Индивидуальность. Эпоха Возрождения понимала индивидуальность как неповторимое своеобразие человека, как универсальную, всесторонне развитую человеческую натуру, в своем потенциале обладающую всеми признаками гениальности. [171] "Тайна человека как личности, делающая его потенциально бесконечно богатым и в то же время актуально незавершенным, заключается в главной способности подлинной личности рефлектировать саму себя, возвышаться над собой, быть по ту сторону самой себя, по ту сторону всякого фактического своего состояния, даже своей фактической общей природы. Работа, культивирование этой способности и поднимает, вводит человека на следующую ступень духовного бытия — ступень индивидуальности".
Человек как индивидуальность раскрывается в самобытном авторском "прочтении" социальных норм жизни, в выработке собственного, сугубо индивидуального (уникального и неповторимого) способа жизни, своего мировоззрения, собственного лица, в следовании голосу собственной совести (Сократ). К сожалению, в традиционной психологии понятие "индивидуальность" производно от понятия "индивид", где индивидуальность есть бесконечное множество единичных особенностей и специфических черт отдельности. С духовной же точки зрения, "индивидуальность" есть становящееся (возрастающее) качество душевной жизни в процессе ее индивидуации, приводящей человека в целом к его уникальности и неповторимости. С гносеологической точки зрения вопрос об individuatio связан с возможностью распознания индивидуального: для познающего субъекта индивидуация выражается в принципиальной возможности однозначно описать объект.
Индивидуализация душевной жизни есть кардинальная и глубочайшая инверсия (обращение) персонального духа, пристрастное и неустанное "рассекречивание" собственной самости, которая зачастую складывается не по воле и ведению самого человека. Индивидуализация бытия человека, трансцендирование человеческой самости вовнутрь, в глубины субъективности, и высвечивание ее, есть условие встречи с бесконечностью духовного царства, с бесконечностью Универсума, в котором впервые конституируется подлинное "Я", формируется действительно полное, свободное "бытие-у-самого-себя". Самое существенное и глубокое в духовной жизни человека заключается в его искании Бесконечного и Абсолютного.[172] Тайна духовности человека (как личности и индивидуальности) окончательно раскрывается в его универсальности. "Учение о примате духовного начала в человеке ставит вопрос о феноменологии духа в смысле ступеней его раскрытия в эмпирической жизни человека"[173]. Только через процесс воспитания может быть понята динамика развития индивида в индивидуальность, а индивидуальности в свой абсолют. Но обычная педагогика не приемлема к категориям иерархического персонализма. Здесь нужна педагогика особого характера. Такую педагогику можно назвать элитарной, поскольку и сам иерархический персонализм носит такую же направленность.
Выше уже отмечалось о том, что элитопедагогика является наукой, изучающей пути духовного совершенствования человека, а также механизмы становления высокопродуктивной персонализации. Поэтому в центре элитарной педагогике стоит изучение "самоделания человека", его духовного роста, самообразования как самовоспитания и, в конечном итоге, самосовершенствования.
В этом смысле монашеская аскетика как философская практика будет являться как раз именно такой педагогикой, — педагогикой нравственного и духовного совершенства. "Изучение законов развития и роста христианской жизни в личности спасающегося и составляет предмет Аскетики, как науки. Аскетика... в общем, своем определении есть наука о подвижничестве или о том, как путем подвига совершается переход человека из царства диавола в царство Божие". Источником Аскетики как науки являются труды отцов церкви, святая жизнь которых есть классический пример практического аскетизма. "У аскетов в их творениях с изумительною, исчерпывающею полнотою дана характеристика 1/ греховного состояния человека, 2/ его возрождения и 3/ всего процесса перерождения человека". Именно процесс "возрождения" и "перерождения" человека и составляет предмет христианской аскетической педагогики. [174]
Как видно из приведенного выше материала, индивидуальность в отдельных случаях уже может пониматься как прообраз личности. Однако это чаще всего обыденное представление, так как только абсолютная индивидуальность может быть определена с точки зрения иерархического персонализма как личность.
Абсолютная индивидуальность.Абсолютизация индивидуальности приводит к окончательному закреплению за субъектом права считаться личностью. Принципиальное отличие абсолютной индивидуальности (как личности) от индивидуальности "обычной" (как протоличности) заключается в том, что на этой стадии развития персонализма сам субъект познания становится уже объектом познания для других субъектов. Абсолютная индивидуальность полностью совпадает с понятием "элитарное сознание". Подобный подход полностью соответствует элитологическому пониманию личности, как индивидуальности объективно получившей адекватный ответ на свое субъективное притязание на признание. Главная проблема этого уровня иерархического персонализма — проблема "псевдоличности", т.е. такой индивидуальности которая имеет завышенные критерия самооценки; которая оценивает себя в качестве "личности", но таковой в действительности не являющейся. Именно индивидуальность в своем абсолюте и становится полноценной (завершенной) личностью. Главным устремлением такой личности будет являться ценности "совершенной личности", т.е. те качества, которые присущи следующей духовной ступени развития.
По нашему глубокому убеждению только доведенная до своего абсолюта индивидуальность может считаться личностью. В противном случае понятие «личность» будет просто профанацией. В противном случае «личностью» окажется, и тот, кто являет нам пример сверхчеловека и тот, кто является недочеловеком. Ведущие русские психологи утверждают, что «Личность есть относительно поздний продукт общественно-исторического и онтогенетического развития человека».[175] Личность может возникнуть только на определенном этапе индивидуального развития. Скорее всего, это не столько явление, сколько «процесс». Личностью не являются, личностью пребывают. Поэтому «личность» может возникнуть только в результате сложного антропогенеза. Она не может быть распространена на нижестоящие уровни, так как требует наличия высокоорганизованной индивидуальности, нацеленную на позитивное творчество.
Совершенная личность. Самым наглядным воплощением совершенной личности являются такие понятия как "Гений" и "Святой". Н.Бердяев в своей книге "Смысл творчества" (1916 г.) исследуя эту тему, приходит к выводу, что и "Гений" и "Святой" — понятия примерно одного уровня. Одним из фундаментальных понятий христианского учения является понятие "святости" (от лат. sanetitas) — т.е. причастность человека Богу, его обоженности, в его преображении под действием благодати Божией. Святость дана не всем. Но потенция же гениальности, как и потенция святости, есть у всякого образа и подобия Божьего. Наиболее полно святость передается такими категориями как "аскетика" (от гр. asketes — упражняющийся в чем-нибудь) и "исихазм" (от гр. hesychia — покой, безмолвие, отрешенность).[176]
Абсолютная личность. Христианская религиозная философия практически всегда и везде определяет Бога как "абсолютное совершенство", как абсолютную Личность (Платон, Бл.Августин, Ф.Аквинский, и др.).[177] Здесь мы можем выделить как минимум три направления этого понимания: а) теизм; б) пантеизм и в) деизм. В основе персонализма лежит именно теистическая точка зрения. Теизм понимает Бога как абсолютного и бесконечного личностного начала, трансцендентного миру, сотворившего мир в свободном акте воли и затем им распоряжающегося. Признание трансцендентности личности Бога отделяет теизм от пантеизма, а признание его продолжающейся активности — от деизма. Так как Бог есть Абсолютная Личность, то отношения человека с Живым Богом всегда носят личностный характер.[178] Человек преображается в личность (как подобие Божие) только на пути к Богу. Абсолютная личность этот тот во многом мистический, возможный придел к которому человек вообще может подойти в своем духовном развитии. Выяснением специфики данного вопроса в свое время активно занималась Византийская религиозная философия (проблема "эпигносиса") и платонизм (эйдетическое мышление — сверхсознательное познание).[179] Более конкретно эта тема раскрывается в проблеме "теокогнитивности" — бытия "Я" в космосфере, где выделяются как правило две позиции: а) Я — признающее Бога и б) Я — отрицающее Бога (атеизм).
Помимо Дионисия Ареопагита теория иерархии сознания была затронута и Николаем Кузанским, который в качестве высшего и наиболее значительного божественного творения рассматривает природу человека, которая помещена над всеми творениями Бога. Как будто бы поставленный на определенной ступени иерархии ("лишь немного пониже ангелов") человек оказывается обожествленным и уже потому внеиерархическим существом. Человек обладает потенцией стать полнотой всех всеобщих и отдельных совершенств, через возведения всего "в высшую степень".[180] Эта "полнота совершенств" и есть божественность. Она может быть свойственна лишь человеческой природе в целом, а не отдельному человеку. В отдельном человеке человеческая сущность находится "только ограниченно". Человек, поднявшийся до "соединения с максимальностью", "был бы человеком так же, как и Богом, и Богом так же, как человеком", он может мыслить только в качестве богочеловека. В нем "всеобщее ограниченное бытие всех творений" оказалось бы соединено с "абсолютным бытием всей Вселенной". Подобное соединение божественной и человеческой природы возможно лишь в "Сыне Божием", богочеловеке — Христе. Если Христос рассматривается им как высшее и наиболее полное совершенство "человеческой природы", то и человек есть Бог, но Бог не в абсолютном смысле, а "развертывание" и тем самым "ограничение" божественного начала. По мнению Кузанского уподобление человека Богу может быть осуществимо только в творческой деятельности разума, т.е. на путях познания мира. [181]
Возможность познания заложена в самой природе человеческого разума. Человеческий ум, это "благородное подобие Бога", именно в своей познавательной деятельности осуществляет свое предназначение. Подобие это заключается в том, что человек есть "творец логического бытия и искусственных форм". Если Бог "развертывает" из Себя мир, то человеческий разум развертывает из себя "предметы рассудка". Сам ум человека, по его мнению, имеет иерархическую структуру: самый низшей ступенью является ощущение; второй ступенью является воображение (imaginatio), которое служит посредствующим звеном между ощущениями и рассудком; рассудок (ratio) есть проявление активной способности человеческого разума; к постижению истины ведет высшая разумная способность человека — его разум (igtellectus), способный к интуитивному постижению. Он возвышается над рассудочной деятельностью. Если рассудок не может идти выше и дальше знания конечного мира вещей, то функция разума — высшее знание сущности вещей и явлений, познание бесконечности.
Процесс познания рассматривается им как восхождение от знания конечных вещей к постижению их бесконечной сущности. Именно в этом и заключается коренное отличие элитарного сознания (как высшего интеллектуального созерцания) от сознания масс (как неполного и недостоверного чувственного и рассудочного знания). Так как процесс познания бесконечен, то и процесс совершенствования сознания в его элитарной форме есть не что иное, как постоянное возведение знания во все новые ее иерархические степени.
Таким образом, элитологический подход к проблеме личности заключается, прежде всего, в строгом отношении к пониманию самого понятия "личность". Личность есть то превосходство человека, которое доминирует и определяет все его ценностные ориентации; Личность есть достоинство человека, так как уникальность и неповторимость человека может быть достигнута только благодаря его достоинствам. Поэтому Личность — это индивидуальность, объективно получившая адекватный ответ на ее субъективное притязание на признание. Без этого, т.е. при отсутствии адекватного объективного ответа на ценностный вызов субъекта, перед нами будет псевдоличность — индивидуальность с завышенными критериями самооценки, возомнившая себя и только для себя "личностью". Явление псевдоличности и связанное с ним феномен "псевдоэлиты" встречается в практике гораздо чаще, чем сама подлинная личность, наделенная актом персонализации. Личность понимается нами как саморазвивающаяся в индивидуальном творчестве достоинство человека.[182] Напомним, что, по мнению того же Н.Бердяева, личность есть целостный человек, познающий бытие, потому что сам является бытием. Личность в таком понимании есть "путь к Богу, ибо только личность и есть образ и подобие Божье. Познает и философствует всегда личность". Поэтому "на всякой значительной философии лежит печать личности философа". [183]
Таким образом, иерархический персонализм занимается исключительно сознанием сущности элитарного сознания и личности как элитарной категории. В этой связи обращает на себя внимание имеющиеся на сегодняшний день две диаметрально противоположные позиции в подходе к познанию сущности элитарности или массовости в сфере сознания: 1) когда "бытие определяет сознание" и 2) когда само "сознание определяет это бытие". "Бытие определяет сознание" только в том случае, если сознание не является самодостаточным, если оно не может найти в себе силы диктовать (т.е. определять собой) окружающую ее среду, иными словами не может опереться на культуру, которая является "внешним отражением самого сознания". Таких сознаний в количественном соотношении, к сожалению, большинство. Собственно говоря, именно это качество является одним из основных показателем структуры "массового сознания". Когда же само "сознание определяет бытие", то речь, несомненно, заходит о качестве, которое создает новые ценности, т.е. существенно влияет на генезис культуры.
Отчасти и сама философия образования в лице уже цитируемого нами С.И.Гессена утверждает, что "личность обретается только через работу над сверхличными задачами. Она созидается лишь творчеством, направленным на осуществление сверхличных целей науки, искусства, права, религии, хозяйства, и измеряется совокупностью сотворенного человеком в направлении этих заданий культуры. Без пронизанности наших действий сверхличными целями они не продолжились бы в одно в другом, но чисто механически примыкали бы друг к другу, не образовывая целостного и непрерывного единства". [184] "Укорененность личности в сверхличном объяснит нам также еще одну замечательную черту личности, именно ее индивидуальный характер. Только не думая о своей индивидуальности, а, работая над сверхиндивидуальными заданиями, становимся мы индивидуальностями. Индивидуальность не может быть предметом заботы, она есть естественный плод устремления к сверхиндивидуальному. Человек, который поставил бы единственной целью своего существования быть индивидуальностью и ради этого отверг бы все превышающие его личность задачи, неизбежно оказался бы тем же банальным человеком навыворот: заботясь единственно о том, чтобы не быть похожим на других, он естественно, будет следовать поступкам этих других, с тем только отличием, что, если банальный человек поступает так, как поступают другие, оригинальничающий человек поступает прямо противоположно поступкам других, т.е. в сущности, тоже повторяет их с обратным знаком. Это личина индивидуальности. Подлинно индивидуальное есть, прежде всего, незаменимое, т.е. единственное в своем роде, не могущее стать меновой ценностью". Гессен утверждает, что наше "Я тем индивидуальнее, чем больше приблизил я своим действием совокупность действующих к разрешению общей им всем задачи и тем самым сделал себя незаменимее... Отдельные действия личности тем более индивидуальны, чем менее заменимо оно в ряду всего созданного личностью, т.е. чем более выражает оно личность, или, что то же самое, чем более оно свободно". [185]
Именно нравственное образование сводится к развитию в человеке свободы. Нравственное образование завершает формирование личности в человеке. Но так как свобода и личность представляют собою не готовые данности, а сполна никогда не реализуемые задания, то и нравственное образование не может кончиться в определенный период жизни человека но, длясь всю жизнь, может только насильственно оборваться с его смертью".[186]
Таким образом, непрерывность образования самым тесным образом смыкается с нравственным воспитанием человека. Иными словами, достижение духовного совершенства возможно только лишь через нравственное очищение человека. История элитарного образования показывает, что ни один безнравственный человек никогда не поднимался в своем духовном развитии выше среднего уровня образования предназначенного для обыденной человеческой индивидуальности. Зло всегда свергалось человечеством как недопустимое. Поэтому антропологическая элитология есть еще и этика духовного совершенствования человека на всех этапах его эволюционного развития.
Иерархия, как один из основополагающих принципов элитологии, пронизывает не только все сознание, но так же накладывает свой отпечаток и на отчужденную его форму, т.е. культуру. Элитология культуры есть тот отдел общей элитологии, который занимается вопросами происхождения и развития элитарной культуры, изучает ее роль на формирование народной (национальной) и мировой культур, а также анализирует взаимоотношение этого типа культуры с массовой культурой. Элитология культуры есть прямое продолжение элитологии сознания, познания и личности, и в свою очередь является теоретическим основанием для элитологии образования.
Главный культурологический принцип элитологии был достаточно четко сформулирован еще в 1934 году Н.А.Бердяевым в его книге "Судьба человека в современном мире". По его мнению, мы "живем в эпоху плебейского восстания против всякого аристократического начала в культуре, в эпоху господства количества над качеством". Античная греко-римская культура была напротив "аристократической по своему принципу, культурой поддержания и охранения качеств". "Культура развивалась благодаря досугу, благодаря возможности проявить творческую избыточность, она предполагала неравенство. Культура никогда не существовала для всей массы человечества и никогда не была удовлетворением ее запросов и требований". Гений мог лучше выражать дух народа, чем масса.[187] В книге "Философия неравенства" (Берлин, 1923) он развил концепцию "катакомбной" элитарной культуры, которая, выходя на поверхность, умирает в "омассовлении". Для средней массы человечества нужна лишь средняя культура: демократическим путем не могут создаваться науки и искусства, не твориться философия и поэзия; закрытие аристократических источников культуры есть иссякновение всяких источников. Ему же в известной мере вторит и А.Белый, утверждающий, что в продуктах человеческого творчества, которое преобразует окружающий нас мир и тот мир, который есть внутри нас (культура), больше всего нас интересует изучение всего индивидуального. Искусство, заключает он, есть гениальное познание, созерцание платоновских идей. [188]
Сравнительная социология, а так же связанная с ней философия культуры, по мнению некоторых, стремиться обнаружить фундаментальные структурные различия между «аристократической» и «демократической» разновидностями культуры.[189] Противопоставление элитарной и массовой культур имеет действительно еще античные корни, когда впервые творческая активность в сфере культуры становиться привилегией узкого слоя духовной элиты. Говоря об современных концепциях элитарной культуры, отметим традиции просветительской идеологии, в соответствии, с которыми просвещенная элита "осчастливливает" массу, неся ей культуру. Представители консервативно-аристократического варианта теории элитарной культуры обычно добавляют, что при передаче от элиты к массе культура профанируется, "омассовляется", теряет свою подлинность, и поэтому цель элиты — просвещая массу, не опускаться до нее, сохранять эзотеричность, исключительность высокой культуры. Именно этот аристократический вариант и послужил "азбукой" доктрины элитарной культуры, и нить существа концепции. [190]
Однако, традиционное противопоставление элитарной и "массовой" культур, по нашему мнению, является давно уже устаревшей классификацией, нуждающейся в скорейшей своей модернизации. Отождествление массовой культуры с народной — грубый идеологический штамп эгалитарного демократизма. Массовая культура может быть также глубоко враждебна духу народной культуры, как и кастовая элитарная культурность. Массовая культура — культура вульгарных вкусов низов общества, навязанная большинству господствующей в обществе «демократической» идеологией. Поэтому, сегодня, думается, уместно говорить не о "культурной биполярности", а о некой культурной триаде: 1) массовая культура; 2) народная культура и 3) элитарная культура. Условно говоря (вспоминая при этом старика Платона), первый тип культуры — представляет собой господство эмоций, второй — чувств, а третий — разума.
Собственно говоря, всегда была, есть и будет только одна культура — культура народа. А так как еще "старое доброе римское право" установило, что понятие "народ" включает в себя такие понятия как "плебеи" и "патриции" (Гай, "Институции", Книга I, § 3), то речь в нашем случае должна идти о том, что в большей степени воздействует на состояние народной культуры — стереотипы массовой, или клише элитарной культур. В этой связи, мы должны со всей ответственностью признать, что народная культура есть не что иное, как совокупность массовой и элитарных культур. Говоря о качестве и тенденциях развития народной культуры, мы должны иметь ввиду степень влияния на нее массовой и элитарной культур, а также уровень их собственного взаимоотношения. Нельзя ставить знака равенства между такими понятиями как «массовая культура» и «народная культура». Это не тождества. Это часть и целое. Причем, «массовая культура» как часть не является определяющим фактором, а есть само определяемое. «Массовая культура» это, скорее всего, цемент в кладке «народной культуры». Сама стена «народной культуры» состоит их кирпичиков культуры элитарной. Именно элитарная культура является одновременно и фундаментов и основой этой «стены».
В последнее время все чаще художественная картина мира рассматривается философами и культурологами именно через призму массовой и элитарной культур.[191] Выявляются особенности отношений этих двух типов культур с властью. При этом анализируются и активно цитируются в этих работах классики социально-антропологической элитологии ХХ века. Так, ссылаясь на Н.А.Бердяева, утверждается, что только интеллектуальная элита общества (интеллигенция) является подлинной носительницей национальной идеи. В тоже время, согласно Г.Лебону масса неспособна даже транслировать какую либо идеологию правящего политического меньшинства.[192] Таким образом, «культура масс» выглядит как антикультура. Сами массы создать культуру в прямом смысле этого слова не могут. Массовую культуру создают те элементы элитной культуры, которые враждебно настроены к эзотерическому восприятию художественной картины мира.
Поэтому мы будем вправе выделить в элитной культуре как бы два ее вида: 1) элитная культура направленная на создание высоких художественных образцов, доступных лишь для посвященных (одаренных) личностей; такую элитную культуру мы могли бы охарактеризовать как эзотерическую и 2) элитная культура направленная на упрощение и омассовление известных уже ценностей; такую элитную культуру мы могли бы назвать экзотерической, т.е. доступной для понимания и неподготовленного человека. Если первый тип элитной культуры характеризуется высоким накалом творчества и напряжением гениальности, то второй – поиском доступных для широкого круга форм выражающих суть культуры. Если первый вид элитарной культуры является индивидуалистическим, то второй – коллективистским. В первом случае мы имеем людей синтезаторов, во втором – людей трансляторов. Но транслировать образцы элитной культуры в массы столь же трудная задача, как и создавать что-то абсолютно новое.
Здесь с особой ясностью вырисовываются две позиции по вопросу доступности культурных ценностей для восприятия. Выразителем первой позиции является Гегель, который считал, что основным условием существования искусства является доступность его гениальных произведений простому народу. Выразителем второй позиции выступает А.Шопенгауэр, который считал, что гениальные произведения обречены на непонимание публики, что «самые благородные создания гения для тупого большинства всегда останутся книгой за семью печатями».[193]
Таким образом, получается, что массы являются лишь носителями массовой культуры, но не ее непосредственными творцами. Массовую культуру творит определенного психологического вида культурная элита, не нашедшая в «высокой» эзотерической элитной культуре своего определенного места. В принципе на этих позициях и основаны практически все классические концепции элитарной культуры, к рассмотрению которых мы сейчас и приступим.
КОНЦЕПЦИИ ЭЛИТАРНОЙ КУЛЬТУРЫ Основные традиции элитарной культуры были заложены еще древними греками, а затем восприняты и развиты немецкими романтиками, а так же такими известными своими элитологическими симпатиями философами и культурологами как А.Шопенгауэром, Ф.М.Достоевским, Ф.Ницше, О.Шпенглером, Дж. Сантаяной, Х.Ортегой-и-Гассетом, Н.А.Бердяевым, Т.Адорно и др.
Так, еще древние греки называли всех неэллинов, говорящих на чужом языке, варварами. Последним, как считалось, был свойствен низкий культурный уровень, на чем и основывалось представление о естественном господстве греков над варварами. Так, например, одна из героинь Еврипида произносит монолог, прославляющий греков перед лицом варваров-троянцев: "Греки — цари, а варвары — гнися! Неприлично гнуться грекам перед варваром на троне" ("Ифигения в Авлиде", 1400 сл.). Заметим, что и для египтян, считавших себя "древнейшим народом на свете", другие народы, говорящие на своем языке, тоже были варварами (Геродот II.2,158). Аналогичную позицию занимали потом и римляне по отношению к народам, с которыми воевали. Но в дальнейшем, ассимилировав завоеванных варваров, римляне называли так главным образом диких, не покорившихся их силе германцев.
Историк античной философии Диоген Лаэртский уже в самом начале своей книги вынужден был затронуть эту тему. По-видимому, она представляла для автора и его читателей особую значимость, раз потребовалось уже в самом введении обговаривать ее нюансы: "И все же это большая ошибка, — утверждает автор, — приписывать варварам открытия эллинов: ведь не только философы, но и весь род людей берет начало от эллинов" (Диоген Лаэртский. I,3).
Естественно, что в центре эллинской этнофилософии стоит сама эллинская идея, где эллины представлены как элитный этнос, а все остальные варварские народы составляют своего рода "этническую массу". То же самое мы можем сказать и об идеологии "Поднебесной" в Китае и о "Яхвеэлитизме" в иудаизме. Это явления одного порядка. Более того, внутренне они развивались по одному и тому же принципу — богоизбранность определяет избранность культурную и правовую. Так, например, в представлениях Платона — Эллада это остров средь будущего океана варварства (инокультуры), остров, который живет по своим законам, иначе мыслит, иначе чувствует, иначе дышит. Саму идею избранности в ее античном, т.е. околоплатоновском понимании, мы можем разложить на следующую генетическую цепочку: 1) панэллинская идея, 2) идея гегемонии Афин, 3) социокультурная элита Афин, 4) аристократия, 5) идея о "сверхчеловеке" (идеальный политик, философ, мудрец), и, наконец, 6) прямо вытекающая из всего этого богатого исторического наследия платоновская философия избранности, поддержанная и развитая всей последующей античной философией.
Платон считает, что начертанный им в диалоге "Государство" проект наилучшей организации общества, может быть, осуществим только у греков. Для народов, окружающих Элладу, он не применим в силу полной их неспособности к устройству общественного порядка, основанного на началах разума. Таков "варварский" мир в истинном смысле этого слова, обозначающий все негреческие народы независимо от степени их цивилизации и политического развития. Различие между эллинами и варварами настолько существенно, что даже нормы ведения войны будут иными — в зависимости от того, ведется ли война между греческими племенами и государствами или между греками и варварами. В первом случае должны соблюдаться принципы человеколюбия, продажа пленных в рабство не допускается; во втором война ведется со всей беспощадностью, а побежденные обращаются в рабство (Государство, 470е; Законы, 707с).
Фактически в античной этнофилософии идет противостояние (если не "борьба") двух идей — идеи о равенстве людей и идеи об их природном неравенстве. Обе эти идеи лежат в плоскости соотношения разных культурных уровней — эллинов (равных по культуре своего образования) и варваров (необразованных и потому нижестоящих). Так ещё в птолемеевском Египте для того, чтобы стать александрийцем, надо было закончить гимназий, а чтобы стать римлянином — поступить на государственную службу.[194] Идеология раннего христианства внесла свой вклад в развитие этой идеи. Сама принадлежность к роду человеческому определяется в ее этнофилософии моралью: "И варвара от не варвара мы отличаем не по языку, не по происхождению, но по мыслям и душе. Тот преимущественно и есть человек, кто содержит правое учение веры и ведёт любомудрую жизнь" — таков был окончательный приговор Иоанна Златоуста (Expositio in psalm. 143,s) в самом конце античной эпохи.
Сопоставление и прямое противопоставление культуры и антикультуры, цивилизации и варварства, созидания и вандализма есть по существу своей природы разность в психологической дистанции различных аксиологических центров. Причем речь идет не только о противопоставлении элитного и массового, но и о противостоянии этнических (языковых), религиозных и политических ценностей различных групп населения и различных типов личностей.
Так, например, А.Шопенгауэр обличал "скучный мир утилитаризма", мир "людей пользы", скопища бездарностей, среди которых творцы — редчайшее исключение, парадоксальное отклонение от нормы. Он считал, что гениальные произведения обречены на непонимание публики; что "самые благородные создания гения для тупого большинства всегда останутся книгой за семью печатями".
Концепция элитарной культуры явным образом направлена на апологию социального и культурного неравенства в обществе. Это откровенно признавал Ф.Ницше, исходивший из того, что высокая культура возможна лишь там, "где существуют две различные общественные касты: каста работающих и каста праздных, способных к истинному досугу; или, выражаясь сильнее, каста принудительного труда и каста свободного труда". Ницше является, пожалуй, наиболее ярким выразителем "бунта против массы". Он противопоставляет поверхностную, незрелую, торопливую филистерскую культуру и культуру аристократии духа, он обличает художников, опускающихся до уровня толпы, профанирующих искусство. Его утверждение, что отныне главную роль играет масса, а она преклоняется перед всем заурядным, могут взять в качестве эпиграммы все последующие аристократические критики массовой культуры.
В своей книге "Закат Европы" О.Шпенглер, как и Ф.Ницше, связывает декаданс западной культуры с феноменом "омассовления". Цивилизация заменяет культуру; подлинная духовная элита уже не может утвердить себя в "омассовленом" искусстве, она заменяется псевдоэлитой толстосумов и политиков. Шпенглер был восхищен эпохами, отличающимися, по его мнению, высшей степенью изысканности и исключительности. Их идеи, их язык форм понятны только малочисленному классу людей высшего порядка. Он утверждал, что Возрождение было "созданием Медичи и отдельных избранных умов.
Огромное воздействие на современную элитологическую культурологию оказали идеи З.Фрейда, считавшего, что культура навязывается массе элитой, что индивид в массе — примитивное существо, варвар, конформист; масса не стремиться к истине, а жаждет иллюзий и удовольствий.
Целостная концепция элитарной культуры в противопоставлении массовой представлена в книге испанского философа ХХ в. Хосе Ортеги-и-Гассета "Восстание масс" (1930 г.). Он ратует здесь за чисто элитарное искусство, искусство для профессионалов, а не для масс, противопоставляет элитарный тип эстетического восприятия массовому, обыденному. По утверждению автора этого труда в ХХ веке произошло самое настоящее восстание масс, привело Европу к тяжелейшему кризису какой только может постигнуть народ, нацию и культуру. «Мы видим толпу, которая завладела и пользуется всеми просторами и всеми благами цивилизации. Индивиды, составляющие толпу, существовали и раньше, но не в толпе. Разбросанные по свету в одиночку или мелкими группами, они вели раздельную, уединенную жизнь. Теперь они появились все вместе, и куда ни взглянешь, всюду видишь толпу. Повсюду? О, нет, как раз в лучших местах, в мало-мальски изысканных уголках нашей культуры, ранее доступных только избранным, меньшинству.
Толпа – понятие количественное и видимое. Выражая ее в терминах социологии, мы приходим к понятию социальной массы. Всякое общество – это динамическое единство двух факторов, меньшинств и массы. Меньшинства – это личности или группы личностей особого, специального достоинства. Масса – это множество людей без особых достоинств. Это совсем не то же самое, что рабочие, пролетариат. Масса – это средний, заурядный человек. Таким образом, то, что раньше воспринималось как количество, теперь предстает перед нами как качество; оно становится общим социальным признаком человека без индивидуальности, ничем не отличающегося от других, безличного «общего типа».[195]
Ортега утверждает, что «решимость масс овладеть тем, что раньше было достоянием меньшинства, не ограничивается областью развлечений, это генеральная линия, знамение времени».[196] Особенно эти тенденции видны в интеллектуальной жизни общества. «Писатель, который берет перо, чтобы писать на тему, которую он долго и основательно изучал, знает, что его рядовой читатель, ничего в этой теме не смыслящий, будет читать его статью не с тем, чтобы почерпнуть из нее что-нибудь, а с тем, чтобы сурово осудить писателя, если он говорит не то, чем набита голова читателя. Если бы люди, составляющие массу, считали себя особо одаренными, это был бы лишь случай частного ослепления, а не социальный сдвиг. Но для нынешних дней характерно, что вульгарные, мещанские души, создающие свою посредственность, смело заявляют свое право на вульгарность, и, причем повсюду». Масса давит все непохожее, особое, личное, избранное. [197]
Ортега утверждает, что кто живо ощущает высокое призвание аристократии, того зрелище масс должно возбуждать и воспламенять, как девственный мрамор возбуждает скульптора. Социальная аристократия вовсе не похожа на ту жалкую группу, которая присваивает себе одной право называться «обществом» и жизнь которой сводится к взаимным приглашениям и визитам. У всего на свете есть свои достоинства и свое назначение… «Избранное общество» идет в ногу с эпохой. Но “массовый стиль” торжествует во всех сферах современной жизни и накладывает свою печать даже на те укромные уголки, которые предназначены лишь для немногих избранных.[198]
Сейчас массам доступны удовольствия и предметы, созданные отборными группами (меньшинствами) и ранее предоставленные только этим группам. Массы усвоили вкусы и привычки, раньше считавшиеся изысканными, ибо они были достоянием немногих. Теперь массы спокойно пользуются тем, что было раньше доступно лишь богатым, и не только в области материальной, но, что гораздо важнее, в области правовой и социальной. Мы видим, что жизнь заурядного человека построена по той самой программе, которая раньше была характерна лишь для господствующих меньшинств. Сегодня заурядный человек занимает ту арену, на которой во все эпохи разыгрывалась история человечества; человек этот для истории – то же, что уровень моря для географии. Если средний уровень нынешней жизни достиг высоты, которая ранее была доступна только аристократии, это значит, что уровень жизни поднялся. [199]
Мы живем в эпоху всеобщей нивелировки; происходит выравнивание богатств, прав, культуры, классов, полов. С этой точки зрения, восстание масс означает огромный рост жизненных возможностей. Господство масс имеет и положительную сторону: оно способствует подъему исторического уровня и показывает наглядно, что средний уровень жизни сегодня выше, чем был вчера.[200] Правящее меньшинство покинуло свой пост, что всегда бывает оборотной стороной восстания масс. В наше время преобладает человек массы, решение выносит он. Это совсем не то, что было в эпоху демократии и всеобщего избирательного права. Там массы сами не решали; их роль была лишь в том, чтобы присоединиться к решению той или иной группы меньшинства. Эти группы представляли свои «программы» общественной жизни, и массам предлагалось лишь поддержать готовый проект.[201]
Такою всегда была власть в обществе, управляемом непосредственно массой, — она и всемогуща, и эфемерна. Человеку массы не дано проектировать и планировать, он всегда плывет по течению. Поэтому он ничего не создает, как бы велики ни были его возможности и его власть. Заурядный человек, видя вокруг себя технически и социально совершенный мир, верит, что его произвела таким сама природа; ему никогда не приходит в голову, что все это создано личными усилиями гениальных людей. Еще меньше он подозревает о том, что без дальнейших усилий этих людей великолепное здание рассыплется в самое короткое время. [202]
К массе, по мнению Ортеги, духовно принадлежит тот, кто в каждом вопросе довольствуется готовой мыслью, уже видящей в его голове. Наоборот, человек элиты не ценит готовых мнений, взятых без проверки, без труда, он ценит лишь то, что до сих пор было недоступно, что приходится добывать усилием. Вопреки обычному мнению, именно человек элиты, а вовсе не человек массы, проводит жизнь в служении. Жизнь не имеет для него интереса, если он не может посвятить ее чему-то высшему.
Еще один из выдающихся представителей культурологической элитологии Н.А.Бердяев в книге «Философия неравенства» утверждает, что от демократизации культура всюду понижается в своем качестве и в своей ценности. Она делается более дешевой, более доступной, более широко разлитой и совершенно лишенной стиля.[203] Существенным отличием массовой культуры от элитарной является то, что она лишена фактора творчества. Массовая культура не созидательна. Она может лишь бунтовать и в этом бунте выражать свои эмоциональные страсти, но подлинно любить она не в состоянии. Массовая культура – культура имитирующая любовь, но не выражающая ее внутренние духовные глубины.
Элитология культуры, таким образом, утверждает исключительную роль элитарного вида культуры в развитии и функционировании самой культуры вообще. При этом анализ основ массовой культуры и массового сознания показывает их несостоятельность и полную зависимость от сознания и культуры элиты. При этом необходимо указать, что речь в данном случае идет не о политической элите, а об элите знания, аристократии духа, власть которой зиждется на власти знаний, а не на знании власти. Культура политической элиты чаще всего бывает формой выражения не элитарной культуры вообще, а массовой культуры в частности. В демократическом обществе политик вынужден постоянно заигрывать с толпой, вынужден перенимать вкусы толпы, ее психологическое поведение и делать вид, что сам является сторонником и защитником массовой культуры. Поэтому политическая элита никогда не была и не будет носителем элитарной культуры, поскольку она напротив упорно насаждает массовую культуры – источник ее власти.
Рассматривая историю мировой культуры мы всюду видим творения аристократии духа. Поэтому вслед за В.Парето мы можем сказать, что мировая культура есть кладбище умов великих людей, аристократов духа, которым человечество обязано всем. Все что нас окружает, было создано руками народа, но мозгами аристократов духа. Аристократия духа плоть от плоди самые лучшие представители народа. Они выделились из народа благодаря необычайной развитости своего духа и поэтому они выше народа, хотя и с народом. Поэтому я не вижу принципиального различия или даже вражды народной культуры и культуры творимой аристократией духа. Народная культура есть продукт не всего народа, а тех отдельных, наиболее одаренных и гениальных ее представителей, имена которых за давностью лет стерлись из памяти народной. Народ присваивает себе то, что создали аристократы духа. Только элита уделяет большое внимание точной фиксации самого акта творчества. Если бы не было элиты, мы сегодня не знали бы, что сказку о «Золотом петушке» или «О царе Салтане» написал А.С.Пушкин. О «Руслане и Людмиле» мы бы говорили как о народном эпосе и т.д., и т.п. Поэтому склонность элиты все архивировать весьма положительная склонность для исторической науки в целом. Именно она фиксирует роль личности в истории конкретного народа. В народной же памяти могут удержаться только эклектичная информация. Вот почему в исторической памяти русского народа так много сказок. Русский народ больше помнит о Соловье Разбойнике, и практически ничего о походах Суворова. Если бы не историческая наука (удел аристократии духа) народ бы давно уже забыл о том, кто правил им в XII, XIV или XVIII вв. Об Александре Невском мы знаем благодаря его «Житии», но если бы не было этого «Жития», кто бы сегодня знал о том, что был такой правитель на Руси?!