Почти десять лет минуло с тех пор, как, проснувшись, Дёрсли обнаружили на своём крыльце собственного племянника, однако улица Привит Драйв практически не изменилась. Солнце вставало всё над теми же аккуратными садиками и ярко отражалось в медной цифре четыре на парадной двери дома Дёрсли. Оно прокралось в их гостиную, которая оставалась почти такой же, какой была в тот вечер, когда мистер Дёрсли увидел тот роковой репортаж о совах. И лишь фотографии на каминной полке позволяли увидеть, сколько времени прошло на самом деле. Десять лет назад здесь было множество снимков кого-то, очень напоминавшего огромный розовый надувной мяч в разноцветных детских чепчиках, но Дадли Дёрсли уже вырос, и теперь на фото был изображён крупный светловолосый мальчик, впервые севший на велосипед, катающийся на ярмарочной карусели, играющий в компьютерную игру с отцом, обнимаемый и целуемый своей матерью. В комнате не было ни единого признака того, что в доме живёт ещё один мальчик.
Несмотря на это, Гарри всё ещё жил здесь и в настоящий момент спал. Впрочем, спать ему оставалось совсем недолго. Тётя Петуния уже проснулась, и её резкий голос стал первым звуком наступающего дня.
— Вставай! Поднимайся! Сейчас же!
Гарри вздрогнул и проснулся. Тётя снова забарабанила в дверь.
— Вставай! — пронзительно крикнула она. Гарри услышал, как она направилась в кухню, а затем как сковородку поставили на плиту. Он перевернулся на спину и попытался вспомнить сон, который только что видел. Это был хороший сон. В нём был летающий мотоцикл. У него было странное чувство, словно ему это когда-то уже снилось.
Его тётя снова оказалась у двери.
— Ты уже встал? — настойчиво спросила она.
— Почти, — ответил Гарри.
— Давай живее, я хочу, чтобы ты последил за беконом. И смотри, чтобы он не пригорел. Я хочу, чтобы в день рождения Дадли всё было идеально.
Гарри простонал.
— Что ты сказал? — резко спросила тётя через дверь.
— Ничего, ничего…
День рождения Дадли… как он мог забыть? Гарри медленно поднялся с кровати и принялся искать свои носки. Он нашёл парочку под кроватью и, сняв паука с одного из носков, надел их. Гарри привык к паукам, потому что в чулане под лестницей их было полно, а именно там он спал.
Одевшись, он прошёл по коридору на кухню. Почти весь стол был заставлен подарками для Дадли. Похоже, Дадли подарили новый компьютер, который он хотел, не говоря уже о втором телевизоре и гоночном велосипеде. Зачем же Дадли понадобился гоночный велосипед, для Гарри оставалось загадкой, поскольку Дадли был очень толстым и терпеть не мог физические упражнения… если, конечно, не хотел почесать об кого-нибудь кулаки. Любимой боксёрской грушей Дадли был Гарри, но ему не так часто удавалось того догнать. С виду не скажешь, но Гарри очень быстро бегал.
Возможно, из-за того, что он жил в тёмном чулане, Гарри всегда был очень маленьким и щуплым для своих лет. И он выглядел ещё более маленьким и щуплым, чем был на самом деле, потому что ему приходилось донашивать старую одежду Дадли, а Дадли был раза в четыре больше него. У Гарри было узкое лицо, острые коленки, чёрные волосы и ярко-зелёные глаза. Он носил очки в круглой оправе, половинки которых были скреплены толстым слоем скотча из-за того, что Дадли часто бил его в нос. Единственным, что Гарри нравилось в его внешности, был очень тонкий шрам в виде молнии на лбу. Этот шрам был у него, сколько он себя помнил, и первый вопрос на его памяти, заданный тёте Петунии, был о том, как он получил этот шрам.
— В автомобильной катастрофе, в которой погибли твои родители, — ответила она. — И не задавай вопросов.
Не задавать вопросов — это было первое правило, обеспечивающее спокойную жизнь вместе с семьёй Дёрсли.
Дядя Вернон вошёл в кухню в тот момент, когда Гарри переворачивал бекон.
— Причешись! — рявкнул он в качестве утреннего приветствия.
Приблизительно раз в неделю дядя Вернон, глянув поверх своей газеты на Гарри, кричал, что тому нужно подстричься. Гарри, должно быть, стригся чаще, чем остальные мальчики в его классе вместе взятые, но от этого было мало толку, так уж росли его волосы — во все стороны.
Гарри уже готовил яичницу, когда на кухню вместе с матерью вошёл Дадли. Он чрезвычайно походил на дядю Вернона. У него было большое розовое лицо, почти отсутствовала шея, были маленькие бледно-голубые глазки и густые светлые волосы, прилизанные к тупой жирной голове. Тётя Петуния часто повторяла, что Дадли похож на маленького ангелочка. Гарри часто повторял, что Дадли похож на бекон с шиньоном.
Гарри расставил тарелки с яичницей и беконом на столе, что было довольно сложно, поскольку на нём почти не было места. Тем временем Дадли пересчитывал подарки. Его лицо вытянулось.
— Тридцать шесть, — сказал он, посмотрев на отца и мать. — На два меньше, чем в прошлом году.
— Дорогой, ты не посчитал подарок тётушки Мардж. Посмотри, он под этой большой коробкой от мамули и папули.
— Ну ладно, тридцать семь, — сказал Дадли, багровея. Гарри, понимая, что у Дадли вот-вот начнётся истерика, принялся со всей скоростью, на которую был способен, уплетать бекон на случай, если Дадли перевернёт стол.
Тётя Петуния, очевидно, тоже почуяв опасность, быстро сказала:
— И мы купим тебе ещё два подарка, когда пойдём сегодня на прогулку. Как тебе такое, маленький? Ещё два подарка. Хорошо?
Дадли задумался. С виду это давалось ему с большим трудом. Наконец, он медленно произнёс:
— Это тогда будет тридцать… тридцать…
— Тридцать девять, сладенький, — сказала тётя Петуния.
— А, — сказал Дадли. Он тяжело плюхнулся на стул и взял ближайший свёрток. — Тогда ладно.
Дядя Вернон усмехнулся:
— Шалунишка знает себе цену — весь в отца. Молодчина, Дадли! — он взъерошил Дадли волосы.
В этот момент зазвонил телефон, и тётя Петуния пошла ответить, а Гарри и дядя Вернон, тем временем, наблюдали за тем, как Дадли разворачивает свой гоночный велосипед, видеокамеру, радиоуправляемый самолёт, шестнадцать новых компьютерных игр и видеомагнитофон. Он сдирал упаковку с золотых наручных часов, когда после телефонного разговора вернулась тётя Петуния, которая выглядела одновременно сердитой и обеспокоенной.
— Плохие новости, Вернон, — сказала она. — Миссис Фигг сломала ногу и не сможет посидеть с ним, — она кивнула в сторону Гарри.
Дадли в ужасе открыл рот, но у Гарри ёкнуло сердце. Каждый год в день рождения Дадли родители вместе с ним и с кем-нибудь из его друзей на весь день отправлялись в парк развлечений, поесть гамбургеров или сходить в кино. И каждый раз Гарри оставляли под присмотром миссис Фигг, ненормальной старухи, жившей через две улицы от дома Дёрсли. Гарри ненавидел бывать у неё. Весь дом пропах капустой, а миссис Фигг заставляла его рассматривать фотографии всех кошек, которые когда-либо у неё жили.
— Ну и что теперь? — спросила тётя Петуния, гневно глядя на Гарри, будто это были его происки. Гарри знал, что должен сочувствовать по поводу сломанной ноги миссис Фигг, но это было непросто, когда он подумал, что встреча с Тибблсом, Снежком, мистером Лапкой и Хохолком откладывается аж на целый год.
— Мы можем позвонить Мардж, — предложил дядя Вернон.
— Не глупи, Вернон, она терпеть не может мальчишку.
Дёрсли часто вот так разговаривали о Гарри — будто его не было рядом, или же, словно он был чем-то отвратительным и не способным их понять, вроде слизняка.
— Ну а как насчёт… как там её… ну твоей подруги — Ивонны?
— Она отдыхает на Майорке, — отрезала тётя Петуния.
— Можете просто оставить меня здесь, — с надеждой сказал Гарри (тогда он сможет посмотреть по телевизору всё, что захочет и, возможно, даже поиграет на компьютере Дадли).
Выражение лица тёти Петунии было таким, будто она проглотила лимон.
— А потом вернуться и обнаружить руины вместо дома? — огрызнулась она.
— Я не взорву дом, — сказал Гарри, но его не слушали.
— Я думаю, мы могли бы взять его в зоопарк, — медленно проговорила тётя Петуния, — и оставить в машине…
— Машина новая, я в ней его одного не оставлю…
Дадли принялся громко рыдать. На самом деле, он, конечно, не плакал — прошло уже много лет с тех пор, когда он плакал по-настоящему — просто он знал, что если как следует скорчить физиономию и завыть, мамочка сделает для него всё, что он пожелает.
— Мой маленький Дадличек, не надо плакать, мамуля не позволит ему испортить тебе праздник! — закричала она, обхватывая сына руками.
— Я… н-не хочу… чтобы… он… ехал… с-с н-на-ами! — заорал Дадли, издавая громкие притворные всхлипы после каждого слова. — Он всегда в-всё п-портит! — и он ехидно ухмыльнулся Гарри из-под руки матери.
В этот момент в дверь позвонили.
— О, Господи, они уже здесь! — в отчаянии воскликнула тётя Петуния… и мгновение спустя лучший друг Дадли, Пирс Полкисс, в сопровождении своей матери вошёл в комнату. Пирс был костлявым мальчиком с лицом, похожим на крысиную морду. Обычно именно он держал за спиной руки людей, пока Дадли их колотил. Дадли сразу же перестал притворяться, что плачет.
Через полчаса, Гарри, не веря в свою удачу, сидел на заднем сидении автомобиля Дёрсли вместе с Пирсом и Дадли на пути в зоопарк, где он раньше никогда не был. Тётя и дядя так и не смогли придумать, что с ним делать. Но перед уходом дядя Вернон отвёл Гарри в сторону.
— Предупреждаю тебя, — сказал он, приблизив своё багровое лицо к самому лицу Гарри. — Предупреждаю тебя заранее, парень, — какая-нибудь из твоих штучек, что угодно — и ты до Рождества не выйдешь из своего чулана.
— Я не собираюсь ничего делать, — пообещал Гарри, — честно…
Но дядя не поверил ему. Ему никто никогда не верил.
Проблема заключалась в том, что вокруг Гарри часто происходили странные вещи, и было бесполезно объяснять Дёрсли, что он тут ни при чём.
Однажды тётя Петуния, которой надоело, что из парикмахерской Гарри возвращается в таком виде, будто вовсе там не был, взяла кухонные ножницы и подстригла его почти наголо, оставив только чёлку для того, чтобы, как она сказала, «скрыть этот ужасный шрам». Дадли смеялся над Гарри до упаду, а тот провёл всю ночь без сна, представляя завтрашний день в школе, где над ним и без того подшучивали из-за его мешковатой одежды и склеенных скотчем очков. Однако на следующее утро он обнаружил, что его причёска вновь стала прежней, какой была до того, как тётя Петуния его остригла. Из-за этого его на целую неделю заточили в чулане, несмотря на то, что он пытался объяснить, что не может объяснить, как его волосы отросли так быстро.
В другой раз тётя хотела вырядить его в отвратительный старый свитер Дадли (коричневый с оранжевыми помпонами) — и чем настойчивее она пыталась натянуть его на голову Гарри, тем меньше становился свитер, пока не стал таким маленьким, что его можно было надеть разве что на куклу, но никак не на Гарри. Тётя Петуния решила, что свитер сел во время стирки, и, к большому облегчению Гарри, его не наказали.
С другой стороны, однажды у Гарри возникли большие неприятности, когда его нашли на крыше школьной кухни. Как обычно, шайка Дадли гонялась за ним, как вдруг ко всеобщему удивлению, и к удивлению Гарри в том числе, он оказался сидящим на вытяжной трубе. Дёрсли получили гневное письмо от директрисы Гарри, в котором она уведомляла, что он лазает по школьным зданиям. Но всё, что он попытался сделать (как он кричал через закрытую дверь чулана дяде Вернону) — это прыгнуть за большие мусорные баки возле кухонных дверей. Гарри предположил, что во время прыжка его подхватил ветер.
Но сегодня ничего плохого не предвиделось. Провести весь день где-нибудь ещё, кроме школы, чулана или пропахшей капустой гостиной миссис Фигг, — это стоило того, чтобы терпеть общество Дадли и Пирса.
По дороге дядя Вернон жаловался тёте Петунии. Он вообще любил жаловаться: на людей, с которыми работал; на Гарри; на Совет; на Гарри; на банк; опять на Гарри — и это было лишь несколько из его любимых объектов жалоб. Тем утром это были мотоциклы.
— …носятся как маньяки, хулиганьё, — сказал он, когда их обогнал какой-то мотоцикл.
— Мне приснился сон про мотоцикл, — неожиданно вспомнив, сказал Гарри. — Он летал.
Дядя Вернон чуть не врезался во впереди едущий автомобиль. Развернувшись всем телом на сидении, он закричал на Гарри, а его лицо напоминало огромную свёклу с усами:
— МОТОЦИКЛЫ НЕ ЛЕТАЮТ!
Дадли и Пирс хихикнули.
— Я знаю, что не летают, — ответил Гарри. — Это был всего лишь сон.
Он пожалел, что заговорил. Если и было что-то, что Дёрсли ненавидели ещё сильнее, чем вопросы, которые он задавал, так это разговоры обо всём, что происходило не так, как должно происходить, и неважно, был ли это сон или даже мультфильм — казалось, они боялись, что у него появятся опасные мысли.
Выдался очень солнечный субботний денёк, и в зоопарке было полно людей, гуляющих семьями. На входе Дёрсли купили Дадли и Пирсу по большому шоколадному мороженому и потом, когда улыбающаяся продавщица успела спросить у Гарри, что он желает прежде, чем его успели оттащить от киоска, им пришлось раскошелиться на дешёвый фруктовый лёд со вкусом лимона. Гарри решил, что мороженое было вполне сносным, облизывая его и глядя на скребущую затылок гориллу, удивительно похожую на Дадли, если не считать того, что последний был блондином.
Давно у Гарри не было такого замечательного утра. Он осторожно держался немного поодаль от Дёрсли, чтобы Дадли и Пирс, которым ближе к обеду начинали надоедать животные, не могли вернуться к своему любимому занятию — его избиению. Они поели в ресторане зоопарка, а когда Дадли разразился истерикой по поводу того, что его порция мороженого "Knickerbocker Glory" слишком маленькая, и дядя Вернон купил ему ещё одну, Гарри было позволено доесть первую.
Уже потом Гарри подумал, что мог бы и догадаться, что всё это было слишком хорошо, чтобы продолжаться долго.
После обеда они отправились в террариум. Там было прохладно и темно, вдоль стен тянулись освещённые витрины. За стеклом между брёвнами и камнями ползали и извивались всевозможные змеи и ящерицы. Дадли и Пирсу хотелось посмотреть на больших ядовитых кобр и огромных, способных задушить человека, питонов. Дадли быстро нашёл самую большую змею в террариуме. Она могла дважды обмотаться вокруг машины дяди Вернона и смять её до размеров мусорного бака… только в настоящий момент она была не в том настроении. Точнее, она крепко спала.
Дадли прижался носом к стеклу и уставился на блестящие коричневые кольца.
— Пусть она поползает, — жалобно хныкнул он, обращаясь к отцу. Дядя Вернон легонько стукнул по стеклу, но змея не шевельнулась.
— Ещё раз, — приказал Дадли. Дядя Вернон сильнее постучал костяшками пальцев, но змея продолжала спать.
— Скукотища, — простонал Дадли, и шаркающей походкой пошёл прочь.
Гарри встал напротив вольера и внимательно посмотрел на змею. Он бы не удивился, узнав, что та умерла от скуки — никакой компании, кроме глупых людей, целый день нарушающих её покой, стуча по стеклу. Это было даже хуже, чем иметь в качестве спальни чулан, единственным визитёром которого является тётя Петуния, тарабанящая в дверь, чтобы тебя разбудить — по крайней мере, он мог передвигаться по всему дому.
Змея вдруг открыла свои похожие на бусинки глаза. Медленно, очень медленно, она подняла голову, пока её глаза не оказались напротив глаз Гарри.
Она подмигнула.
Гарри уставился на неё. Затем он быстро огляделся по сторонам, чтобы проверить, смотрит ли кто-нибудь сюда или нет. Никто не смотрел. Он снова взглянул на змею и тоже подмигнул.
Змея мотнула головой в сторону дяди Вернона и Дадли и потом подняла глаза к потолку. Взгляд её очень красноречиво говорил Гарри «И так всё время».
— Я знаю, — прошептал Гарри через стекло, хотя не был уверен, что змея его услышит. — Это, наверное, жутко раздражает.
Змея энергично закивала.
— А откуда вы? — спросил Гарри.
Змея ткнула хвостом в маленькую табличку рядом со стеклом. Гарри присмотрелся:
«Боа-констриктор, Бразилия»
— Там было здорово?
Боа-констриктор снова ткнул хвостом в табличку, и Гарри прочёл:
«Этот экземпляр был выведен в зоопарке»
— А, понятно… так вы никогда не были в Бразилии?
Едва змея покачала головой, как вдруг позади Гарри раздался оглушительный крик, от которого они оба подпрыгнули.
— ДАДЛИ! МИСТЕР ДЁРСЛИ! ПОСМОТРИТЕ НА ЭТУ ЗМЕЮ! ВЫ НЕ ПОВЕРИТЕ, ЧТО ОНА ДЕЛАЕТ!
Дадли раскачивающейся походкой направлялся к ним со всей быстротой, на какую был способен.
— Эй ты, прочь с дороги! — сказал он, ударив Гарри в рёбра. От неожиданности Гарри с размаху упал на бетонный пол. Дальше события развивались с такой быстротой, что никто не увидел, как это произошло — Только что Пирс и Дадли стояли, уткнувшись носами в стекло, а в следующую секунду с воплями ужаса шарахнулись назад.
Гарри сел прямо и ахнул: стекло вольера боа-констриктора исчезло. Огромная змея, стремительно развёртывая кольца, выползала на пол. Люди по всему террариуму завопили и побежали к выходу.
Гарри мог поклясться, что услышал, как змея, быстро проползая мимо него, сказала низким шипящим голосом:
— Бразилия, жди меня… С-с-спас-с-сибо, амиго.
Смотритель террариума был в шоке.
— Но стекло, — не прекращал повторять он, — куда подевалось стекло?
Директор зоопарка, рассыпаясь в извинениях, лично приготовил для тёти Петунии чашку крепкого сладкого чая. Пирс и Дадли были способны только на невнятное, нечленораздельное бормотание. Исходя из того, что видел Гарри, змея не сделала ничего, кроме как играючи стукнула их хвостом по пяткам, когда проползала мимо, однако к тому времени, когда все они вернулись в машину дяди Вернона, Дадли уже рассказывал, как она чуть было не откусила ему ногу, а Пирс клялся, что она пыталась его задушить. Но хуже всего, по крайней мере, для Гарри, было то, что Пирс успокоился настолько, что смог сказать:
— А Гарри разговаривал с ней, правда, Гарри?
Дядя Вернон дождался, пока Пирс, наконец, не пошёл домой, после чего накинулся на Гарри. Но он был столь зол, что с трудом мог говорить. Он смог выдавить из себя:
— Иди… чулан… не выходить… без еды! — прежде чем рухнул в кресло, а тёте Петунии пришлось сбегать для него за большим бокалом бренди.
Много позже Гарри лежал в тёмном чулане, мечтая о часах. Он не знал, который сейчас был час, и не был уверен, улеглись ли уже Дёрсли, или нет. Пока они не уснут, было слишком рискованно прокрадываться в кухню, чтобы раздобыть немного еды.
Он прожил с Дёрсли почти десять лет, десять несчастных лет, сколько себя помнил, с тех пор, когда был ещё совсем маленьким ребёнком, и его родители погибли в автокатастрофе. Он не помнил, что он был в машине, когда погибли его родители. Иногда, когда он долгими часами, сидя в чулане, напрягал свою память, его посещало странное видение: ослепительная вспышка зелёного цвета и жгучая боль во лбу. Он предпологал, что это было воспоминание об аварии, однако никак не мог взять в толк, откуда могла взяться зелёная вспышка. Он совершенно не помнил своих родителей. Тётя и дядя никогда ему о них не рассказывали, и, разумеется, ему не позволено было задавать им вопросы. В доме не было ни одной их фотографии.
Когда Гарри был помладше, он постоянно мечтал о том, что объявятся какие-нибудь неизвестные родственники и заберут его отсюда, но этого так и не произошло, и Дёрсли оставались его единственной семьёй. Но до сих пор иногда ему казалось (или он просто надеялся на это), что незнакомые люди на улице знают его. И это были очень странные незнакомцы. Крошечный мужчина в фиолетовом цилиндре однажды поклонился ему, когда он вместе с Дадли и тётей Петунией отправился за покупками. Гневно спросив, знает ли он этого мужчину, тётя в спешке вытащила их из магазина, так ничего и не купив. А как-то раз дикого вида старушка, одетая во всё зелёное, радостно помахала ему рукой в автобусе. А на днях лысый незнакомец в очень длинном пурпурном плаще пожал ему руку на улице и ушёл, не сказав ни слова. Но самое необычное во всех этих людях было то, что они, казалось, просто исчезали, как только Гарри пытался рассмотреть их получше.
В школе у Гарри не было друзей. Все знали, что банда Дадли ненавидела странного Гарри Поттера в его мешковатой старой одежде и в склеенных скотчем очках, а спорить с шайкой Дадли никому не хотелось.