Побег бразильского боа-констриктора стоил Гарри самого долгого на его памяти наказания. К тому времени, когда ему позволили снова выйти из чулана, наступили летние каникулы, и Дадли уже успел сломать свою новую видеокамеру, разбить радиоуправляемый самолёт и, впервые сев на гоночный велосипед, сбить переходившую на костылях через Привит Драйв миссис Фигг.
Гарри был рад, что школа закончилась, но ему некуда было деваться от банды Дадли, которая появлялась в доме каждый божий день. Все они — Пирс, Деннис, Малькольм и Гордон — были рослыми и тупыми, но Дадли среди них был самым здоровым и самым тупым, поэтому считался лидером. Его дружки с радостью присоединялись к любимому виду спорта Дадли — Охоте на Гарри.
По этой причине Гарри как можно больше времени проводил вне дома, слоняясь по окрестностям и думая об окончании каникул, несшим с собой слабый лучик надежды. В сентябре он должен был пойти в среднюю школу, впервые в своей жизни без Дадли, который был зачислен в частную школу Смелтингс, где когда-то учился дядя Вернон. Пирс Полкиcс собирался учиться там же. Гарри же записали в Стоунволл Хай, местную государственную школу, что Дадли находил чрезвычайно забавным.
— В первый день учёбы в Стоунволле учеников окунают головой в унитаз, — сообщил он Гарри. — Не хочешь подняться наверх и потренироваться?
— Нет, спасибо, — ответил Гарри. — В бедный унитаз никогда не погружалось ничего ужаснее твоей головы… его может стошнить.
Сказав это, он пустился наутёк раньше, чем до Дадли дошёл смысл сказанного.
Одним июльским днём тётя Петуния вместе с Дадли отправилась в Лондон покупать для него форменную одежду, которую носили ученики Смелтингс, оставив Гарри под присмотром миссис Фигг. У неё было не так ужасно, как обычно. Оказалось, что миссис Фигг сломала ногу, споткнувшись об одну из своих кошек, и, похоже, её любовь к ним слегка поостыла. Она позволила Гарри смотреть телевизор и угостила кусочком шоколадного кекса, который на вкус был таким, будто ему было несколько лет.
Вечером этого дня Дадли щеголял по гостиной в своей новенькой школьной форме перед семьёй. Мальчики в Смелтингс носили коричнево-малиновые фраки, оранжевые бриджи и плоские соломенные шляпы под названием «канотье». Кроме того, им полагалось носить узловатую трость, предназначенную для того, чтобы лупить друг друга, пока не смотрели учителя. Это, видимо, должно было служить отличной тренировкой на будущее.
Глядя на Дадли в его новых бриджах, дядя Вернон хриплым голосом признался, что это самый торжественный момент в его жизни. Тётя Петуния разрыдалась и сказала, что не может поверить, что это её Сладенький Дадличек — таким красивым и взрослым он выглядел. Гарри не решился ничего сказать. Он и так боялся, что, наверное, сломал пару ребер, сдерживая хохот.
Когда на следующее утро Гарри вышел к завтраку, на кухне стоял отвратительный запах. Похоже, он исходил из большого металлического корыта, стоявшего в раковине. Он подошёл поближе, чтобы взглянуть. Корыто содержало в себе нечто, напоминавшее грязные лохмотья, плавающие в серой воде.
— Что это? — спросил он у тёти Петунии. Она поджала губы, как обычно делала, когда он осмеливался задать вопрос.
— Твоя новая школьная форма, — ответила она.
Гарри ещё раз заглянул в корыто.
— А, — сказал он, — не знал, что она должна быть такой мокрой.
— Не придуривайся, — резко сказала тётя Петуния. — Я перекрашиваю кое-какую старую одежду Дадли в серый цвет. После этого она будет такой же, как у всех.
Гарри сильно в этом сомневался, однако решил, что лучше не спорить. Он сел за стол и попытался не думать о том, как он будет выглядеть, когда появится в Стоунуолл Хай в первый день учёбы — скорее всего, так, будто напялил куски старой слоновьей шкуры.
Морща носы от запаха, источаемого новой школьной формой Гарри, вошли Дадли и дядя Вернон. Дядя Вернон, как обычно, раскрыл газету, а Дадли со стуком положил на стол свою школьную трость, которую теперь повсюду таскал с собой.
Раздался щелчок заслонки почтовой прорези в двери и на коврик шлёпнулись письма.
— Принеси почту, Дадли, — сказал дядя Вернон из-за газеты.
— Пусть Гарри принесёт.
— Гарри, принеси почту.
— Путь Дадли принесёт.
— Ткни в него своей тростью, Дадли.
Гарри увернулся от трости и пошёл за почтой. На коврике лежало три письма: открытка от Мардж, сестры дяди Вернона, отдыхавшей на острове Уайт, коричневый конверт, судя по всему, со счетами, и… письмо для Гарри.
Он поднял конверт и уставился на него, сердце в его груди звенело, как огромная упругая струна. Никто никогда в его жизни не писал ему писем. Да и кто бы ему писал? У него не было ни друзей, ни других родственников, он даже не был записан в библиотеке, откуда ему могли прислать требование о возврате книг. Но вот оно, письмо, вне всяких сомнений, адресованное именно ему:
Мистеру Г. Поттеру
Чулан под лестницей,
дом 4, Привит Драйв,
Литтл Уинджинг
Суррей
Конверт был толстым и тяжёлым, из желтоватого пергамента, а адрес был написан изумрудно-зелёными чернилами. Марки не было.
Перевернув его трясущимися руками, Гарри увидел на обратной стороне багровую сургучную печать с гербом: лев, орёл, барсук и змея окружали большую букву «Х».
— Быстрее, парень! — крикнул дядя Вернон из кухни. — Что ты там делаешь? Проверяешь, нет ли в письмах бомбы? — и он усмехнулся собственной шутке.
Гарри вернулся в кухню, всё ещё глядя на своё письмо. Он отдал дяде Вернону счета и открытку, сел и медленно начал открывать жёлтый конверт.
Дядя Вернон вскрыл счета, недовольно фыркнул и перевернул открытку.
— Мардж заболела, — сообщил он тёте Петунии. — Съела какую-то странную улитку…
— Пап! — вдруг сказал Дадли. — Пап, Гарри что-то пришло!
Гарри уже собирался развернуть письмо, написанное на таком же тяжёлом листе пергамента, как тот, из которого был сделан конверт, но дядя Вернон грубо выдернул его у него из рук.
— Это моё! — крикнул Гарри, пытаясь выхватить письмо.
— Да кто тебе будет писать? — презрительно усмехнулся дядя Вернон. Держа письмо в одной руке, он тряхнул его, чтобы оно развернулось, и быстро взглянул на текст. Его лицо превратилось из красного в зелёное быстрее, чем переключается свет у светофора. Но на этом дело не закончилось. Очень скоро оно стало серовато-белым, как засохшая овсяная каша.
— П-П-Петуния! — ахнул он.
Дадли попытался схватить и прочитать письмо, но дядя Вернон поднял его высоко над головой, чтобы тот не мог достать. Тётя Петуния с любопытством взяла пергамент и прочла первую строчку. Сначала она выглядела так, будто готова была упасть в обморок, потом схватилась за горло и захрипела, словно от удушья.
— Вернон! О, Господи… Вернон!
Они уставились друг на друга, будто забыв о присутствующих в комнате Гарри и Дадли. Дадли, не привыкший к тому, что на него не обращают внимания, резко стукнул отца своей палкой по голове.
— Я хочу прочитать письмо, — громко заявил он.
— Нет, это я хочу его прочитать! — гневно воскликнул Гарри. — Оно же моё!
— Выметайтесь, вы, оба! — прохрипел дядя Вернон, запихивая письмо обратно в конверт.
Гарри не сдвинулся с места.
— ОТДАЙТЕ МНЕ МОЁ ПИСЬМО! — заорал он.
— Дайте мне его посмотреть! — потребовал Дадли.
— ВОН! — заревел Вернон и, схватив Гарри и Дадли за шиворот, вытолкал их в прихожую, захлопнув за ними дверь кухни. В результате ожесточённой, но молчаливой борьбы за право подслушивать через замочную скважину победил Дадли, поэтому Гарри с болтающимися на одном ухе очками лег на живот, чтобы подслушивать через щель под дверью.
— Вернон, — говорила тётя Петуния дрожащим голосом, — посмотри на адрес. Откуда они могли узнать, где он спит? Думаешь, за домом наблюдают?
— Наблюдают… шпионят… возможно, следят за нами, — исступленно пробормотал дядя Вернон.
— И что же нам делать, Вернон? Может, нам следует написать ответ? Сказать им, что мы не хотим…
Гарри видел, как блестящие чёрные ботинки дяди Вернона вышагивают по кухне взад и веред.
— Нет, — наконец, сказал он. — Нет, мы просто их проигнорируем. Если они не дождутся ответа… Да, так будет лучше всего… мы ничего не будем делать…
— Но…
— У меня никого подобного в доме не будет, Петуния! Разве, когда мы взяли его, мы не поклялись, что избавимся от этой опасной ереси?
Этим вечером, вернувшись домой с работы, дядя Вернон сделал то, чего раньше никогда не делал: он пришёл в чулан к Гарри.
— Где моё письмо? — спросил Гарри, как только дядя протиснулся в дверь. — Кто мне его написал?
— Никто. Ошиблись адресом, — коротко ответил Вернон. — Я его сжёг.
— Не было никакой ошибки, — сердито сказал Гарри, — в адресе был указан мой чулан.
— МОЛЧАТЬ! — завопил дядя Вернон так, что с потолка свалилась парочка пауков. Сделав несколько глубоких вздохов, он заставил свое лицо расплыться в улыбке, что, впрочем, выглядело довольно болезненно.
— Эээ… да, Гарри… по поводу чулана. Мы с твоей тётей тут подумали… ты становишься слишком велик для него… мы решили, что было бы неплохо, если бы ты переселился во вторую спальню Дадли.
— Зачем?
— Не задавай вопросов! — отрезал дядя. — Бери свои манатки и поднимайся наверх, сейчас же!
В доме Дёрсли было четыре спальни: одна — дяди Вернона и тёти Петунии; другая — для гостей (в ней обычно останавливалась Мардж, сестра дяди); в третьей спал Дадли; а в четвёртой хранились его игрушки и вещи, которые не вмещались в его первую спальню. Гарри понадобился только один заход, чтобы перенести всё своё имущество из чулана в четвёртую спальню. Он присел на кровать и осмотрелся. Почти всё, что здесь находилось, было сломано. Купленная всего месяц назад видеокамера лежала на маленьком игрушечном танке, которым Дадли как-то раз переехал соседскую собаку; в углу стоял первый телевизор Дадли, который он разбил ногой, когда отменили показ его любимой передачи; здесь же находилась большая птичья клетка, в которой когда-то жил попугай, но Дадли обменял его в школе на настоящее пневматическое ружьё, лежавшее теперь на полке с погнутым дулом, потому что Дадли как-то на него сел. Другие полки были заняты множеством книг. И только они здесь выглядели новыми и нетронутыми.
Снизу послышались вопли Дадли, оравшего во всю глотку на свою мать:
— Я не хочу, чтобы он там жил… Мне нужна эта комната… Пусть он уберётся оттуда…
Гарри вздохнул и вытянулся на кровати. Накануне он отдал бы всё, чтобы оказаться здесь. Но сегодня он предпочёл бы остаться в своём чулане, но с письмом, чем здесь — без него.
На следующее утро за завтраком все молчали. Дадли пребывал в шоке. Накануне он кричал, лупил отца своей школьной палкой, делал вид, что его тошнит, пинал мать и кинул свою черепаху сквозь крышу оранжереи, но так и не получил свою комнату обратно. Гарри думал о прошлом утре и горько сожалел, что не вскрыл письмо в прихожей. Дядя Вернон и тётя Петуния обменивались мрачными взглядами.
Когда принесли почту, дядя, который, казалось, старался вести себя добродетельно по отношению к Гарри, послал за ней Дадли. Было слышно, как тот стучал в коридоре палкой по всему, что попадалось у него на пути. Затем он закричал:
— Ещё одно! «Мистеру Г. Поттеру, Самая маленькая спальня, дом 4, Привит Драйв»…
Издав сдавленный крик, дядя Вернон вскочил со стула и помчался в прихожую, а Гарри преследовал его по пятам. Дяде пришлось повалить Дадли на пол, чтобы отобрать у него письмо, что было немного затруднительно, поскольку Гарри наскочил на него сзади и повис на шее. После минуты беспорядочной борьбы, в которой каждому досталось множество ударов школьной палкой, дядя Вернон выпрямился, с трудом переводя дух, крепко сжимая в руках письмо Гарри.
— Марш в свой чулан… ну, то есть, в свою спальню, — просипел он, обращаясь к Гарри. — Дадли… марш… просто марш отсюда…
Гарри ходил кругами по своей новой комнате. Кто-то знал, что он переселился из чулана, и, похоже, они знали, что он не получил первое письмо. Означало ли это, что они попытаются написать ему снова? Уж на этот раз он сделает всё, чтобы письмо дошло до адресата. У него созрел план.
Починенный будильник зазвонил в шесть часов следующего утра. Гарри быстро отключил его и тихонько оделся. Ему ни в коем случае нельзя было разбудить Дёрсли. Он спустился по лестнице, не включая свет.
Он собирался подождать почтальона на углу Привит Драйв и первым получить почту для дома номер четыре. Его сердце бешено колотилось, пока он крался через тёмную прихожую к входной двери…
— АААААААААА!
Гарри подпрыгнул от неожиданности, наступив на что-то большое и мягкое, лежавшее на коврике у двери… что-то живое!
Наверху зажёгся свет, и к своему ужасу Гарри осознал, что чем-то большим и мягким было дядино лицо. Дядя Вернон лежал возле входной двери в спальном мешке, явно чтобы не позволить Гарри сделать то, что он как раз и пытался сделать. Он кричал на Гарри около получаса, после чего велел ему идти на кухню и налить чашку чая. Гарри уныло поплёлся на кухню, а к тому времени, когда вернулся, почта уже прибыла и упала прямо на колени дяди Вернона. Гарри увидел три письма, адрес на которых был написан зелеными чернилами.
— Дайте… — начал он, но Вернон разорвал письма на мелкие кусочки прямо у него на глазах.
Дядя не пошёл в тот день на работу. Он остался дома и заколотил прорезь для почты.
— Понимаешь, — объяснял он с полным ртом гвоздей тёте Петунии, — если они не смогут доставлять их, они просто плюнут на это.
— Не уверена, что это сработает, Вернон.
— Мозги у этих людей работают странно, Петуния, они не такие, как мы с тобой, — сказал дядя, попытавшись забить гвоздь куском фруктового пирога, который только что принесла ему тётя Петуния.
В пятницу для Гарри пришло не менее дюжины писем. Но поскольку они не могли пролезть в прорезь для почты, то начали проникать в дом под дверью, через её боковые щели, а несколько даже просочились через маленькое окошко в ванной на нижнем этаже.
Дядя Вернон снова остался дома. Он сжёг все письма и, вооружившись молотком и гвоздями, заколотил досками щели вокруг парадной и задней двери, так что теперь никто не мог выйти из дома. Во время работы он напевал «Tiptoe Through the Tulips» и вздрагивал при малейшем шорохе.
В субботу ситуация стала выходить из-под контроля. Двадцать четыре свёрнутых письма оказались внутри двадцати четырёх яиц, которые, к крайнему удивлению молочника, ему пришлось передавать тёте Петунии через окно гостиной. Пока дядя Вернон возмущённо звонил на почту и в молочный магазин, ища виновных, тётя Петуния кромсала письма в кухонном комбайне.
— Кому так не терпится с тобой поговорить? — спрашивал у Гарри изумлённый Дадли.
За завтраком в воскресенье дядя Вернон выглядел усталым, а точнее, нездоровым, но счастливым.
— Почту по воскресеньям не носят, — радостно напомнил он, намазывая варенье на газету, — ни одного проклятущего письма сегодня не будет…
С этими словами что-то просвистело в кухонном дымоходе и с силой врезалось ему в затылок. И в следующий момент тридцать или сорок писем, словно пули, начали вылетать из камина. Дёрсли пригнулись, но Гарри, наоборот, подпрыгнул, пытаясь поймать хотя бы одно из них.
— Вон! ВОН!
Дядя Вернон обхватил Гарри вокруг пояса и выбросил его в прихожую. Когда тётя Петуния и Дадли, закрывая лицо руками, выбежали из кухни, дядя Вернон захлопнул дверь. Было слышно, как письма продолжают врываться в комнату, отскакивая от стен и пола.
— Довольно, — сказал Вернон, стараясь говорить спокойно, но при этом выдирая пучки волос из своих усов. — Даю вам пять минут на сборы. Мы уезжаем. Возьмите с собой только минимум одежды. И никаких возражений!
Со своими наполовину выдранными усами он выглядел столь устрашающе, что никто не посмел спорить. Через десять минут, взломав по пути заколоченные двери, они уже сидели в машине, несущейся в сторону шоссе. Дадли хлюпал носом на заднем сидении — отец отвесил ему подзатыльник за то, что он задерживал всех, пытаясь запихнуть в спортивную сумку свой телевизор, видеомагнитофон и компьютер.
Они всё ехали и ехали куда-то. Даже тётя Петуния не решалась спросить, куда. Время от времени дядя Вернон резко разворачивал машину и ехал в противоположном направлении. «Оторваться… только бы оторваться», — каждый раз при этом бормотал он себе под нос.
За весь день они ни разу не остановились, чтобы попить и перекусить. К вечеру Дадли начал выть. Ему в жизни не было так плохо. Он был голоден, пропустил пять передач, которые хотел посмотреть, и никогда столько времени не обходился без того, чтобы не разнести в клочья какого-нибудь компьютерного пришельца.
Наконец, дядя Вернон остановил машину возле мрачного отеля на окраине большого города. Дадли и Гарри достался номер с двумя одинаковыми кроватями, застеленными сырыми, пахнущими плесенью простынями. Дадли сразу захрапел, но Гарри не сомкнул глаз всю ночь. Он сидел на подоконнике, глядя на свет проезжавших внизу автомобилей, и терялся в догадках…
Следующим утром они завтракали несвежими кукурузными хлопьями и тостами с холодными консервированными помидорами. Едва он закончили есть, как к столику подошла хозяйка отеля.
— Звиняюсь, есть тут мистер Г. Поттер? А то у меня штук сто таких на стойке администратора.
Она показала письмо, и они смогли прочитать на нём адрес, написанный зелеными чернилами:
Мистеру Г. Поттеру
Номер 17,
Отель «Рейлвью»,
Коукворт
Гарри попытался было схватить письмо, но дядя Вернон ударил его по руке. Женщина уставилась на них.
— Я заберу, — сказал дядя Вернон, быстро вставая из-за стола и выходя следом за хозяйкой из столовой.
— Дорогой, может быть, лучше вернуться домой? — спустя несколько часов робко предложила тётя Петуния. Но дядя Вернон, похоже, её не слышал. Никто не понимал, что именно он ищет. Он остановился посреди какого-то леса, вышел из машины, осмотрелся по сторонам, потряс головой, снова уселся за руль, и они опять куда-то поехали. То же самое повторилось и в центре вспаханного поля, на середине подвесного моста и на верхней платформе многоярусной автостоянки.
— Папа сошёл с ума, да? — вяло спросил Дадли у тёти Петунии вечером того же дня. Дядя Вернон остановил машину на берегу моря, запер их всех внутри, а сам куда-то исчез.
Начался дождь. Огромные капли забарабанили по крыше машины. Дадли шмыгнул носом.
— Сегодня понедельник, — сказал он матери. — Будут показывать «Великого Умберто». Я хочу, чтобы там, где мы остановимся, был телевизор.
Понедельник. Это кое о чём напомнило Гарри. Если сегодня действительно понедельник — а что касается дней недели, то в этом можно было полностью положиться на Дадли, по причине его любви к телевидению — тогда завтра, во вторник, будет одиннадцатый день рождения Гарри. Конечно, его дни рождения никогда не отличались особым весельем. В прошлом году, например, Дёрсли подарили ему вешалку и пару старых носков дяди Вернона. Но всё равно, одиннадцать исполняется не каждый день.
Дядя Вернон вернулся с улыбкой на лице. Он принёс с собой длинный тонкий свёрток и ничего не ответил, когда тётя Петуния спросила, что это он купил.
— Я нашёл идеальное место! — сказал он. — Давайте! Вылезайте!
Снаружи было очень холодно. Дядя Вернон указал на что-то наподобие большой скалы далеко в море. Высоко на самой её верхушке стояла самая жалкая лачуга, какую только можно себе представить. Одно можно было сказать с уверенностью — телевизора там не было.
— Сегодня ночью обещают шторм! — радостно возвестил дядя, хлопнув в ладоши. — И этот джентльмен любезно согласился одолжить нам свою лодку!
К ним подковылял беззубый старик и с какой-то мерзкой ухмылкой указал на старую шлюпку, раскачивающуюся на свинцово-серых волнах.
— Я уже раздобыл нам кое-какие припасы! — сказал дядя Вернон. — Так что, все на борт!
В лодке было невыносимо холодно. Ледяные морские брызги и капли дождя стекали за воротник, а пронизывающий ветер хлестал в лицо. Казалось, прошло много часов, прежде чем они добрались до скалы, где дядя Вернон, поскальзываясь и спотыкаясь, повел их к полуразрушенному жилищу.
Внутри было просто ужасно: воняло водорослями, ветер свистел через щели деревянных стен, а в камине было пусто и сыро. В лачуге было только две комнатки.
Припасами дяди Вернона оказались четыре банана и по одному пакетику чипсов на каждого. Он попытался разжечь огонь, но пустые пакеты из-под чипсов лишь чадили и сморщивались.
— Несколько тех писем не помешало бы, а? — весело спросил он.
Дядя пребывал в чрезвычайно хорошем расположении духа. Очевидно, он был уверен, что никто не сможет доставить сюда письма, особенно в шторм. Гарри про себя соглашался с ним, хотя эта мысль его совсем не радовала. Наступила ночь, и разразился обещанный шторм. Брызги от высоких волн ударялись о стены лачуги, а от свирепого ветра дребезжали грязные окна. Тётя Петуния нашла несколько заплесневелых одеял в соседней комнате и устроила Дадли постель на изъеденном молью диване. Они с дядей Верноном заняли шишковатую кровать в соседней комнате, а Гарри не оставалось ничего другого, как отыскать участок пола помягче и свернуться там под самым тонким и рваным одеялом.
Шторм продолжал набирать силу. Гарри никак не мог уснуть. Он дрожал и ворочался, пытаясь устроиться поудобнее. В желудке у него урчало от голода. Храп Дадли тонул в низких раскатах грома, впервые раздавшегося ближе к полуночи. Подсвеченный циферблат часов на свисающей с дивана жирной руке Дадли показывал, что через десять минут Гарри исполнится одиннадцать. Он лежал и наблюдал, как приближается его день рождения, думая о том, вспомнят ли вообще о нём Дёрсли, и гадая, где находится сейчас автор письма.
Оставалось пять минут. Гарри услышал, как снаружи хижины что-то скрипнуло. Он надеялся, что это не крыша собиралась обрушиться им на головы, — хотя, если бы она рухнула, может, ему стало бы потеплее? Четыре минуты… Может, когда они вернутся на Привит Драйв, в доме будет так много писем, что ему удастся как-нибудь стащить одно? Три минуты… Неужели это море с такой силой бьётся о скалы? И (две минуты…) что это за странный хруст? Кусок скалы свалился в море?
Одна минута — и ему будет одиннадцать. Тридцать секунд… двадцать… десять… девять… может, разбудить Дадли, ну, просто, чтобы насолить?… три… две… одна…
БУМ!
Вся лачуга затряслась, и Гарри резко сел на полу, уставившись на дверь. Кто-то был снаружи и стучался в дверь, чтобы его впустили.