальнейшее охлаждение в отношениях России и Франции. Покинутый своим главным союзником, Наполеон щедро вознаградил более слабого, но более преданного друга - Варшавское герцогство, присоединив к нему лучшую часть Галиции. Восстановленная наполовину Польша, находящаяся вне сферы влияния России, сразу сделалась для Александра предметом непрекращающихся подозрений на счет истинных планов французского императора. Александр подписал с Коленкуром, действовавшим с согласия Наполеона, секретную конвенцию о Польше. Обе стороны давали друг другу ручательство, что королевство Польское никогда не будет восстановлено и что сами слова "Польша" и "поляки" будут навсегда изъяты из государственных актов. Александр прикончил в себе еще одну мечту своей юности.
Что касается самой России, то Наполеон выкроил для нее из всей австрийской Галиции лишь узкую полоску - Тарнопольский округ с 400 тысячами жителей. Это скромное вознаграждение походило, с одной стороны, на подачку, с другой - ставило Александра в неудобное положение перед австрийцами.
Таким образом, при заключении мира Наполеон не выполнил ни одного из высказанных пожеланий царя. Он дал России слишком мало, чтобы привязать ее к себе, а Польше слишком много, чтобы самому оставаться в числе друзей Александра. Вернувшись в Париж, император еще пытался спасти союз с Россией. В своей речи перед Законодательным корпусом он сказал: "Союзник и друг мой российский император присоединил к своей обширной империи Финляндию, Молдавию, Валахию и часть Галиции. Не соперничаю ни в чем, могущим послужить ко благу России. Мои чувства к ее славному монарху согласны с моей политикой" - и вновь подтвердил, что не имеет намерений возродить Польское королевство. Тем не менее он уже не мог восстановить пошатнувшегося доверия Александра. Характерен следующий эпизод. Князь Волконский, вернувшийся из Парижа, рассказал царю о любезном приеме, оказанном ему Наполеоном, и, между прочим, поведал, как император разрезал за десертом яблоко и, протянув половину его князю, сказал, что мир, подобно этому яблоку, должен принадлежать Франции и России.
- Сначала он удовольствуется одной половиной яблока, а там придет охота взять и другую, - заметил Александр, выслушав Волконского.
Неудачей закончилась и попытка Наполеона скрепить союз с Россией династическим браком. Коленкур, напомнивший в ноябре царю о видах своего императора на великую княжну Анну, услышал в ответ, что если бы дело зависело от одного его, Александра, желания, то он получил бы положительный ответ, не выходя из кабинета.
- Cette idee me sourit*, - сказал Александр, но попросил десятидневной отсрочки, чтобы переговорить по этому вопросу с Марией Федоровной.
Императрица-мать выдвинула требование, чтобы в Тюильри был православный священник и православная домовая церковь, так как русские принцессы никогда не меняют своей веры. Когда Наполеон согласился и на это, потребовалась новая отсрочка, чтобы уладить дела с принцем Саксен-Кобургским, который уже считался женихом Анны, затем возникли другие препятствия: Александр пытался поставить свое окончательное согласие на брак в зависимость от уступчивости Наполеона в немецком и польском вопросах и т. д. В конце концов Коленкур догадался, что его водят за нос, о чем и сообщил откровенно своему господину.
В это время Австрия, движимая страхом перед возможным упрочением франко-русского союза, стоившим ей утраты лучших земель и четырех миллионов подданных, неожиданно изъявила готовность отдать Наполеону руку одной из эрцгерцогинь. В конце 1809 года Наполеон отправил в Россию курьера передать, что он "предпочел австриячку", эрцгерцогиню Марию Луизу. Русский посол в Париже перешел на вторые роли, уступив свое место австрийскому послу. Пора тильзитской дружбы близилась к концу.
V
Иные люди хороши на одно время, как календарь на такой-то срок: переживши свой срок, переживают они и свое назначение.
П. А. Вяземский. Записная книжка
Новое свидание с Наполеоном, как ни странно, косвенным образом способствовало оживлению преобразовательных начинаний в России. Отправляясь в Эрфурт, Александр взял с собой Сперанского для докладов по гражданским делам. Сперанский, отлично владевший французским языком, много беседовал в Эрфурте с наполеоновским окружением и даже с самим императором о внутреннем устройстве Франции. Передавали, что Наполеон обратил на него внимание и как-то сказал Александру: "Не угодно ли вам, государь, поменять мне этого человека на какое-нибудь королевство?" Из этих бесед Михаил Михайлович вынес убеждение, что во Французской империи наилучшим образом соединены самодержавная власть императора, дееспособность государственного аппарата и права граждан. Раз на балу Александр спросил его:
- Как нравится тебе за границей?
- Мне кажется, - ответил Сперанский, - что здесь лучше учреждения, а у нас - люди.
- Это и моя мысль, - сказал царь. - Воротившись домой, мы с тобой много об этом говорить будем.
Действительно, по возвращении в Петербург Сперанский был назначен товарищем министра юстиции для занятий в комиссии составления законов. Вскоре все высшее управление делами империи сосредоточилось у него в руках.
В разговорах со Сперанским Александр выразил намерение "даровать России внутреннее политическое бытие". Много вечеров они провели вместе, читая разные сочинения (в основном французских ученых и правоведов) о государственном управлении. Сперанский восхищался смелостью Учредительного собрания и Наполеона, Гражданским кодексом и конституцией Франции, принципами равенства, наполеоновским Государственным советом и французской централизацией. Так путем сотрудничества царя и его секретаря по французским лекалам был выкроен план преобразования государственного устройства России. Александру казалось, что в этом плане он узнает свои собственные идеи 1801 года.
По словам Сперанского, "весь разум его плана состоял в том, чтобы посредством законов учредить власть правительства на началах постоянных и тем сообщить действию этой власти более достоинства и истинной силы". Этими скромными словами статс-секретарь прикрывал изумительную смелость своего плана, положения которого превосходили своим радикализмом знаменитый "Наказ" Екатерины II, некогда всполошивший своим вольнодумством русское общество и всю монархическую Европу. Среди них, например, встречаются такие: "Ни одно правительство не является законным, если оно не основывается на воле страны. - Основные Законы государства должны быть делом народа. - Цель Основных Законов - ставить в известные пределы деятельность верховной власти". Это было как бы русское издание Декларации прав человека. Политическая свобода немыслима без уравнения в правах всех сословий, поэтому Сперанский прямо заявлял о необходимости отмены крепостного права (крестьяне получали свободу без земли), без чего невозможны ни реформы (рабская зависимость крестьян от помещиков, а помещиков от царя неотделимы друг от друга), ни народное просвещение (зачем давать образование рабам?), ни развитие промышленности, которая требует применения свободного труда. Затем, чтобы уничтожить деспотический произвол власти, управление разделялось на законодательные, исполнительные и судебные учреждения. Все они сверху донизу имели земский выборный характер. Во главе законодательной власти стояла Государственная дума - избранное народом национальное собрание, состоявшее из депутатов всех сословий (права царя по отношению к этому собранию копировали права Наполеона по отношению к Законодательному корпусу), во главе исполнительной - министерства, во главе судебной - Сенат. Деятельность этих трех высших учреждений объединялась и направлялась Государственным советом, состоявшим из лучших представителей аристократии, охранявших права и интересы всего народа. Конституция была призвана увенчать собой все преобразования, причем она должна была быть преподнесена обществу в готовом виде самой же властью. "Конституции, - писал Сперанский, - во всех почти государствах устрояемы были в разные времена отрывками и по большей части среди жестоких политических бурь. Российская конституция одолжена будет бытием своим не воспалению страстей и крайности обстоятельств, но благодетельному вдохновению верховной власти, которая, устрояя политическое существование своего народа, может и имеет все способы дать ему самые правильные формы". Сперанский был, наверное, первым и единственным русским государственным деятелем, писавшим о вдохновении власти. На самом деле в то время порывам вдохновения в России были подвержены всего два государственных ума: Александра и самого Михаила Михайловича - один светлый, но презиравший действительность, другой блестящий, но не понимающий ее.
План Сперанского был составлен с необычайной быстротой. Михаил Михайлович работал по восемнадцать часов в сутки. Уже в октябре 1809 года план лежал на столе царя, согласованный во всех своих частностях. "Если Бог благословит все сии начинания, - писал Сперанский в заключение, - то в 1811 году, к концу десятилетия настоящего царствования, Россия восприимет новое бытие и совершенно во всех частях преобразится".
Общие контуры преобразований были известны только Александру и его секретарю и держались в тайне; даже самые близкие люди из окружения царя не представляли размаха задуманных реформ. Аракчеев, разгневанный подобным недоверием, решил громко хлопнуть дверью и подал царю прошение об увольнении от должности военного министра. Александр просил его остаться, но, по его же словам, "личное честолюбие, мнимо затронутое, восторжествовало над чистейшей преданностью" гатчинского капрала. 1 января 1810 года, вновь очутившись в Грузино, Аракчеев написал на прокладных листах напрестольного Евангелия домовой церкви: "В сей день сдал звание военного министра. Советую всем, кто будет иметь сию книгу после меня, помнить, что честному человеку всегда трудно занимать важные места государства".
Бог не благословил начинаний Сперанского, они начались с частностей и частностями же ограничились. Сперанский, к несчастью для него, был творческой натурой и в любом деле предпочитал творить новое, чем обрабатывать старое, он был художником в сфере государственного управления, что совершенно противопоказано государственному деятелю. Поэтому, по словам его биографа М. А. Корфа, "все... осталось только на бумаге и даже исчезло из памяти людей, как стертый временем очерк смелого карандаша".
Одной из скрытых причин неудачи Сперанского была та, что его увлечение Наполеоном пришлось не ко времени, совпав со все возрастающим недоверием и раздражением царя против своего навязчивого союзника.
В 1809 году отношения между двумя императорами осложнились еще больше. Из всех поводов к конфликту наиболее серьезным являлся польский вопрос. Наполеон отказался ратифицировать проект соглашения, подписанный Румянцевым и Коленкуром, о том, что королевство Польское никогда не будет восстановлено.
Для урегулирования разногласий в польском вопросе в Париж был послан князь Алексей Борисович Куракин, имевший официальное поручение поздравить французского императора с женитьбой на австрийской эрцгерцогине Марии Луизе.
Брачные торжества кончились ужасным пожаром во время бала. Танцевальная зала, обшитая досками, загорелась и, мгновенно охваченная огнем, рухнула в две минуты. Люди, давясь, пробирались к выходу по телам упавших, многие выбегали на улицу, словно живые факелы. Погибло и обгорело множество людей. Среди них был и Куракин, который едва не погиб в огне: его вытащили из-под горящих обломков полуживым; волосы на его голове и ресницы сгорели, руки и ноги сильно пострадали от ушибов и ожогов, кожу на левой руке можно было снять, как перчатку. Князя спас его костюм из золотого сукна, который нагрелся, но не воспламенился; люди, вытащившие его из огня, долго не решались поднять его, так как обжигались от прикосновения к его одежде.
На прощальной аудиенции поправившемуся послу, 7 августа 1810 года, Наполеон сказал:
- Еще раз повторяю: я не желаю и не могу желать разрыва между Францией и Россией. Одним словом, все требует продолжения нашего союза, и я никогда не изменю ему, если меня не принудят к этому.
Между тем он уже вел тайные переговоры с австрийским послом Меттернихом о франко-австрийском союзе, направленном против России.
Клеменс Венцель Непомук Лотар, князь Меттерних-Виннебург, происходил из древней и богатой дворянской семьи. Его отец, офицер-бонвиван, и мать, красавица кокетка, снабдили его внешностью лощеного светского красавца (светлые волосы, голубые глаза и холодная улыбка), знатным именем и сильными страстями. Меттерних был человек увлекающийся. Им владели три страсти: к политике, к женщинам и к собственности. Политикой он начал заниматься по воле случая, так как в молодости, будучи студентом Страсбургского университета (где обучался и Талейран, его будущий союзник и единомышленник), отдавал предпочтение химии и медицине, однако с легкостью баловня фортуны оставил университетские занятия. Благодаря его страсти к политике, владеющей им на протяжении тридцати восьми лет, европейская дипломатия стала использовать понятия "политика союзов", "политика европейского равновесия", "политика европейской безопасности". Женщинами он занимался несколько дольше; он пережил трех жен и дал отставку множеству любовниц. Что касается собственности, то о ней Меттерних не забывал никогда.
Его превращение из приятного салонного молодого человека в одного из самых известных политиков Европы произошло под влиянием французской революции. В 1794 году двадцатилетним юношей он издал брошюру "О необходимости вооружить весь народ вдоль французской границы" - это был единственный случай, когда Меттерних допустил мысль о вмешательстве народа в политическую борьбу.
Император Франц I, терпевший изо всех нововведений только новые оперы, обратил внимание на молодого человека, который во всеуслышание заявлял: "Я ненавижу все, что является неожиданным образом". Революция грозила превзойти в неприятности все прежние неожиданности, поэтому Меттерних ополчился против нее, нашив на свой плащ белый крест контрреволюционера. Впрочем, политические и нравственные принципы его мало беспокоили; единственным его пожизненным убеждением был последовательный легитимизм. Он вообще отлично проникал в людей, а не в принципы. Революция была непонятна ему, поскольку за нацией он не мог разглядеть людей. Однако именно эта невосприимчивость к новым идеям, как ни странно, и возвеличила его над современными ему политиками, которые то объявляли крестовый поход против Французской республики, то заключали с ней договоры. "Все движется и меняется вокруг меня, - писал он, - но я остаюсь неподвижным. Я думаю, что моя душа имеет цену, потому что она неподвижна". Душевная неподвижность Меттерниха сделала его оплотом монархического порядка в Европе.
Против революции протестовал не его разум, не его чувства, а все его существо - существо консерватора. "Я твердо решил бороться с революцией до последнего дыхания", - как-то заявил Меттерних и сдержал свое слово. Он видел революцию повсюду и во всем, даже в распространении библейских обществ, и подозревал в революционности самих государей, в частности Александра и Фридриха Вильгельма. На одном из конгрессов он долго не мог успокоиться после того, как французской делегации вздумалось угостить его печеньем с трехцветным кремом.