Наступление сумерек застало нас недалеко от впадающей в Арагуаю реки Бандейро. Вдали виднелось несколько домиков — видимо, какой-то поселок гаримпейрос. Решено было там заночевать. Когда лодка подошла ближе, стали отчетливо слышны звуки самбы, раздававшиеся из одной хижины.
— О, здесь народ гуляет! Наверное, кому-то улыбнулось счастье. Вы слышите, у корруптелос играет музыка! — воскликнул Мануэл. — Мы сегодня потрудились на славу. Так что и нам не грешно будет заглянуть в фешанунка. В обычные дни здесь тихо и спокойно.
Мануэл не ошибался. В тех местах реки Арагуаи, где скапливается несколько хижин гаримпейрос, появляются, как правило, и торговые центры. Лавки, склады снабжают гаримпейрос продуктами и оборудованием или, что бывает чаще, поставляют продукты и оборудование владельцам участков, которые, в свою очередь, выдают их в кредит и аренду гаримпейрос, работающим на их землях. Лавочников гаримпейрос зовут «корруптелос», что в переводе должно звучать как «обиратели» или «лихоимцы». Иногда лавочка выполняет роль своего рода увеселительного заведения, которому гаримпейрос дали оригинальное название «фешанунка», что означает: «Закрывается? Никогда!» Если какому-нибудь гаримпейро улыбается счастье и он находит приличный алмаз, то по старательно поддерживающейся традиции гаримпейро-удачник обязан угощать в фешанунка всех знакомых и незнакомых. Правда, не все гаримпейрос с охотой следуют этой традиции.
Мы привязали лодку к колышку, торчавшему недалеко от двух досок, выполнявших роль пристани, и подошли к фешанунка. Коптящие язычки пламени от полудюжины светильников освещали небольшой сарай, в одном из углов которого была поставлена стойка. Около нее было врыто в землю несколько столиков и деревянных скамеек, на которых в беспорядке громоздились пустые бутылки и грязные граненые стаканы. Синий дым не успевал улетучиваться сквозь большие щели крыши, крытой пальмовыми листьями, потому что все новые и новые клубы дыма от чрезвычайно вонючих сигар поднимались над столиками, за которыми сидели гаримпейрос. С первого взгляда было видно отсутствие среди них членов общества трезвенников. На стойке стоял граммофон с колоссальной трубой. Такая конструкция музыкального инструмента, вероятно, встречалась лишь в трактире, где останавливался Хлестаков. Из чрева трубы с трудом вырывались звуки развеселой самбы, бывшей в моде до рождения наших дедушек. Но, вероятно, у хозяина лавки-феша-нунка коллекция пластинок не отличалась большим разнообразием, и одни и те же произведения игрались в течение многих лет при проведении подобных культурных мероприятий. Во всяком случае, мотив самбы был хорошо знаком гаримпейрос, и они пытались довольно нестройным хором подпевать, причем от усердия опережали граммофон примерно на два куплета.
Не успели мы войти в проем двери, как сидевший в одних полотняных брюках гаримпейро вскочил, выхватил из кармана револьвер, что-то лихорадочно всунул в дуло и выстрелил, как показалось, в направлении Мануэла.
— О-ля, Негру, я вижу, к тебе пришло бамборро! — без тени волнения произнес Мануэл и, расставив руки, пошел к стрелявшему.
— Мануэл! — закричал тот. — Карамба! Это же Мануэл! Ты прав, дружище, ко мне пришло бамборро, бамборро в пять каратов. Сейчас здесь все гуляют. Ты тоже будешь гулять. Твой друг — мой друг, он тоже будет гулять.
«Ну и ну! — подумал я. — Кажется, мы попали в интересную историю. Сейчас начнут стрелять и в меня». Предположения, однако, не оправдались: пистолет уже спокойно был водворен на прежнее место, и только рукоятка его торчала из рваного кармана брюк.
— Кашаса, батида, пинга, а может быть, п-п-пива? — в восторге от щедрости своей натуры произнес с пафосом друг Мануэла.
— Кашаса! — был ответ.
Этот местный самогон в несколько раз дешевле, чем бутылка пива, привозимого издалека.
— Бутылку кашаса сеньору! — закричал гаримпейро, обращаясь к владельцу бара — худощавому мужчине, стоявшему за стойкой.
— Эх, Мануэл, — говорил гаримпейро, и белки его глаз сверкали на черном лице. — Полгода ждал я этого дня. А ты же знаешь, вся моя жизнь здесь, на реке. Я же не новичок, не курао. Вообще я родился под Южным Крестом. У других могут пройти два или три года, и ничего не найдут, кроме разве «рисовых семечек» (маленький алмаз овальной формы). Ну, в лучшем случае пускай им попадется «бала» (алмаз округлой формы называют «бала» — «пуля»), А мне вчера попался «шапеу до падре» (алмазы более трех каратов называются «шапеу до падре» — «шляпа священника». И это второй раз за год. Как раз на прошлой неделе я дал обет святой деве Марии: если найду алмаз больше трех каратов, сразу же устрою тройной салют, а то мы что-то обмельчали. Другие, какой бы алмаз ни нашли, пальнут раз, и баста салют. А я сказал — три, и будет три. Еще один остался.
Негру трясущимися руками опять вытащил из кармана брюк револьвер и комок измятых бумажных денег в пятьсот и тысячу крузейро. С трудом отделив от общей кучки пятисоткрузейровую бумажку, он старательно затолкал ее в дуло револьвера и выстрелил. Пуля ушла в том же направлении, что и предыдущая в момент нашего прихода. Это тоже традиция — отмечать таким образом очередную удачу.
Мы с Мануэлом ради приличия выпили немного из поставленной перед нами бутылки. Потом, незаметно выйдя из помещения, нашли место для наших гамаков в соседней хижине и улеглись спать. А из фешанунка до поздней ночи звучала хриплая музыка и слышался громкий голос Негру, еще и еще раз рассказывавшего о своей удаче: о том, как к нему пришло бамборро.
Встали, когда уже солнце стояло высоко над горизонтом. Было часов восемь утра. Ничто вокруг не напоминало о ночном пиршестве, кроме нескольких разбитых бутылок, валявшихся около закрытой на засов двери в фешанунка. На вопрос, обращенный к Мануэлу, где же его приятель Негру, гаримпейро пожал плечами.
— Все! Праздник кончился. Пошел, конечно, опять работать. А может быть, еще не проспался и спит где-нибудь. Выспится — придется опять идти на участок. Он же работает на хозяина.
Vануэл пояснил, что каждый из искателей алмазов надеется на счастье и живет в ожидании его — рассчитывает найти алмаз большой величины. А до наступления этого дня он или промывает речной грунт, или работает в карьерах, добывая мелкие алмазы, так называемые шибиоз, размером меньше одного карата. Сдавая мелкие алмазы хозяину, он поддерживает свое существование в ожидании удачи. Каждый гаримпейро надеется, что придет день, когда он одержит победу, когда к нему придет счастье, большая удача — бамборро. Вот вчера мы как раз и столкнулись с таким человеком, к которому «пришло счастье».
Около места, где была оставлена лодка, стояли двое мужчин.
— Ваша лодка, друзья? — спросили они Мануэла.
— Да. В чем дело?
— Не прихватите нас до Арагарсаса? — спросил один из них, здоровенного роста и с усиками на полном хитром лице.
— Так вы знаете, — нерешительно начал Мануэл, — мы не прямо пойдем в Арагарсас. Мы будем еще мыть алмазы.
— Так и нам не к спеху, — прервал его усач. — Кстати сказать, нам не в Арагарсас нужно, а просто добраться до Касанунга. Знаете, недалеко от города есть такой приток? Там у нас свое дело, свой участок. С попутной лодкой мы приехали на праздник, а вот обратно как добраться? Надежда на вас. Не хочется терять несколько дней.
Было непонятно нежелание Мануэла взять попутчиков, и я, не подумав, спросил:
— А почему бы нам не поехать вчетвером? Все-таки веселее будет.
— Я не против, — ответил Мануэл, — давайте поедем. Правда, двигаться будем очень медленно.
Сбегав в лавку, Мануэл принес канистру бензина, залил в бачок, и лодка тронулась снова вниз по реке. Через некоторое время пришлось проходить один из участков, сплошь покрытый водорослями. Чтобы винт мотора не запутался в них, решили идти немного на веслах. Здоровяк вызвался сесть на корму и выполнять роль рулевого. Он был очень колоритен в своей белой распахнутой ка груди рубашке и в таких же белых холстяных брюках, с сигареткой, прилепившейся в одном из углов толстого, мясистого рта. Было трудно удержаться от искушения и не потратить на него несколько кадров пленки. Мануэлу, видимо, не очень понравилось мое стремление сфотографировать попутчика. Вообще он в этот день был в каком-то неважном расположении духа, не похожий на самого себя, на обычно жизнерадостного и веселого Мануэла. В полдень решили пристать у очередного островка и посмотреть, нельзя ли найти на нем удобный участок для промывки алмазов.
— Посмотрите, — сказал Мануэл нашим пассажирам, — может, и подберете хорошее местечко. А я приготовлю что-нибудь перекусить.
Оба пассажира спрыгнули на островок и, раздвигая кусты, зашагали на его противоположную сторону. Не успели они скрыться из виду, как Мануэл резким движением руки завел мотор, отошел от берега на середину реки и, выключив его, стал дрейфовать по течению, всматриваясь в чащу, где скрылись два попутчика.
Вероятно, они услышали звук работающего мотора, потому что тотчас же показались на краю обрывистого берега.
— Эй, приятель! Что с тобой? Куда ты отправился? — донеслось с островка.
Мануэл встал во весь рост и, потрясая кулаком, начал кричать:
— Что, думаете, я не узнал вас, бандидос (бандиты)? На этот раз твои штучки не пройдут, старый, толстый, большой поросенок! — Видимо, эти слова были обращены непосредственно к усатому джентльмену. — Ты думаешь, я забыл, как ты меня обчистил недалеко от Анта? Вот сейчас добирайтесь вплавь, а потом топайте пешком, но не в Арагарсас, если не хотите, чтобы вас повесили гаримпейрос, а в обратную сторону, — Свой монолог Мануэл завершил длинной серией португальских слов, не подлежащих письменному переводу. Затем завел мотор, и мы, уже вдвоем, стали продолжать путь по направлению к Арагарсасу.
Мануэл рассказал, что люди, попросившие довезти их до притока Касанунга, были самыми обыкновенными жуликами, ворами, один из которых несколько лет назад обчистил Мануэла, в то время как тот спал недалеко от своей лодки.
— Вы знаете, мы говорим, что воры — это самые последние люди на земле.
Как ни удивительно, но в Гоясе и Мату-Гросу очень редко можно услышать о случаях воровства. Воровство считается здесь самым большим преступлением, чего никак нельзя сказать в отношении убийства.
Мануэл заявил о своем намерении еще раз попытать счастье недалеко от места, где высадили жуликов, ночь провести у знакомого гаримпейро и завтра к полудню прийти в Арагарсас. Все равно спешить было некуда, так как до прилета самолета оставалось более двух суток.
— Слушайте, — сказал Мануэл, — разложите костер, приготовьте обед, а я пойду немножко помою рядом.
Он отошел метров на двадцать от привала и лопаткой начал выбрасывать грунт на берег. Затем опустился на песок и, не прибегая к помощи сита, руками стал перебирать вынутую породу.
— Ох, сеньор, смотрите! — вдруг послышался его радостный голос.
Бросив на землю банку с консервированным горохом, я подскочил к Мануэлу. Он что-то держал осторожно двумя пальцами. Потом положил в рот и начал изощренно ругаться. Казалось, компаньон мой сошёл с ума. Через минуту Мануэл, видимо, отвел душу и вынул изо рта крошечный камешек.
— Полтора карата! Все-таки большая удача. Я уж думал, пустыми придем в Арагарсас. Нам попадались все время бажере — бедные месторождения. И тут нате-ка, полтора карата!
Было неудобно спрашивать, почему ругался Мануэл, и только потом я узнал об обряде «крещения», который совершает над найденным алмазом гаримпейро.
Искатель берет алмаз в рот и начинает произносить самые страшные ругательства. Существует поверье, что если алмаз вынуть из гнезда и после этого крепко не выругаться, то алмаз может упасть обратно в реку или в пустую породу, и тогда вернуть его будет нельзя.
Можно было предположить, что Мануэл останется здесь, по крайней мере, до вечера, если только ему не захочется перекопать все речное дно рядом со счастливым местом. Но, выбросив на берег еще несколько лопат грунта и не найдя в них ничего похожего на алмазы, старатель предложил продолжить путешествие. По всей вероятности, он чувствовал, что на этом месте вряд ли можно найти еще какой-нибудь, пусть самый захудалый, алмазик.
Безусловно, алмаз в полтора карата был не бог знает какой крупной находкой. Найденный камень даже нельзя было назвать бала — пуля. Скорее всего он подходил ближе к типу «москитного глаза» — «ольо до москито». Правда, в нем не было никаких вкраплений хлорида и железа и цвет был довольно прозрачный. Как вы знаете, мутные алмазы недорого ценятся.
Мануэл, с аппетитом уплетая сваренную из бразильских рыб двойную русскую уху, рассказывал, что самый большой алмаз, найденный когда-либо на реке Арагуае, назывался «жалмейдо», по имени скупщика. Тот приобрел его у какого-то возницы, направлявшегося в один из поселков с грузом товаров. Как-то в пути извозчик обнаружил, что оставил дома спички. Тогда, решив сделать кресало, он слез с телеги и стал искать подходящий камень. А в этих районах каждый человек, пусть даже не гаримпейро, понимает толк в алмазах. Около самой дороги возница вместо кремня вдруг наткнулся на гигантский алмаз. Камень у него приобрел скупщик Жоаким де Алмейдо. Алмаз же стали называть «жалмейдо». После Алмейды камень побывал во многих руках, но никому не принес счастья: все владельцы этого камня или умерли, или живут в полнейшей нищете.
Алмаз «жалмейдо» весит 109 каратов. Если бы он был чистой воды, то цены бы ему не было. Однако «жалмейдо» имеет большой дефект: часть алмаза желтоватого цвета. На вопрос, встречались ли на реке Арагауе еще большей величины алмазы, Мануэл ответил, что, вероятно, да, но ему не приходилось об этом слышать.
Без сомнения, в штате Гояс, в штате Мату-Гросу и вообще по реке Арагуае было найдено очень много больших камней, о которых мы не имеем ни малейшего представления, потому что они сразу же были вывезены из страны и сейчас, вероятно, находятся на прилавках или в сейфах скупщиков алмазов в Амстердаме или Лондоне. Например, алмаз «Южный Крест» в 250 каратов, по мнению специалистов, был найден в Мату-Гросу, но официально эта находка не была зарегистрирована, и никто не знает происхождения камня, хотя в наш век алмазов большей величины не было найдено. По крайней мере, так утверждают бразильцы.
Когда мы добрались до притока Касанунга, солнце уже клонилось к горизонту и стал накрапывать дождик. Метрах в пятистах вверх по течению притока виднелась небольшая хижинка — конечный пункт сегодняшнего маршрута. Здесь жил приятель Мануэла с двумя своими братьями.
— Много лет назад, — сказал Мануэл, — здесь работал мой отец на одного богатого хозяина, и в этих местах происходили настоящие битвы между двумя крупными владельцами земельных участков. Один из них назывался Морбек, а другой — Карвалиньо, первый был выходцем из штата Байя, а второй — из Пернамбуко. Между двумя деятелями, которые, как и наш знакомый Матос, занимались в то время политикой, развернулась в полном смысле этого слова война, с убитыми и ранеными с обеих сторон. Битва за господство на этом участке привела к поражению Морбека, и Карвалиньо стал полновластным хозяином большой территории, где жили и работали гаримпейрос. Сейчас мой приятель работает на старшего сына Карвалиньо.
Мануэл рассказывал эту историю, непрерывно работая веслами. Каждый метр давался с большим трудом. Мотор поставить было невозможно, потому что все устье притока Касанунга было забито жасинто акуатико, или, как их называют местные жители, водяной фиолетовой чумой. Это очень любопытные цветы, встречающиеся но всей Амазонке. Корни у них не прикреплены к грунту, и поэтому цветы могут совершать дальние путешествия по рекам. Размножаются они быстро, и бывали случаи, когда навигация прекращалась из-за необычайного скопления цветов. Хорошо еще, что нас цветы остановить не могли — до хижины оставались считанные метры. Дождик между тем перешел в ливень. Это был первый ливень за все дни путешествия с Мануэлом, что было очень необычно, так как шел декабрь — месяц сильных ливней.
Жилище гаримпейро стояло около самой воды на высоких трехметровых столбах. Между полом хижины и поверхностью реки было пустое пространство, куда Мануэл загнал лодку. Там же стояли две другие, видимо принадлежащие владельцу дома.
— О, Сурдо! — закричал Мануэл. — Ты дома? Это я, Мануэл.
Скрипнула дверь, и на мостки, почесываясь и почему-то согнувшись, медленно вышел пожилой мужчина с всклокоченными волосами.
— Здравствуй, бродяга, — радостно произнес он и спустил к воде лесенку, по которой можно было забраться на площадку дома.
— А где ребята? — спросил Мануэл.
— Да пошли на соседнюю фазенду разведать, не нужны ли там рабочие. Сейчас же начался сезон дождей. Хозяин уже свернул все работы на гаримпос. И нам нужно подумывать, что делать в мертвый сезон. Хотелось бы найти работу недалеко от дома, а то, если придется, как в прошлый год, двигаться черт знает куда, наниматься на бойни, то хорошего в этом мало. К тому же я стал совсем прескверно чувствовать себя. Видно, недолго осталось ждать до конца.
— А что? — с любопытством спросил Мануэл. — Опять кости ломит?
Сурдо досадливо махнул рукой. Без всякого вопроса было видно, что человека скрутил ревматизм. Это, можно сказать, профессиональная болезнь гаримпейрос, занимающихся добычей алмазов мокрым способом. Многочасовое ежедневное стояние в воде не проходит даром.
В доме была всего одна комната. Вернее, одно большое помещение. Меблировка его состояла из широких полатей во всю ширину стены, длинного, сколоченного из грубо отесанных досок стола и нескольких табуреток. В одном из углов была сложена примитивная печурка с наваленными около нее ящиками, коробками и банками, в которых, видимо, хранились продукты. Не успели мы расположиться, как где-то невдалеке раздался громкий крик мужчины и сразу же вслед за ним два выстрела. Сурдо заковылял к выходу, решив посмотреть, что происходит в его владениях. Пользуясь моментом, я задал Мануэлу вопрос, почему он зовет своего знакомого Сурдо — Глухой, в то время как тот прекрасно слышит.
— Да нет, вы присмотритесь, он на одно ухо совершенно глухой. А когда он не хочет что-нибудь слышать, то глухота моментально распространяется на второе ухо, — смеясь, пояснил Мануэл.
В это время еще раз послышался крик, но уже не тревожный, как первый. Просто кто-то кричал: «Э-ге-гей!» На предложение пойти посмотреть, что там происходит, Мануэл с неохотой согласился.
— Надо будет, нас позовут, — сказал он, но все же встал и направился к выходу.
Метрах в двадцати Сурдо разговаривал на берегу с двумя мужчинами, один из них сидел на поваленном дереве.
— Эй, Мануэл, эй, сеньор! — закричал Сурдо. — Идите-ка сюда. Вот какая беда приключилась.
Двое мужчин оказались братьями Сурдо. Возвращаясь с фазенды и подходя уже к своему дому, тот, что сидел сейчас на стволе дерева, решил сойти с тропинки, чтобы проверить установленный в чаще самострел. Не успел он сделать и нескольких шагов, как был схвачен колоссальной змеей. По всей вероятности, он наступил на нее, и змея бросилась на человека. Когда она пыталась обвить жертву своими кольцами, второй брат не растерялся и выпустил в голову змеи заряды из обоих стволов ружья. К счастью, патроны были начинены очень крупной дробью. Но вряд ли даже такой заряд мог убить змею, он лишь серьезно ранил ее. Она ослабила кольцо, которым охватила ногу человека, и тот, вынув из-за пояса факон — большой нож, размозжил змее голову. Змея только чуть-чуть помяла его. Скорее парень был больше испуган, чем получил какие-либо повреждения.
— Я никогда, — говорил он хриплым от волнения голосом, — никогда не видел такой большой кобры.
Происшествие случилось недалеко от дома, и скоро змея была притащена к порогу хижины. Конечно, как и следовало ожидать, это была не кобра, а змея жибойя громадных размеров. Вероятно, она достигала девяти метров, потому что Мануэл сделал девять крупных шагов, пока дошел от головы змеи до кончика хвоста.
— Ну вот, — заметил я, — сейчас у нас будет хороший ужин из жареной змеи.
Но тут Мануэл так посмотрел на меня, что было ясно: сказана какая-то глупость. Оказывается, местные охотники и вообще жители штата Гояс ни за что не соглашаются отведать мяса змеи, считая его поганым. Шкура была слишком толстой для выделки различных вещей, но Сурдо все же решил, что кожу следует снять, так как, может быть, найдется в Арагарсасе какой-нибудь любитель, который даст тысячу крузейро за такой экземпляр. Ведь не каждый день в Гоясе убивают колоссальных змей. Происшествие еще очень долго обсуждалось тремя братьями и Мануэлом, а я жалел, что не смогу быть покупателем, который приобретет великолепный экземпляр змеиной шкуры. Она бы просто не влезла в кабину самолета, который ждет пассажира в Арагарсас. К тому же пройдет день-два, и если шкуру как следует не обработать, от нее начнет исходить очень неприятный запах.
Нежелание гаримпейрос попробовать змеиного мяса, видимо, объяснялось не его непригодностью для еды, а скорее индейским влиянием. Еще когда испанские конкистадоры завоевывали Мексику, то они обратили внимание на изображение змей, видневшееся на многих ацтекских храмах. На языке ацтеков змея называлась «кукулькан» — «бог кукурузы». В мифологии индейцев племени майя также фигурирует этот бог. Знакомясь с древними обычаями народов Востока, можно часто встретить священное изображение змеи.
У меня дома висит на стене чучело питона средней величины. Это память об одной из поездок в Африку к партизанам Анголы. В июле 1970 года группа разведчиков партизанского отряда, в котором я находился, убила автоматной очередью питона метра четыре длиной. Я спросил командира, что ребята будут с ним делать.
— А ничего, бросим здесь, в лесу, — последовал ответ.
— Жалко, такая шкура пропадет, — заметил я.
Примерно через месяц, уже вернувшись в Москву, получаю из Анголы от своих друзей-партизан подарок: свернутую трубкой шкуру убитого тогда питона. Обработана она была очень плохо, чешуйки начали отлетать, и казалось, придется шкуру выбросить. Но на помощь пришла Валентина Мацутони, сотрудница Московского музея имени Дарвина. Не знаю, каким образом это ей удалось, но из шкуры, которую все считали безнадежно испорченной, она сделала замечательное чучело питона. Он как живой висит на стене московской квартиры. Правда, те, кто впервые его видит, признаются, что испытывают довольно неприятное чувство. Но только в первый момент.
Если товарищи из партизанских отрядов в Анголе или Мозамбике не испытывают никакого уважения к питону и при встрече довольно-таки хладнокровно с ним расправляются, то в глубинных районах Анголы, Мозамбика, Конго и даже в Индии, а также в некоторых других странах еще существует «культ большого питона». Бразилия не является исключением из правила. Бразильские индейцы, в основном живущие в районе реки Амазонки, также создали много легенд, связанных со змеями и с историями, в которых главную роль играет змея. Очень часто, разговаривая с жителями Амазонки, можно слышать от них рассказы о существовании змей длиной до сорока метров. Но вряд ли можно относиться серьезно к подобным утверждениям. Скорее всего это легенды, так как не было ни одного случая, чтобы кто-нибудь убивал таких больших змей. Столь колоссальных змей видели многие, но, как говорится, у страха глаза велики. На Амазонке действительно есть две змеи очень больших размеров. Это жибойя, или боа-констриктор, и сукурижу, относящаяся к группе анаконд. Жибойя встречается на твердой земле в районе саванн. Говорят, что когда жибойя меняет кожу, то она предпочитает влажные и темные места. Вероятно, этим объясняется тот факт, что сброшенную жибойей кожу можно найти недалеко от берегов рек и болот. Сукурижу считается самой опасной змеей, гораздо опаснее для человека, чем жибойя. Но обычно охотники на этих змей не подвергаются большому риску, потому что, как правило, они ходят группами по три-четыре человека, и в том случае, если на одного из них нападает змея, как это было с братом Сурдо, товарищи моментально смогут освободить его и убить пресмыкающегося.
Чаще охота производится так. Выследив змею, охотники делают ловушку, приманкой к которой служит небольшой козленок. Змея, заметив приманку, бросается на легкую добычу. Позавтракав (или пообедав), змея уползает отдыхать и как бы впадает в летаргический сон. Тут уж она не представляет никакой опасности для охотников. Видимо, змея, напавшая на брата Сурдо, еще не обедала и не ужинала.
Однако утром, когда перед отъездом из гостеприимной хижины Сурдо было высказано предположение, что его брат подвергался очень большой опасности, потому что змея была голодна, все три брата дружно рассмеялись.
— Нет, что вы, никакой опасности никто не подвергался. У нас у всех есть амулеты, предохраняющие от всяческих бед, особенно от насильственной смерти.
— Что же это за талисман?
— Самый сильный! — ответил Сурдо. — Косточка инумас.
Мне уже второй раз приходилось встречаться в Гоясе с этой приметой. Когда-то птица инумас была очень распространена в районе реки Арагуаи. Сейчас же в этих местах она представляет настоящую редкость, так как нет такого охотника, который не мечтал бы подстрелить инумас. О ней сложено множество легенд и сказаний, с ней связаны многие народные приметы. Местные жители считают, что обладающий любой костью птицы будет на всю жизнь застрахован от укусов ядовитых змей, от объятий жибойи, никогда не утонет в реке, может не бояться дурного глаза и вообще у него немало преимуществ по сравнению с человеком, не имеющим такой косточки. Вера в эту примету особенно распространена на севере штата Гояс. На посту в Токантиниа товарищи убитого солдата с удивлением говорили:
— Как мог наш сослуживец умереть от пули, когда он все время носил на шее кость птицы инумас? Ведь она же предохраняет от случайной смерти!
И когда доктор осматривал тело убитого солдата, то к нему подошел крестьянин, живший неподалеку, и попросил подарить талисман, висевший на шее у убитого.
— Видите ли, в чем дело, — объяснил он, — у меня только что родился сын, и я хочу ему дать этот талисман, потому что он будет предохранять его в течение всей жизни от всех бед, которые только могут случиться с человеком в этом краю.
И нужно было видеть, с какой завистью остальные солдаты наблюдали за тем, как мы передавали крестьянину косточку. Видимо, они сами с большим удовольствием взяли бы себе талисман, считая, что сила его не утрачена, несмотря на смерть солдата…
До Арагарсаса дошли быстро, за каких-нибудь два часа. Наступил момент расставания с Мануэлом, который должен был идти дальше, к острову Бананал.
— В следующий раз, сеньор, — сказал Мануэл, — вам повезет больше, и мы обязательно найдем «шапеу до падре». Вы не расстраивайтесь, что за эти несколько дней не смогли найти больших алмазов.
Он завел мотор, вывел лодку на середину реки и помахал на прощание рукой. «Счастливого пути, Мануэл!» Мое путешествие к гаримпейрос на этом заканчивалось.
Раз уж мы начали рассказ о добыче драгоценных и полудрагоценных камней, то не следует останавливаться на полдороге, и, видимо, вам будет интересно узнать, как же добываются бразильские самоцветы, к тому же, как вы помните, коммерческий директор фирмы «X. Штерн» снабдил меня рекомендательным письмом к сеньору Овидио из шахты «Космополитана». Было бы неразумным не воспользоваться такой возможностью.
…Городок Говернадор-Валадарнс оказался расположенным в стороне от основных шоссейных магистралей, и на межгородской автобусной станции Белу-Оризонти посоветовали пересесть на самолет. Хорошим советом пренебрегать нельзя, и вот уже через три часа корреспондент выходил из маленького самолета, приземлившегося в Говернадор-Валадарнсе. Шофер такси, которого я попросил доставить меня прямо на шахту «Космополитана» или, по крайней мере, в управление шахты, с какой-то хитрецой посмотрел и переспросил:
— Так куда же ехать, на шахту или в контору?
Конечно, разумнее всего было сначала заскочить в контору. Таксист показал рукой на полуснесенный остов здания на другой стороне улицы:
— Здесь помещалось до недавнего времени управление шахтой «Космополитана» и другими предприятиями Штерна в Говернадор-Валадарисе. Новое здание будет построено примерно через год на этом же месте.
Положение осложнялось.
— Если же вы хотите проехать на шахту, то давайте договоримся о цене. Это примерно часов шесть езды в одну сторону.
Посещение шахты «Космополитана» отпадало само собой. Между тем водитель, заметив трудное положение, в которое попал пассажир, сжалился и сказал:
— Вам что, именно в эту шахту нужно? А то я знаю в округе много шахт не хуже «Космополитана», и на них можно купить камни по такой же цене.
Ему тут же было разъяснено, что речь идет не о коммерции, а о творческой журналистской командировке и что совершенно безразлично, какая шахта и кому она принадлежит. Важно, чтобы на ней добывали бразильские самоцветы. И второе, очень важное условие — чтобы к ней можно было бы поскорее добраться.
— Знаю такую шахту! — воскликнул шофер. — Если хотите, то завтра утром поедем в фазенду «Горконда». Там находится шахта, где добывают зеленый турмалин. Очень красивый камень.
Так был найден приемлемый выход из создавшегося затруднительного положения.
На другой день рано утром мы уже находились в пути. «Горконда» действительно оказалась не так далеко, километрах в пятидесяти от Говернадор-Валадариса. Когда до цели оставалось совсем недалеко, Армандо (так звали шофера) остановил машину и показал на видневшийся километрах в двух склон невысокой горы. Он был весь испещрен пятнами. Представьте себе серый склон горы, и на ней ровными рядами заметны желтые пятна.
— Желтые пятна, — сказал Армандо, — это шахты. Там ищут и добывают зеленый турмалин. Разработки принадлежат компаньонам Педро Синта и двум братьям, одного из которых зовут Жозе, а второго не знаю как.
Через минут двадцать мы подъехали к дому шахтовладельцев. На шум мотора вышел из дверей невысокого роста мужчина в застиранной полотняной рубахе, брезентовых брюках и тапочках на босу ногу.
— Добрый день, сеньор Жозе! — приветливо крикнул Армандо.
Тот в ответ лишь хмуро кивнул головой и выжидательно остановился, приготовившись выслушать мотивы нашего визита. Предложение написать о его шахте не вызвало на лице Жозе каких-либо эмоций. Он помолчал немного, а затем невнятно произнес, что шахту можно посмотреть и, мол, за показ денег не просят. Видно было, что популярности здесь не жаждут и рекламы не ищут. В это время из дома вышел паренек лет восемнадцати и с любопытством уставился на нас.
— Это мой племянник. Он может вас проводить к разработкам, — кивнул на паренька Жозе, махнул нам рукой и пошел во двор.
Тропинка вела между низких выжженных кустарников вдоль склона горы. Было довольно жарко, по крайней мере температура поднялась до тридцати пяти градусов. Племянник Жозе (имени его я не запомнил) по дороге рассказал, что разработки зеленого турмалина ведутся на шахтах фазенды «Горконда» уже несколько лет и временами дела идут очень хорошо, когда нападают на хороший участок. Сейчас же работают всего пятнадцать человек. Они пробивают шахты в надежде добраться до породы с турмалином. Когда же натыкаются на такой участок, то для разработки жилы требуется много народа, и тогда на территорию фазенды съезжаются несколько сот человек, примерно триста-четыреста. Едут семьями, с пожитками, роют землянки и ставят палатки, где и живут вместе с женами и детьми по нескольку месяцев, пока не истощится найденная жила и они станут не нужны хозяину. Тогда лишние люди покидают «Горконду» и остаются работать всего несколько человек, которые роют новые шахты. Добытый зеленый турмалин отвозят на машинах в Говернадор-Валадарис, где и перепродают скупщикам фирмы Штерна, а уж в его мастерских изготовляют различные украшения для прекрасного пола, выставляют для продажи в многочисленных ювелирных магазинах по всей Бразилии и вывозят за границу.
Мы подошли к той самой горе, которую видели, подъезжая к фазенде. При ближайшем рассмотрении желтые пятна оказались глиной, насыпанной на склон. Знаете, бывают такие муравейники в лесу, сооруженные не из хвойных игл, а из глины. Я уже хотел было спросить об их происхождении, как вдруг высоко наверху показалась человеческая фигурка с тачкой. Она как бы вышла из горы на верхней границе одного из глиняных пятен. Постояв над краем обрыва, человек опрокинул тачку, и из нее вывалились желтые куски глины. Это сбрасывали пустую породу, вынутую из шахты. Наш сопровождающий, не обращая внимания на рабочего, пошел дальше по тропинке.
— Слушайте, — обратился я к нему, — может, мы поднимемся и посмотрим, как там сооружают шахту?
Племянник Жозе отрицательно покачал головой.
— На гору совершенно незачем лезть. Шахты везде одинаковые, и есть одна у самого подножия. Вы можете ее облазить и будете иметь представление о всех сразу.
Действительно, за поворотом в склоне чернело отверстие почти полтора метра высотой и около метра шириной. Вход в шахту. Сбоку, прикрытый какой-то тряпкой, стоял глиняный кувшин с водой. Метрах в пятнадцати виднелся шалашик и глиняная печурка в нем, на которой кипело какое-то варево, как потом оказалось, фасоль. Кругом было пустынно.
— Сейчас подождем немного, когда придут ребята, и тогда уже войдем в шахту, — предложил племянник Жозе и уселся у входа, подложив под себя чурбак.
Минуты через три в глубине отверстия послышался неясный шум, затем можно было разобрать прерывистое дыхание человека, и вскоре из шахты показался паренек лет шестнадцати, толкавший впереди себя тачку с глиной. Выйдя на солнечный свет, он сощурился, выпрямился и вытер с лица обильно струившийся пот. Вся одежда его состояла из довольно потрепанных трусов. Паренек отошел в сторону, взял кувшин и с жадностью выпил несколько глотков воды, затем снова ухватился за рукоятки тачки, подтащил ее к краю насыпи и перевернул содержимое. В это время в проеме входа показался еще один парень, тащивший такую же тачку.
— Эй, ребята, — закричал наш сопровождающий, — где у вас тут лампа? Дайте сеньорам. Они хотят посмотреть шахту.
Первый рабочий вытащил из кустов карбидную лампочку и протянул мне. Запалив слабый огонек, племянник Жозе первым исчез в темном чреве. Мы последовали его примеру. Под ногами хлюпало глиняное месиво. Мерцающая точка светильника освещала небольшое пространство под ногами впереди идущего. Двигаться приходилось все время в полусогнутом состоянии — высота не превышала одного метра семидесяти сантиметров. Так мы передвигались примерно минут десять. Тоннель изобиловал боковыми ходами и небольшими ответвлениями, кончавшимися через несколько метров тупиком. В одном месте пришлось согнуться в три погибели и почти ползти метров десять. Наконец впереди послышался мерный стук, как будто кто-то рубил дерево, и стало заметно еще одно тусклое пятно от другого коптящего светильника. Теперь можно было разглядеть работающего человека. Полуголый парень, стоя на коленях, киркой отбивал куски глины и затем руками отбрасывал их за себя. Стояла страшная духота. Если снаружи было тридцать пять градусов тепла, то здесь термометр показал бы не меньше сорока с лишним, причем воздуха как такового практически не было. Дышали смесью копоти, глиняной пыли и духоты. Почувствовав наше приближение, парень оставил кирку и прислонился спиной к глиняной куче.
— Я так думаю, что придется бросать этот ход и попробовать копать метрах в тридцати справа, а то тут все без толку, да и порода стала суше, может опять обвалиться.
Разглядев незнакомых людей, он приподнялся и протянул руку.
— Мане. Очень приятно.
Мы тоже представились. Мане очень удивился, узнав о приезде журналиста специально, чтобы посмотреть, как добывают зеленый турмалин.
— И охота было вам тащиться в такую даль из-за этой ерунды, да еще лезть в эту дыру?! А может быть, попробуете, нагрузите пару тачечек? — с оттенком явного превосходства спросил он и засмеялся. — Хозяин оплатит вам работу сполна.
Подвернулся самый удобный момент разузнать, сколько платит им Жозе за такой нечеловеческий труд. Оказывается, «забойщик» получал 500 крузейро в день (копеек восемьдесят), а «откатчики» — по 400. Поговорив с Мане пару минут, мы повернули обратно. Проделать эту операцию оказалось не так-то просто. Сзади стояли две тачки, притащенные откатчиками, и чтобы разминуться, пришлось буквально ползти по тачкам.
Как же хорошо было, выкарабкавшись из норы, увидеть снова солнце и горы. К машине возвращались молча. Только уже подходя к дому, я спросил племянника Жозе, почему в «шахте» нет никаких креплений и не быстрее пошла бы работа, если арендовать механизмы — бульдозеры и небольшой экскаватор, которым гораздо удобнее вскрывать пласты с залежами зеленого турмалина.
— Так мы вылетим в трубу, — был ответ молодого дельца. — Несчастные случаи у нас редки и всегда по вине рабочих, которые невнимательно следят за породой. А стойки, знаете, как дорого обходятся! Экскаватор же арендовать не имеет смысла. Мы с дядюшкой и сеньором Спитой подсчитывали. Вручную и дешевле, и как-то сподручнее.
Весь обратный путь шофер Армандо возмущался и клял на чем свет стоит «кровопийц-эксплуататоров» — Жозе и Педро Спиту.
— Хотя, впрочем, — заметил он под конец меланхоличным тоном, — на этих шахтах везде одинаковые порядки. На «Космополитана», куда вы хотели добираться, точно так же, только народу побольше. И вы знаете, — добавил Армандо, — этот Жозе считает себя очень набожным человеком. Он старший в местной секте «свидетели Иеговы». Жаднее его в округе нет.
Когда на другой день самолет приземлился на аэродроме в Рио-де-Жанейро, то я невольно остановился, проходя в аэропорту мимо киоска фирмы «X. Штерн», где продавались драгоценные изделия из бразильских самоцветов. Как раз в этот момент какая-то иностранка рассматривала на ладони колье из камней зеленого турмалина, а ее спутник, по всей вероятности супруг, брюзжащим тоном выговаривал:
— Неважно, дорогая, что эти камешки выглядят привлекательно. Ты посмотри, сколько они стоят. Дешево. Не будешь же ты носить дешевую вещь. Эти стекляшки не имеют здесь никакой цены, они на каждом углу валяются.
Я подумал: «Вот было бы здорово взять этого туриста, доставить на «Горконду» и заставить поработать хотя бы два часа».
А зеленый турмалин все же очень красив.