В Бразилии, как утверждают специалисты, самые красивые бабочки из всех, которые летают на нашем земном шаре. Каждый приезжающий в Бразилию обращает внимание на продающиеся в магазинчиках, табачных киосках и лавках тарелки, подносы, пепельницы, отделанные материалом, отливающим голубой лазурью. Если вы подойдете к ним с одной стороны, то покажется, что это бледно-голубой цвет, но стоит посмотреть на них под другим углом, как на ваших глазах пропадает голубизна и появляется темно-синий оттенок. Поверхность предметов выложена крыльями бразильских бабочек. У меня дома есть коллекция бабочек из разных стран земного шара, но специалисты, безусловно, правы — красивее и эффектнее бразильских на нашей планете, признаться, нет. Естественно, меня поймет каждый коллекционер. Захотелось узнать, как ловят и где ловят бразильских бабочек. Прежде чем удалось получить нужные сведения, каким путем поступают все эти коллекции и изделия на прилавки городских магазинов Рио-де-Жанейро, пришлось потратить довольно порядочно времени. Хозяин табачной лавки дал адрес оптового магазина в центре города. Владелец его, предварительно убедившись, что перед ним стоит журналист, а не опасный конкурент, вручил адрес фабрички, где обрабатывались бабочки. Там сообщили, из какого штата и от кого получают они необычное первичное сырье. Так мне стало ясно, что нужно ехать на юг, в селение Тромбуду Алто, искать там некоего Ганса Вульфа.
О всех перипетиях этой поездки рассказывать я не буду, так как они не имеют прямого отношения к Амазонке; скажу только, что через двое суток, выехав из Рио-де-Жанейро, я подъезжал к городку Рио-ду-Сул.
Недалеко от Рио-ду-Сул поезд, суетливо подергавшись, выполз на равнину. Я прильнул к окну, и мое внимание привлекли ребята. Каждый второй по меньшей мере обязательно имел при себе сачок и жестянку: они занимались ловлей бабочек. Обычно бабочки предпочитают летать по утрам или, во всяком случае, до полудня, конечно, за исключением тех, кто ведет ненормальный ночной образ жизни, а тут столько охотников в сумерки! Вот маленький паренек осторожно подкрадывается к небольшому кустику, и, пока вагон проезжал мимо, он успел накрыть свою добычу сеткой и, всунув руку, вынул пленницу и положил ее в банку. Судя по ухваткам, у малолетнего натуралиста был солидный опыт в подобных делах. Оставшиеся километры пути проползли незаметно за такими наблюдениями.
«Рио-ду-Сул», — было написано на небольшом здании вокзала. Ночевать здесь не хотелось, к тому же, как выяснилось, автобус уходил не утром, а во второй половине дня. Пришлось искать другой вид транспорта, и через час тряски в полной темноте по проселочной дороге арендованная машина въехала наконец в Тромбуду Алто. Отель разыскать оказалось совсем просто, потому что только у его двери горел электрический свет. Признаться, отелем это помещение можно было назвать лишь при очень большом воображении. Просто над пивной находились три или четыре комнаты, где стояли кровати с видавшими виды одеялами, а ка столе красовался эмалированный тазик и глиняный кувшин с водой для умывания. Отсутствие удобств, правда, возмещалось приветливостью хозяев — старой четы немцев. Засунув рюкзак под койку, я спустился вниз, где около стойки несколько мужчин степенно обсуждали на немецком языке виды на урожай маниоки. Увидев незнакомого человека, они первым делом поинтересовались: «Шпрехен зи дойч?»[1] «Дойч» я немножко говорил, но предусмотрительно ответил, что предпочитаю изъясняться по-португальски, и тут же спросил у них, не знакомы ли они с Гансом Вульфом, а если да, то как к нему можно пройти. Ганс Вульф был тем человеком, ради которого мне пришлось сделать крюк в триста километров. Все хором ответили, что, конечно, знакомы с Гансом и что он живет на другой стороне улицы, только домов шесть ниже от кабака. Они напрасно ожидали, что последует объяснение, зачем вдруг приезжему человеку потребовался их знакомый Ганс Вульф. Я, поблагодарив, немедля двинулся в указанном направлении. Во всех домах при моем приближении лаяли собаки, на всем пути немилосердно трещали ночные цикады (которые в других местах редко встречаются, а больше существует цикад, поющих преимущественно перед заходом солнца). Все дома выглядели покинутыми и необитаемыми. Шел десятый час. Для Тромбуду это была глубокая ночь. Пришлось возвращаться не солоно хлебавши в гостиницу и терпеливо ждать утра.
Та же группа мужчин стояла у той же стойки, держа в руках те же кружки, в которых за истекшие пятнадцать минут чуть-чуть поубавилось пива. Только сейчас разговор шел уже о ценах на молоко. Пожелав кутилам спокойной ночи, я отправился в свои апартаменты. Главное, что Ганс Вульф существует. Остальное должно было проясниться завтра.
Чуть свет я стоял у калитки небольшого домика. Навстречу вышел мужчина лет сорока восьми — пятидесяти, с симпатичным лицом и спокойным взглядом.
— Вы ко мне? Я Ганс Вульф, и соседи говорили, что кто-то вчера искал меня.
— Если вы Ганс Вульф, то я к вам. Я журналист, мне сообщил ваш адрес сеньор Пауло Сантос, владелец фабрики в Рио. Хотелось бы поподробнее расспросить вас обо всем связанном с вашим занятием.
Вульф любезно пригласил меня войти и повел к небольшой пристройке, у которой все окна были наглухо закрыты ставнями. Сначала Ганс Вульф снял ставни, затем открыл дверь и дал знать, что теперь можно переступать порог. Никакими словами невозможно описать ту картину, которая открывалась перед глазами человека, входившего в пристройку дома Ганса Вульфа из Тромбуду Алто.
Вы попадали в царство бабочек. Тысячи и тысячи бабочек были разложены на столах, лежали в папках, хранились в коробках, переложенные листами бумаги и пересыпанные нафталином, покоились в прямоугольных ящиках. Ганс Вульф был обладателем самого большого в мире количества бабочек. Он жил доходами от продажи бабочек.
Ганс освободил два стула, на которых стояли коробки из-под шляп, наполненные бабочками, предложил сесть, уселся сам и начал рассказывать. Оказывается, именно он положил начало «бабочкиной промышленности» в Бразилии. Много лет назад он обратил внимание на то, что в штате Санта-Катарина беззаботно и без всякой пользы летают тысячи бабочек. Кое-где натуралисты ловили их сачками и составляли коллекции, получая своего рода эстетическое наслаждение, без извлечения каких-либо материальных прибылей. Вульф решил покончить с подобной анархией. Он договорился с несколькими людьми в Рио-де-Жанейро и взялся поставлять им бабочек. Затем стал разъезжать по району Рио-ду-Сул и Тайо, проводя в каждом местечке «производственные совещания» с мальчишками и девчонками. После его отъезда юное поколение местных жителей, как правило, вооружалось сачками, банками и превращалось в охотников за бабочками. Через несколько месяцев у дверей дома Ганса Вульфа каждую субботу и воскресенье можно было видеть с утра длинную очередь мальчишек и девчонок, терпеливо ждавших, когда хозяин придет в пристройку и станет принимать у них товар. За маленькую бабочку из семейства папильо Ганс платил пять сентаво, за большую морфео — в шесть раз дороже.
Как раз в этот момент кто-то тихонько постучал в дверь пристройки, потом нетерпеливо подергал за ручку, и в образовавшуюся щель просунулась лукавая рожица девочки лет восьми.
— Можно войти? — пропищала она и, не дожидаясь ответа, проскользнула в комнату. — Вот здесь двадцать штук первой и шесть другой.
На краешек стола была аккуратно поставлена коробочка. Ганс открыл ее и перевернул содержимое на ладонь. Конечно, это были бабочки. Взяв пинцет, Вульф стал пересчитывать товар.
— По моим подсчетам, здесь девятнадцать первой, три — второй и остальные брак. Вот тебе тридцать восемь крузейро за первую, три за вторую. До свидания, и закрывай за собой дверь. Вот видите, — обратился он ко мне. — Когда-то я платил по пять сентаво за одну бабочку из семейства папильо, а теперь приходится отдавать в сорок раз дороже — два крузейро.
Пожаловавшись еще немного на дороговизну жизни, Ганс продолжал свой рассказ.
Крестьянские ребята сначала не знали, как ловить бабочек, и большая часть добычи пропадала в результате неосторожного обращения. Со временем появился солидный опыт, и масштабы предприятия все больше и больше расширялись Появились связи с коллекционерами в других странах и иностранные оптовые покупатели. Шли годы, ребята, первыми начинавшие ловить бабочек для Вульфа, выросли и передали своим детям по наследству умение обращаться с сачком и коробочкой. Сейчас ловлей бабочек занимаются уже два поколения жителей этих мест. Правда, взрослые не гоняются с сачком за какой-нибудь папильо. Голубой морфео — другой разговор, причем, конечно, только морфео менелаос — громадная бабочка лазурноголубого цвета. Охотятся за ними в основном взрослые. Цена ее наиболее крупных экземпляров раз в десять выше, чем на другие бабочки, но и достать морфео менелаос не так-то просто. Летает она в труднодоступных местах и притом на большой высоте, так метров десять-пятнадцать. Однако человек, безусловно, хитрее любой бабочки, и у ловцов морфео менелаос существует два способа охоты, которые действуют безотказно. В среднем один ловец за два часа добывает до двадцати морфео менелаос. Вы спросите: почему за два часа, а не за три или четыре? Дело в том, что этот вид бабочек летает ежедневно, с девяти часов утра до одиннадцати. И встретить их в этом районе можно не всегда, а лишь около двадцати дней в году. С 15 февраля по 5 марта производится снятие урожая морфео менелаос (Вульф так и сказал «сафра» — уборка урожая). В среднем за год Ганс Вульф продает только в Рио-де-Жанейро до 150 тысяч бабочек! Прибыль получается довольно солидная, так как если он платит ребятам по одному крузейро, то перепродает уже за два, а тех бабочек, что покупает за два крузейро, перепродает за четыре, и так далее.
Все это было, без всякого сомнения, очень интересно, но мне хотелось увидеть сам процесс ловли, и я стал усиленно просить Ганса, чтобы тот свел меня с каким-нибудь опытным охотником за бабочками, хотя конец января не был удачным временем для ловли морфео менелаос, но вдруг, на мое счастье, найдется пара экземпляров, появившихся на свет ранее положенного времени. Ганс долго отказывался, но потом дал мне два совета. Совет первый. Вернувшись в Рио-де-Жанейро, попытаться организовать поездку в штат Акре, где можно увидеть десятки тысяч бабочек морфео менелаос и собрать невиданной красоты коллекцию. Сам он несколько раз был в Акре, сделал неплохой бизнес и получил колоссальное эстетическое удовольствие. Бизнесом я заниматься не собирался, но совет Ганса был дельный.
Второе. Ганс порекомендовал мне добраться до соседнего селения и попытаться связаться там с работающими на него местными ловцами.
И вот я стою в хижине Жозе Севериано Рамоса и смотрю, как он укладывает в небольшой мешочек приспособления для ловли больших морфео. Севериано сначала было отказался идти на охоту, но предложенные 500 крузейро (около рубля) сделали его уступчивым. Ведь от ловли каждой такой бабочки он получает примерно 20 крузейро, а вообще за свою работу он никогда не зарабатывал 500 крузейро. Здесь же за два часа предлагается полтысячи с одним лишь условием: поймать по одной штуке каждым способом, причем бабочек можно оставить себе. Часам к девяти мы с Жозе приходим на место, по его словам наиболее удачливое. Это небольшая лощинка, примерно километрах в двух от дороги, по одному из склонов которой стекает вниз миниатюрным водопадиком небольшой родничок. Жозе велел мне отойти на несколько шагов, сесть на землю и поменьше шевелиться, чтобы не пугать «зверя». Сам он встал рядом с ручейком, вынул из сумки марлевый сачок и ярко-голубого цвета треугольный кусочек шелковой материи примерно в ладонь величиной. Взяв в одну руку сачок, а в другую шелковую тряпочку, Жозе стал пристально смотреть вверх. Так прошло минут двадцать, если не больше. Стало казаться, что наша затея окончится блистательным провалом, как вдруг по выражению лица Рамоса стало видно, что добыча приближается. Действительно, над нами метрах в пятнадцати порхала большая голубая бабочка, настоящая морфео менелаос. Жозе вытянул левую руку с голубым лоскутком, разложенным на ладони, и стал не спеша поворачивать ее под разными углами. По всей вероятности, бабочка заметила блеск шелковой материи, но, вместо того чтобы подпорхнуть к незнакомому предмету, зачем-то поднялась еще выше. Видимо, так было нужно, потому что Жозе поведение бабочки нимало не смутило, а, наоборот, он стал усерднее ворочать ладонью левой руки и одновременно начал тихонько подводить под нее сачок. Откровенно говоря, трудно было наблюдать все детали событий, развернувшихся в последующую секунду. Что-то маленькое промелькнуло в воздухе, почти одновременно последовало не менее быстрое движение сачка Жозе, и… ловля была окончена. Жозе, не вынимая бабочки из сачка, осторожно взял ее за тельце и тихонько придавил двумя пальцами.
Развернув крылья пойманной бабочки и накрыв их сухими листьями, Жозе решил сделать перекур и заодно рассказать, почему вдруг морфео ринулся на лоскуток. Оказывается, морфео менелаос отличается страшно драчливым характером и половину своей короткой жизни тратит на изыскание возможности с кем-нибудь начать сражение, вернее, не с кем-нибудь, а, конечно, с такой же ему подобной морфео менелаос. Увидя голубой кусочек материи, трепыхающийся на солнце, бабочка не вдается в детали и всегда принимает одноединственное решение — драться! Сложив крылья, она на большой скорости устремляется вниз, на воображаемого соперника. Тут только остается вовремя подставить сачок и потом не повредить крылья забияке. Закончив пояснения и притушив окурок сигареты голой пяткой, Жозе поднялся с земли и, подойдя к росшему невдалеке деревцу, вырезал прямую палку примерно метра полтора длины. Заострив один конец, он воткнул палку в землю и приколол сверху булавкой пойманную бабочку. Сев рядом на землю, Жозе вытянул ноги и стал пальцами тихонько толкать приспособление. Издали казалось, что бабочка трепещет крыльями над самой землей. Ловушка действовала прекрасно, иллюзия летающей бабочки была полная, по крайней мере для такого неискушенного в этих делах наблюдателя, каким являлся присутствовавший при операции советский журналист. Однако, как вскоре выяснилось, бабочка казалась живой не только мне. Устав сидеть с вытянутыми ногами, Жозе поднялся и отошел немного в сторону. Тут произошло нечто совершенно непредвиденное: на приколотую к палке бабочку налетела какая-то птаха и, рванув за одно из крыльев, умчалась прочь, оставив нам жалкие остатки того, что не так давно было прекрасной морфео менелаос. Несмотря на внезапность нападения, в разбойнике можно было без труда узнать тангара, одну из красивейших птиц района Санта-Катарина, во множестве летающих стайками по восемь-десять штук в этих местах. Охота была сорвана, но принцип ловли морфео менелаос был предельно ясен, и Жозе честно заработал свои 500 крузейро, о чем ему незамедлительно было заявлено.
Теперь не терпелось как можно быстрее вернуться в Рио-де-Жанейро, с тем чтобы оттуда поехать в Акре. Кстати, командировка в эту провинцию была запланирована у меня давно, но не столько из-за бабочек, сколько из-за добытчиков каучука — серингейрос. Ведь земли штата Акре еще с конца прошлого века славятся своими каучуконосными деревьями.
Вот почему в один из октябрьских дней 1963 года начало рабочего дня застало меня в здании «Сантос Ваалис». Разыскав в полутемном коридоре дверь с табличкой «Постоянный представитель правительства штата Акре», я открыл ее и вошел в комнату, сплошь увешанную картами района Амазонки. Мне нужно было с кем-нибудь поговорить о предстоящем путешествии в этот самый новый штат Бразилии.
На стук открывшейся двери из-за стола встал молодой человек лет двадцати пяти и вежливо осведомился о цели визита. Узнав, что к ним явился корреспондент, который в ближайшем будущем собирается посетить штат Акре и ознакомиться с его достопримечательностями, а потом описать путешествие в книге, молодой человек, который оказался секретарем представительства, попросил посетителя присесть, а сам удалился в соседнюю комнату. Через минуту он вышел и сказал, что лучше всего по этому вопросу поговорить с самим губернатором. Как раз губернатор приехал из Акре в Рио и находился здесь. Он, как уверил секретарь, примет меня.
Иностранным журналистам, проживающим в Рио, уже приходилось однажды встречаться с этим высшим представителем бразильской власти в штате Акре. Когда в 1962 году Акре из территории была преобразована в штат, то первым избранным губернатором был тридцатилетний Жозе Аугусто де Араужо. После своего избрания Жозе Араужо приехал в Рио и устроил пресс-конференцию, на которой сказал корреспондентам, что одним из первых шагов его правления будет экспроприация серингалов — каучуковых плантаций. Видимо, Араужо еще не смог близко познакомиться с нравами владельцев серингалов, среди которых, между прочим, очень много американцев. Это заявление было встречено в штыки богатейшими людьми штата. Правда, американцы сами не живут в Акре, но их управляющие аккуратно взимают дань с местных жителей.
Губернатор встретил посетителя очень приветливо и дал немало советов: в какой район Акре поехать, что там посмотреть, и, кроме того, обещал всяческое содействие и помощь. А главное, он сообщил, что через двенадцать дней в Акре на месяц вылетает на специальном самолете группа врачей для медицинского осмотра местного населения и проведения профилактических прививок. Это известие было особенно приятным, так как я хорошо знал руководителя группы врачей доктора Миранду. Примерно год назад мне удалось сопровождать доктора в штат Мату-Гросу и провести дней пятнадцать среди местных индейских племен. Я еще расскажу подробно об этой очень интересной поездке. После беседы с губернатором нужно было, не теряя времени, направиться в министерство здравоохранения, чтобы вступить в контакт с доктором Мирандой.
Бывают такие счастливые моменты, когда удача сама идет в руки. На этот раз именно так и случилось. Доктора Миранду я застал, когда он как раз заканчивал составление списков личного состава группы врачей, отправляющихся в Акре. Всего должно было лететь восемь человек. Мест в самолете было достаточно, и не стоило большого труда уговорить его вписать в список под девятым номером фамилию советского журналиста.
Все устраивалось, казалось, как нельзя лучше. Но в последний момент выяснилось, что группа должна вылететь уже через два дня. Это в корне меняло все мои планы, так как из Москвы поступило несколько редакционных заказов на статьи. Естественно, до тех пор пока статьи не будут написаны и отправлены, думать о выезде из Рио-де-Жанейро не приходилось. Что ж, последнюю фамилию в списке пассажиров самолета можно было вычеркивать.
Заметив мое расстроенное лицо, Миранда сказал:
— Подожди немножко. Я сейчас узнаю наш маршрут по Акре, и тогда, может быть, что-нибудь придумаем. — После консультации с начальством Миранда вернулся, держа в руке небольшой листок бумаги: — Вот смотри. Это наш маршрут. Мы вылетаем из Рио в Бразилиа на обычном самолете и здесь пересаживаемся на специальный военный самолет, который нас доставит в штат Акре. В столице штата мы пробудем всего лишь один день, затем летим в город Сена-Мадурейру. В Сена-Мадурейре остановка четыре дня, дальше летим в город Фейжо. В Фейжо пробудем неделю. Потом перебазируемся в город Крузейро-до-Сул. После восьми дней возвращаемся в столицу — город Рио-Бранко. Из Рио-Бранко делаем небольшой прыжок в Шапури и далее в конечный пункт маршрута — город Бразилейа на границе с Боливией. В последних двух пунктах мы пробудем всего по четыре дня. И наконец возвращаемся в столицу штата, там обрабатываем материал и через пять дней — обратный перелет в Рио-де-Жанейро. Давай сделаем таким образом, — продолжал Миранда. — Когда ты освободишься от своей текучки, садись на обычный рейсовый самолет и прилетай в столицу Рио-Бранко. Зная наше расписание, ты можешь подгадать таким образом, что прибудешь в Рио-Бранко за день или два до нашего возвращения из Крузейро-до-Сул. Потом мы вместе вылетаем до Шапури, и ты высаживаешься в этом городке, потому что лететь в Бразилейа неинтересно. Ничего нового по сравнению с Шапури там нет. Гораздо любопытнее для тебя будет путешествие из Шапури до города Рио-Бранко, которое можно совершить на небольшой лодке вместе со скупщиками каучука.
На этом и порешили.
Дней через двадцать после приведенного выше разговора я уже летел на самолете из Рио, имея в кармане билет до Рио-Бранко — столицы штата Акре. Сам перелет обещал быть довольно занятным. Компания «Крузейро-до-Сул», на самолетах которой мы летели, предупредила, что на пути к Рио-Бранко предстоят две пересадки и одна ночевка в городе Куйябе — столице штата Мату-Гросу, а затем путь лежит через Гуажара-Мирин и Порто-Вельо в Рио-Бранко. Расположившись в удобном кресле «Кометы», я еще раз просматривал свои записи об Акре, сделанные перед отлетом, — заметки о территории, населении, хозяйстве, флоре и фауне. И в нашей и в бразильской печати очень редко можно встретить упоминание об этом штате, и поэтому, мне кажется, для читателя будет представлять некоторый интерес предварительное знакомство с историей места, куда мы сейчас направляемся.
Первым бразильцем, который поселился на территории Акре, был Мануэл Урбано да Энкарнасао — выходец из штата Сеара. Дотошные историки даже установили, что этот человек поселился в Акре в 1861 году. Тогда еще территорию не называли Акре. Рассказывают, что она получила свое название следующим образом. Мануэл Урбано однажды наткнулся на индейское племя, которое, готовясь к своему празднику, делало запасы водки, приготовленной из кукурузы. Напиток они называли акири. На языке индейцев племени акири означало «горько». Погостив у индейцев, Мануэл Урбано вернулся домой и через некоторое время решил вывезти из штата Сеара свою семью. Вместе с семьей приехали его друзья, его знакомые, так как до них дошли слухи, что в районе, где поселился Мануэл, встречается очень много каучуконосных деревьев. Добравшись до места, они стали спрашивать Мануэла Урбано, как называется этот район, а тот, не зная наречия племени, с которым когда-то встретился, рассказал, что местность называется Акре и река, протекающая через эту местность, тоже называется Акре. Так и пошло — Акре.
Штат Акре занимает территорию в 152 тысячи 589 квадратных километров. Это больше, чем, скажем, территория Португалии вместе с Азорскими островами и островом Мадейра. Население штата составляло 160 тысяч 280 человек.
Произведя несложные расчеты, можно выяснить, что на каждый квадратный километр территории приходится всего немногим больше одного человека. Мы не будем здесь рассказывать историю Акре. Нужно просто упомянуть, что из-за Акре были войны между Бразилией, Боливией и Перу. Случались и маленькие революции как антибразильские, так и антиболивийские. В конце концов после длительных дипломатических переговоров и подписания ряда международных договоров Акре с 1928 года стал официально принадлежать Бразилии. С этого времени вплоть до 1962 года Акре входила в состав Бразилии как одна из ее территорий. А в 1962 году ей был присвоен ранг штата со всеми вытекающими последствиями: правом иметь своего губернатора, местное правительство, своих депутатов в конгрессе (как в федеральном парламенте, так и в сенате).
Акреане — горячие приверженцы и патриоты своего штата. Они утверждают, что недра Акре богаты газом, нефтью и другими полезными ископаемыми. Но, к сожалению, здесь никогда не производились геологические исследования. И до сих пор Акре знаменит в основном своим лучшим каучуком. Я говорю — в основном, потому что, помимо каучука, акреанам есть чем гордиться. Например, в Акре растет самая красивая пальма Бразилии. Она называется жарина, и увидеть заросли ее можно только в Акре. Плоды жарина напоминают по своему цвету слоновую кость, и поэтому пальма известна еще как «пальма кокосовых орехов слоновой кости». Знаменитые по всей Южной Америке чилийские шляпы отнюдь не чилийского происхождения. Они изготавливаются в Акре. То же можно сказать и о каштанах пара, или бразильских каштанах. В штате Пара действительно есть очень много каштанов, но лучшие сорта их все-таки растут в штате Акре, и правильнее их называть каштаны акре. Из Акре ежегодно вывозится 11 тысяч тонн каштановых семян.
По территории Акре проходили всего-навсего две дороги, предназначенные для автомобильного и гужевого транспорта: одна — от столицы города Рио-Бранко до реки Абуны и вторая — от Рио-Бранко до Порто-Акре.
Первой столицей Акре был город Сена-Мадурейра. Город знаменит тем, что в нем находится единственная в штате трамвайная линия с двумя трамваями. Однако во время разговоров с жителями столицы — города Рио-Бранко мне неоднократно приходилось слышать их заверения в том, что они тоже будут скоро иметь свою трамвайную линию, потому что «нехорошо столице отставать от провинциальных городов».
Вообще, желание жителей маленьких городишек Акре не отставать от городов других штатов страны выглядит часто довольно комичным. Например, в городе Крузейро-до-Сул проживает всего около 10 тысяч жителей. Однако в справочнике, изданном местной типографией, — его я приобрел на центральной Авениде — единственном на весь город писчебумажном магазинчике, — утверждалось, что в Крузейро-до-Сул обитает 32 тысячи жителей. Так вот, в Крузейро-до-Сул нет ни одной улицы, а только проспекты, даже самый маленький переулочек носит звучное название «авенида» — проспект. Раньше территория, где находится город, принадлежала индейцам племени науас. 102 года назад сюда проникли искатели каучука, большую часть индейцев истребили, а оставшихся в живых изгнали из этих мест. В 1904 году поселенцы основали самый западный город на территории Бразилии и назвали его «Южный Крест» — Крузейро-до-Сул.
В последние 20 лет было очень много разговоров о строительстве дороги Рио-Бранко — город Бразилиа. Но долгие годы строительство так и оставалось на нулевом километре. Дальше планов и прожектов дело не шло. Сейчас, кажется, оно сдвинулось с мертвой точки. В Бразилии с большим размахом ведется строительство трансамазонской дороги — одно из ее ответвлений проходит из города Бразилиа до столицы штата Акре. Кроме того, уже сейчас начато строительство дороги от Крузейро-до-Сул до перуанского города Пукалпа. Когда ее закончат, то Бразилия получит выход к Тихому океану через перуанскую территорию. Но это все в будущем, а во времена моего путешествия по Акре почти единственное средство передвижения между различными пунктами страны были реки и авиационный транспорт.
Как и следовало ожидать, полет до Кампо-Гранде был очень быстрым и спокойным. Приключения же начались, когда пассажиров пересадили на старенькие двухмоторные винтовые самолеты. Естественно, что любые происшествия в воздухе нежелательны, и наши злоключения произошли, к счастью, на земле. Перед отлетом из Кампо-Гранде самолет предварительно пришлось четыре часа ремонтировать. Это отнюдь не способствовало укреплению хорошего настроения. Но все-таки до столицы штата Мату-Гросу — города Куйябы перелет прошел без приключений. За счет компании пассажиров довезли до отеля «Президенте», сказав, что за ними заедут на другой день в четыре часа утра. Заполнив карточку, в которой спрашивалось имя, фамилия и постоянный адрес вновь поступившего жильца, я отдал ее портье и собирался подняться наверх в номер, как вдруг портье обратился ко мне почти на чистом русском языке:
— Вы откуда, господин? Давно ли вы живете в Бразилии?
Согласитесь, что услышать русскую речь в центре Южноамериканского континента, в далеком, глухом городишке Куйябе, было довольно странно. Но куда не забрасывает судьба русских людей! Естественно, что вначале, не имея ни малейшего представления, что за человек мой собеседник, я разговаривал сухо, повторив в основном ответы на вопросы, заданные в полицейской карточке отеля. Портье тут же сообщил, что он сын старой, еще «дореволюционной русской эмигрантки» и бразильского немца, родился в Бразилии, в России никогда не жил и уже лет пятнадцать, как работает в Куйябе. Оказывается, он был не портье, а владельцем гостиницы. Узнав, что я советский журналист, этот русско-немецкий бразилец тут же вызвался показать мне город. Конечно, было бы неразумным отказываться от такого предложения.
Оставив вещи в номере, я прихватил на всякий случай фотоаппарат и спустился вниз. Господин Эуженио Майер, как представился мне хозяин отеля, уже сидел около входа за маленьким столиком, а у тротуара виднелась старенькая машина.
— С вашего разрешения, — сказал Эуженио, а по-нашему просто Евгений, — мы сейчас подождем несколько минут моего дядю. Дядя очень любит русских. Он выехал из России в 1917 году маленьким мальчишкой, вместе со своей матерью. Он очень большой патриот и во время последней войны участвовал в различных кампаниях помощи Советскому Союзу. Он много бедствовал, но потом стал владельцем мастерской — ремонтировал машины. Потом разорился. Это случалось с ним неоднократно. Сейчас он занимается хозяйством — служит у меня в отеле. Но это отнимает у него немного времени, основная профессия — скупка крокодиловых кож и продажа их владельцам кортуме — кожевенных предприятий. — Поговорить с человеком, имеющим непосредственный контакт с охотниками на крокодилов, у меня было большое желание. Пока мы не спеша расправились с бутылкой холодного пива, что было особенно приятно при вечерней тридцатиградусной жаре, стоявшей в Куйябе, подошел и сам дядя, господин Семенов.
Это был высокий худощавый мужчина лет пятидесяти пяти, с длинным, вытянутым лицом, на котором выделялись глубоко запавшие, грустные большие глаза. Как выяснилось, он считался самым большим специалистом по крокодиловым шкурам в штате Мату-Гросу. Он рассказал много интересного о том, как определяется качество крокодиловых шкур, когда крокодилов лучше всего ловить: в весенний или в летний период, какого размера крокодиловые шкуры больше всего ценятся и что выгоднее покупать — шкуры самок или самцов. Однако он не знал самого главного для меня: как ловят крокодилов и каким образом связаться с охотниками, чтобы с ними уйти в экспедицию и своими глазами посмотреть, как уничтожают этих опасных хищников. Дядя признался, что это не его область. Его функция заключалась в том, что в определенное время, по определенному маршруту он совершал поездки по штату Мату-Гросу. К его приезду местные скупщики уже подбирали партию крокодиловых шкур, и господину Семенову оставалось только осмотреть товар, договориться о цене и переправить закупленную партию в Куйябу. Однако мы порешили, что если я возвращусь из Акре примерно через пятнадцать дней и смогу сделать остановку в Куйябе, то совершу вместе с ним поездку. На месте, в любом из городков штата, можно будет заключить соглашение с одним из охотников за крокодилами и своими глазами увидеть всю процедуру ловли хищников.
Через пять минут после отъезда от гостиницы я убедился, что зря Эуженио взял машину, так как городок был настолько мал, что никакого труда не стоило обойти его пешком, затратив не более тридцати минут. Я попросил своего любезного гида показать все основные достопримечательности города Куйябы. Эта просьба поставила его в довольно затруднительное положение, потому что Куйяба никаких особых достопримечательностей не имел, кроме одной: оказывается, Куйяба расположен в географическом центре Южной Америки и на главной площади возведен монумент в честь этого факта. Главная площадь оказалась за углом отеля, но монумент пришлось искать довольно долго. Сеньор Майер был в явном смущении, пока наконец общими усилиями не обнаружили груду досок, под которыми возвышался какой-то небольшой столбик.
— Ах, вы знаете, вот где, оказывается, монумент! — сказал Эуженио, и мы вышли из машины, чтобы подойти и осмотреть поближе. — К сожалению, сеньор Хосе, владелец лавки, что расположена рядом, собирается строить здесь киоск и свалил доски прямо на монумент, — объяснил Майер. — Но мы сейчас раскидаем их, и вы сможете сделать один снимок. — Пришлось заняться перемещением пары кубометров досок. Но, право, стоило потрудиться для того, чтобы иметь на память фотографию географического центра всей Южной Америки.
Перед возвращением в отель Майер не поленился заехать в местную газету. Главный редактор (он же владелец газеты) принял гостей очень радушно и тут же, распространяясь о планах своей политической карьеры, откровенно признался, что уже три раза менял политические партии «в связи со сложностью обстановки». А затем с обескураживающей непосредственностью заявил, что несколько раз менял и свои убеждения в зависимости от политической ситуации.
Вернувшись в отель, нужно было подумать и о сне, потому что завтра подъем был назначен, как вы уже знаете, в четыре часа утра. Но до позднего вечера под окном слышался густой баритон дяди сеньора Майера, который, подкрепляя свой португальский язык крепкими русскими выражениями, препирался с грузчиками, доставившими в ресторан отеля партию льда. Можно было понять, что работа по совместительству русского специалиста по закупкам крокодиловых кож была не такая уж легкая, как пытался уверить племянник.
Разбудили всех действительно в четыре часа утра. К великому изумлению пассажиров, внизу, в ресторане, уже был накрыт завтрак. Правда, он состоял из чашечки черного кофе и нескольких сухих галет, но все были рады и этому, так как еще в Рио-де-Жанейро предупредили, что этот полет называется воо ду фоми — голодный полет, потому что в дороге до самой столицы Акре кормить пассажиров не будут. Все встали, позавтракали, доехали до аэродрома, но вот вылететь вовремя не смогли, самолет поднялся в воздух только в восемь часов утра. Какая там была неисправность, никто не знал. Не знали, вероятно, и летчики, потому что через полтора часа полета они объявили, что приходится возвращаться из-за технической неисправности, но только не в Куйябу, а в ближайший городок — Касерес, как пояснила нам стюардесса. В небольшом помещении аэродрома Касереса не было никакого оборудования и мебели, кроме трех обшарпанных скамеек, на которых и разместились пассажиры. После полуторачасового ожидания выяснилось, что часть, поломавшуюся в самолете, исправить невозможно и придется одному из летчиков с ближайшим рейсом вернуться в Куйябу и там достать необходимую деталь. Только когда он прибудет обратно в Касерес, все смогут продолжать путь. Естественно, пассажиры стали возмущаться порядками, царящими в компании «Круйзеро-до-Сул».
Пожалуй, только для журналиста эта остановка представляла какой-то интерес. По крайней мере, можно было посмотреть еще одно место, в которое при других обстоятельствах его вряд ли занесла бы судьба. Как и следовало предполагать, Касерес оказался небольшим городком, лежащим на левом берегу реки Парагвай. В нем в отличие от Куйябы не было вообще никаких достопримечательностей, если не считать за достопримечательность ряд складов и закупочных пунктов, куда окрестные фазендейрос свозили воловьи и коровьи шкуры. Между прочим, здесь можно было встретить многих парагвайцев, которые, пользуясь отсутствием пограничного контроля, поднимались из Асунсьона и близлежащих местечек по реке Парагвай, пересекали границу с Бразилией и добирались до Касереса, где продавали привозимые партии шкур. Оказалось, что в Парагвае цены на шкуры немного дешевле и парагвайцы, занимаясь такой полуконтрабандой, выгадывают несколько сот крузейро на каждой шкуре. Парагвайское влияние в Касересе чувствовалось во многом, даже в языке. Местные жители говорили на какой-то смеси двух языков — португальского и испанского.
Компания «Крузейро-до-Сул» поместила пассажиров в местном отеле, хотя это скорее всего был не отель, а самый заурядный постоялый двор. Некоторые из спутников отправились в номера: одни — чтобы просто убить время, другие — пытаясь отдохнуть перед продолжением полета. Но не прошло и часа, как все собрались в баре. Спать днем в отеле было невозможно — в комнатах кишмя кишели большие черные тараканы. Владелец бара — он же буфетчик и он же судомойка — несколько успокоил всех, сказав, что по вечерам тараканы исчезают.
Он оказался прав. Но все-таки ночью почти никто не смог заснуть: жара и духота стояли страшные. С наступлением темноты невдалеке заработал движок и небольшая площадка перед отелем осветилась электрическими фонарями. Из репродуктора, который висел на высоком столбе посередине площадки, сначала послышался какой-то хрип, шип, и потом наконец стало ясно, что заработала местная радиостанция. Видимо, составитель радиопередач не обладал большой фантазией, и из чрева репродуктора раздавалась одна и та же мелодия. Пластинку крутили раз пятнадцать, даже не переворачивая на другую сторону. Почти во всех провинциальных городах многих стран Латинской Америки мне приходилось наблюдать схожую картину. По вечерам на центральной городской площади собирается молодежь. Девушки ходят парами по тротуару, а по внутренней орбите двигается навстречу им поток юношей. Такого рода гуляние продолжается обычно часа два-три. Потом молодые люди приглашают представительниц прекрасного пола выпить бутылку лимонаду. И часов в десять все отправляются в кинотеатр, если таковой, конечно, имеется в городе. Если нет, то гуляние на этом кончается, и все чинно расходятся по домам. Касерес не составлял исключения из общего правила.
Не будем утомлять вас подобным описанием дальнейшего полета. Скажу только, что последняя остановка перед Рио-Бранко была в городе Гуажара-Мирин. Она длилась три часа, причем и самолет был в исправности, и погода стояла хорошая, и, как сообщили нам по радио, аэродром в Рио-Бранко тоже соглашался принять самолет.
Однако причина задержки оказалась совершенно неожиданной. Как выяснилось, в прошлом рейсе кто-то из жителей Гуажара-Мирин обещал нашим летчикам поймать несколько черепах. И вот сейчас, после посадки в Гуажара-Мирин, один летчик отправился в городок, чтобы доставить обещанных животных.
Пассажиры понимали, что протестовать совершенно бессмысленно, и, столпившись под крыльями воздушной «телеги», пытались как-то скрыться от палящих лучей тропического солнца, проклиная и летчиков, и несчастных черепах. Наконец черепахи прибыли в большой бельевой корзинке, их погрузили на самолет, и полет продолжался. Правда, с еще меньшими удобствами, чем раньше, потому что бестолковые черепахи, не имея опыта воздушных путешествий, все время вылезали из корзинки и расползались под сиденьями.
Это, конечно, было неприятно, но все пребывали в хорошем расположении духа, потому что, несмотря на мрачные предсказания, экипаж, по-видимому, имел возможность еще засветло добраться до места назначения.
Так оно и случилось. В центр штата Акре самолет прибыл лишь с незначительным запозданием — на 19 часов. О том, что мы прибыли именно в столицу, сомнений ни у кого не возникало, потому что над приземистым зданием столичного аэропорта, который назывался «Аэропорту Салгадо Фильо», висел полинявший от солнца и дождя плакат:
«Добро пожаловать в столицу штата Акре — город Рио-Бранко».
«Говорите вы по-немецки?»