делают то или иное[239], но когда их спрашивают о причине, они быстро ее находят[240]. Напри-
мер, когда добровольцы смотрят на экран компьютера, на котором слова появляются всего
на несколько миллисекунд, они не сознают, что видят слова, и не могут даже предполо-
жить, какие слова видели. Но они ощущают их воздействие. Когда мелькало слово «враж-
дебный», добровольцы судили о других людях негативно[241]. Когда мелькало слово «пожи-
лой», они двигались медленно[242]. Когда мелькало слово «глупый», они плохо справлялись
61 Перевод Т. Гнедич. – Прим. пер.
117
Д. Гилберт. «Спотыкаясь о счастье»
с тестами[243]. Когда потом их просили объяснить, почему они судили, двигались или отве-
чали на вопросы именно так, обнаруживалось следующее: а) они не знали причины; б) они
не говорили: «Не знаю». Вместо этого их мозг быстро рассматривал факты, о которых они
знали («Я медленно двигался»), и предлагал такие же правдоподобные, но ошибочные объ-
яснения, какие могли бы прийти в голову смотревшему на них наблюдателю («Я устал»)[244].
Когда мы подгоняем факты, то сходным образом не сознаем, по какой причине так
поступаем. И это хорошо, потому что сознательные попытки создать позитивное видение
(«В банкротстве должно быть что-то хорошее, и я не встану с этого стула, пока не пойму, что
именно») содержат семена своего собственного разрушения. Во время одного исследова-
ния добровольцы слушали «Весну священную» Стравинского[245]. Одних попросили просто
слушать музыку, других – слушать ее, сознательно стараясь быть счастливыми. По оконча-
нии прослушивания добровольцы, которые старались быть счастливыми, оказались в худ-
шем настроении, чем те, которые просто слушали. Почему так? По двум причинам. Пер-
вая – мы способны сознательно создавать позитивное видение своего переживания, когда
сидим совершенно неподвижно, закрыв глаза, и больше ничего не делаем[246]. Но иссле-
дования показывают, что если мы хоть ненадолго отвлекаемся, эти сознательные попытки
имеют тенденцию неожиданно приводить к обратному результату, и в конце мы испытываем
менее приятные чувства, чем в начале[247]. Вторая причина – сознательные попытки подо-
гнать факты так откровенны, что вызывают у нас чувство неловкости. Конечно, нам хочется
верить, что без невесты, сбежавшей из-под венца, нам будет даже лучше, и нам действи-
тельно вскоре будет лучше, когда мы начнем находить факты, подтверждающие этот вывод
(«Она никогда мне на самом деле не подходила, правда, мама?»). Но процесс обнаружения
этих фактов должен ощущаться нами как внезапное открытие, а не как утомительная работа.
Если мы видим себя подгоняющими факты («Сформулирую вопрос именно так и задам его
одной только маме, и желательный вывод будет подтвержден наверняка»), тогда дело плохо,
и к списку доказательств нашей ничтожности помимо бросания у алтаря добавляется еще
и самообман. Чтобы позитивное видение заслуживало доверия, оно должно основываться
на фактах, которые, как мы верим, открылись нам сами. Мы создаем позитивное видение,
неосознанно подгоняя факты и принимая их впоследствии сознательно. Состряпанный обед
– на столе, но повар – на кухне. Польза от всей этой стряпни такова: она оказывает свое
воздействие, но имеет свою цену – делает нас незнакомцами для самих себя. Позвольте мне
показать вам, каким образом.
Взгляд вперед на взгляд назад
Насколько мне известно, никто еще не проводил систематического изучения тех
чувств, которые испытывают люди, бессердечно брошенные перед алтарем. Но я готов
поспорить на бутылку доброго вина, что если вы отловите здоровых представителей сосло-
вия «чуть не ставших мужьями и женами» и спросите у них, как они охарактеризуют этот
инцидент («худшее, что со мной когда-либо случалось» или «лучшее, что со мной когда-либо