Несмотря на неоднократные попытки доказать, что человеческие расы представляют собой разные виды и даже разные роды, все же подавляющее большинство исследователей определяет человечество как единый вид.
Видовое единство человечества может быть обосновано множеством убедительных доказательств» (с. 344).
«…Сравнительно-анатомическое изучение человеческих рас позволяет сделать следующие выводы.
В отношении признаков строения тела, связанных с общественной, трудовой деятельностью, все человеческие расы чрезвычайно сходны друг с другом.
Это сходство во многих случаях охватывает мельчайшие детали строения органов.
По строению органов тела ни одна раса ни в какой степени не приближается в целом к какой-либо антропоморфной обезьяне; все расы в равной степени обладают специфическими для человека чертами строения.
Человеческие расы весьма сходны также по многим признакам, не имеющим сколько-нибудь важного жизненного значения, причем наблюдающиеся различия в частоте разных вариантов между расами не нарушают их сходства в общем плане строения.
Факты сравнительной анатомии свидетельствуют в пользу теории монофилетического происхождения человека и его рас» (с. 482–483).
«Все расы при смешении дают вполне плодовитое потомство. Предположения о том, что существуют расы, которые при скрещивании с другими расами якобы дают бесплодных или мало плодовитых метисов, оказались ошибочными. […]
Если бы плодовитость метисов понижалась вследствие биологических причин, то были бы совершенно необъяснимы высокие цифры рождаемости населения Южной Азии, Малайского архипелага, Южной Америки и других областей очень смешанных по своему расовому составу. Можно считать вполне доказанным, что все самодийское, угорское и тюркоязычное население Западной Сибири является издавна смешанным по своему расовому происхождению, причем смешение европеоидной расы с монголоидной в степях Минусинского края восходит к III–II тысячелетию до нашей эры.
Были сделаны попытки подсчитать для отдельных областей процентные отношения между смешанным и «чистым» населением. Так, имеются данные о числе метисов на островах Зеленого мыса, где на 150 тыс. населения приблизительно 100 тыс. составляют метисы. В Бразилии по примерным подсчетам число «чистых» индейцев, живущих в лесах, составляет 2 % от общего количества населения, а число метисов (от белых и индейцев, а также от белых и негров) — 33 %.
Против суммарных данных такого рода уже в прошлом столетии полигенисты нередко возражали, заявляя, что большие массы метисного населения будто бы возникали только вследствие постоянного притока «чистой» крови той или другой смешивающейся расы, так как метисы сами по себе не могли дать плодовитого потомства. Это возражение легко опровергается многими исследованиями. Изучение так называемых реоботийских бастардов в Южной Африке показало, что этот народ, возникший в результате смешения буров (потомков голландцев) с готтентотами, обладает весьма высокой рождаемостью: в среднем 7,7 ребенка на семью. Между тем эта народность изолирована как от европейцев, так и от готтентотов. Аналогичный пример представляет история колонии, образовавшейся в конце XVIII в. на острове Питкэрн, где весьма плодовитое население возникло от браков между потомками нескольких английских матросов и таитянками […].
Все области соприкосновения разных расовых типов всегда являлись и являются одновременно и поясами смешения; даже искусственно воздвигавшиеся социальные преграды и террористические меры, направленные к сохранению «чистоты» расы, никогда не могли полностью остановить стихийного процесса расового смешения и возникновения промежуточных типов. Хотя некоторые человеческие расы заметно отличаются по комплексу внешних признаков друг от друга (пигмеи Африки от североамериканских индейцев, северные европейцы от южных китайцев и т. п.), однако все человеческие расы связаны между собой целым рядом промежуточных типов, незаметно переходящих один в другой (с. 344–345).
Необходимо строго различать два весьма разных понятия — нация и раса.
Людей объединяет в нации общность языка, территории, экономической жизни, психического склада. В отличие от нации, раса есть совокупность людей, обладающих общностью физического типа, происхождение которого связано с определенным ареалом. Такие обозначения, как «английская раса», «французская раса», «итальянская раса», «германская раса», «японская раса», «китайская раса» и т. п. являются ошибочными» (с. 345).
«Отсутствие внутренней необходимой связи между расой и языком вытекает с полной очевидностью из многих фактов.
У человека любой расы, воспитанного с первых лет жизни в какой-либо стране, родным языком будет язык народа этой страны.
Можно привести множество примеров полного несовпадения границ распространения языка, с одной стороны, и расового типа — с другой. Так, среди тюркоязычных народов Советского Союза мы находим, например, азербайджанцев, относящихся к одному из южных вариантов европеоидной расы, якутов, ярких представителей монголоидной расы, чувашей, обладающих чертами уральской расы.
Меланезийцы, малайцы и полинезийцы, резко различаясь по своему антропологическому типу, все говорят на языках малайско-полинезийской группы. К индоевропейской семье языков относятся, с одной стороны, языки северо-западных народов Европы, очень светловолосых и светлоглазых, с другой — весьма смуглых, темноволосых индийцев. […]
Все эти факты свидетельствуют об отсутствии какой-либо причинной зависимости языка от расы, и этому нисколько не противоречат весьма частые случаи, когда между расовой и языковой принадлежностью какой-либо группы устанавливалась историческая связь. Если, например, буряты и по форме культуры, и по языку, и по антропологическому типу отличаются от русских, то это, разумеется, ни в какой степени не означает, что бурятский язык есть порождение монголоидной расы. Изучение различных форм этой исторической связи позволило сделать ряд обобщений.
Язык и культура могут распространяться и без перемещения антропологических типов, но антропологические типы никогда не распространяются, не принося с собой определенной культуры и языка.
Антропологические данные могут играть важную роль для определения тех этнических «слоев», из которых сложился данный народ.
Когда масса населения, почти однородная по антропологическому составу, разделена на группы, говорящие на разных языках, следует искать в прошлом тех или иных форм историческую общность этих групп. […]
Границы антропологических типов больше совпадают с границами историко-этнографических областей, чем с границами распространения хозяйственно-культурных типов или групп языковой классификации (с. 346–347).
Хотя человеческие расы коренным образом отличаются от наций и от линвистических групп и принципы выделения рас у человека и животных представляют некоторую аналогию (в наличии ареала, в наборе таксономических признаков, в том, что эти признаки наследственны), однако значение рас у человека принципиально иное, чем у животных.
Отличия между расами человека и расами животных основываются на общественной природе человека, на качественном своеобразии отношения человека к окружающей среде, в конечном итоге на материальном производстве, представляющем ту деятельность, благодаря которой человечество выделилось из животного мира.
Расовые признаки у человека потеряли значительную часть своего приспособительного значения. Если некоторые из них и могли быть действительно полезны для их обладателей в определенных условиях в период формирования рас, то ныне они неизмеримо менее важны для человека, чем его культура. Так, например, по сравнению с огнем, жилищем, одеждой и обувью, любые расовые свойства, связанные с теплорегуляцией в холодном климате совершенно несущественны.
Люди объединяются в исторически сформировавшиеся коллективы, внутри которых соприкасаются и смешиваются самые различные расы. […] Эти смешения происходили не только в зонах соприкосновения рас (как это имеет место и у животных), но в той или иной степени и в глубине ареалов, т. е. на всей территории данной социальной группы.
Ареалы человеческих рас на исходе палеолита утрачивают свое сходство с ареалами подвидов животных и в особенности в тех областях, которые оказались доступными для заселения и освоения лишь на известном уровне развития производительных сил. Таковы, например, те громадные пространства современной ойкумены, которые оставались безлюдными до эпохи мезолита.
Начиная с колониальной экспансии, значительные массы европейских рас переместились на континенты Америки, Австралии, Южной Африки. Работорговля привела к насильственному расселению негров на территории Америки. Большие группы китайского населения распространились в Индонезию и другие области земного шара, индийцы проникли в Южную Африку и т. д.
В результате этих перемещений не только возникли разнообразные метисы между удаленными некогда друг от друга расовыми типами, но, конечно, оказались резко нарушенными и расовые ареалы.
Численная «насыщенность ареалов» той или иной расой определяется не биологическими взаимоотношениями с окружающей средой, которые возникали у этих рас (как это имеет место у подвидов животных), а условиями социально-исторического порядка. Если географическая среда имела и у человека большое влияние на численность его популяций, то опять-таки не сама по себе, но через посредство производственной деятельности человеческих обществ. […]
Утрата приспособительного значения расовых признаков, все возрастающий процесс метисации и на границах и в глубине ареалов, разрывы и перемены ареалов, различные темпы возрастания численности одних типов по сравнению с другими в результате исторических условий и без всякой причинной связи с расовыми свойствами этих типов — все эти проявления социальной сущности человеческого бытия вели и ведут в общем к постепенному стиранию расовых различий ив конечном итоге к полному их устранению.
Однако было бы неправильно думать, что социальные факторы, ведя к «разрушению» расовых комплексов, не накладывали особого отпечатка и на их формирование в прошлом.
Возникновение рас у человека никогда не было процессом, свободным от влияний со стороны его производственной деятельности» (с. 347–348).
«На протяжении многих лет изучение человеческих рас было тихой заводью биологической науки. Различие в цвете кожи между населением Африки и Европы, Европы и Азии так демонстративно бросалось в глаза, что его не могли не оценить уже первые классификаторы человеческих рас, а оценив, не могли не положить в основу расового деления человечества. Поэтому подразделение человечества на три большие расы — негрскую, или негроидную, именуемую в просторечии часто черной, монгольскую, или монголоидную, называемую также желтой, и европейскую, или европеоидную, которую еще зовут белой, кочует вот уже два с половиной столетия из работы в работу. Правда, за это время заметили, что у монголоидов цвет кожи, в общем-то, не желтый, что негры бывают не только черные, но и коричневые, даже светлокоричневые, а многие европеоиды, проживающие в Аравии, Северной Африке, северных и центральных районах Индии, не намного светлее некоторых групп негров. Но это детали, не меняющие общей картины или изменившие ее лишь в частностях.
В рамках этой картины накапливались данные о многочисленных народах земли, отдельных популяциях и их группах. Исследования позволили вскрыть в пределах трех больших (как их называют советские антропологи), или географических (как их называют американцы). […] (с. 3).
Гипотеза тройного деления человечества на основные расовые стволы всегда была преобладающей, но не единственной. От азиатских монголоидов иногда отделяли коренное население Америки — разные племена индейцев. Среди населения Африки привлекало внимание весьма большое морфологическое своеобразие бушменов и готтентотов. Часто океанических и африканских негроидов рассматривали как самостоятельные большие расы. В связи с малой информацией о древних расовых типах человечества разнообразные дискуссии возникали о генезисе антропологического состава человечества, взаимоотношениях рас и их сравнительной древности, расовых миграциях, основных направлениях расовой динамики. Но все эти дискуссии не выходили за рамки спокойной уверенности в реальном существовании сложной иерархии расовых общностей, каждая из которых состоит из суммы индивидуумов именно данной, а не иной какой-нибудь расовой общности. Индивидуум рассматривали при этом как идеальное воплощение расовых особенностей той или иной совокупности, как идеальный носитель расовых свойств. Изменению их, естественно, уделяли второстепенное внимание (с. 4–5).
[…] Существовавшее ранее до 50-х годов представление, согласно которому каждый индивидуум несет признаки определенной расы, получило название типологической концепции расы. Возможно, это название связано с вполне четкой и практически лишь единственной задачей расового анализа — определением расового типа индивидуума. Затем подсчитали процентное соотношение представителей разных расовых типов, на основе которого составляли расовую характеристику любой группы, любого народа. С помощью этой характеристики разные народы сравнивали между собой.
В основе типологической концепции расы лежала гипотеза наследования расовых признаков, согласно которой они передаются от поколения к поколению целым комплексом. Это означает, что расовые свойства наследственно сцеплены, гены расовых признаков локализованы в одной или нескольких близких хромосомах и любой расовый признак физиологически неразрывно связан со всеми остальными. Правда, такое представление о передаче расовых признаков по наследству не было основано на каких-либо точных наблюдениях. Оно сложилось больше как умозрительная гипотеза, но вера в него сохраняется у некоторых исследователей и сейчас и иногда до сих пор проскальзывает в антропологической литературе.
Со временем стало ясно, что та физиологическая зависимость между расовыми признаками, которую постулировали сторонники типологической концепции расы, на самом деле либо совсем отсутствует, либо очень слаба. Коэффициенты корреляции между расовыми признаками, как правило, невелики, даже если признаки топографически близки или гомологичны. Если же сравним признаки, относящиеся к разным топографическим районам на лице или к разным морфологическим системам (например, пигментация и развитие носа, развитие эпикантуса — складки во внутреннем углу глаза, прикрывающей слезный бугорок, и рост бороды и т. п.), то связь между ними практически равна нулю. […]
Изучение наследования расовых признаков — трудоемкий процесс. Пока накоплен очень небольшой запас точных наблюдений. Ведь расовые признаки полностью формируются лишь тогда, когда человеческий организм достигает физиологической зрелости и заканчивает свой рост, т. е. к 25 годам. Но они продолжают изменяться и на протяжении дальнейшей жизни. Эти изменения особенно ускоряются при переходе от среднего возраста (45–55 лет) к старости. Таким образом, при самой благоприятной ситуации посемейные данные о вариациях расовых признаков фиксируют момент, когда у детей они еще находятся в стадии развития, а у родителей началась старческая инволюция. Все же имеющийся небольшой материал однозначен: он свидетельствует скорее в пользу независимого наследования. Бесконечное разнообразие индивидуальных сочетаний расовых признаков также не могло бы образоваться при их слитном наследовании.
Какой вывод можно сделать из утверждения о независимом наследовании расовых признаков? Индивидуум не может быть носителем расовых свойств. Они складываются у индивидуума случайно. Индивидуальная комбинация признаков, как правило, не повторяет групповую. […]
Следовательно, подсчет процентного соотношения индивидуумов с разными расовыми свойствами внутри групп и сравнение групп по этому процентному соотношению не правомерны» (с. 7–9).
«В антропологию и антропогенетику проникло и «свило в них прочное гнездо» понятие популяции как элементарной единицы биологической структуры человечества. Популяции как отделенные друг от друга группы людей, связанных между собой родством, привлекли к себе прочное внимание. […]
Новая концепция понимания биологического состава человечества получила наименование популяционной. Она отчетливо выразила претензию на единственное разумное объяснение групповой дифференциации человеческого вида […] (с. 5).
…Популяционная концепция биологического развития человечества, а вернее, Популяционная концепция человеческих рас составляет передовой фронт современного расоведения. Ее обсуждают, разрабатывают и углубляют. Естественно, что все старые антропологические темы: «Число рас», «Их иерархия», «Генетические взаимоотношения и динамика во времени» — приходится переоценивать. Значительно обогатился список этих тем. Здесь и значение популяционно-генетического анализа в расоведении, и роль природных и социальных факторов в расовой динамике (с. 6–7).
[…] Первый и основной постулат популяционной концепции расы — индивидуум не есть носитель расовых свойств. Второй постулат — популяция и раса (как группа популяций) представляет собой не сумму, а совокупность индивидуумов; внутри популяции и расы действуют определенные закономерности изменчивости. Эти закономерности подробно изучены внутри большого числа популяций и с генетической, и с математической стороны. Они довольно сложны, поэтому мы не будем их здесь рассматривать. Только подчеркнем, что имеет смысл говорить о расовой изменчивости, начиная лишь с популяционного уровня, что расовая изменчивость — групповая, а не индивидуальная.
Мы уже говорили, что раса — не сумма индивидуумов, а совокупность популяций. Это означает, что сходные морфологически и генетически популяции, образующие ту или иную расовую общность, связаны между собой не случайно, а в силу происхождения или каких-то иных исторических причин. Раса, любая расовая общность состоит из отдельных исторически организованных элементов, но это, однако, не индивидуумы (как думали раньше), а популяции. Мозаика расовой изменчивости складывается из мозаики популяционной изменчивости. Обе они в совокупности и создают все богатство изменчивости человеческого вида. […]