тот факт, что наши настоящие переживания желтого – совершенно разные, почему многие
люди и не догадываются, что они дальтоники, пока о дефектах в восприятии цвета им не
скажет офтальмолог. Итак, хотя и кажется невероятным, что люди имеют совершенно раз-
ные переживания, когда смотрят на автобус, слышат плач ребенка или чуют запах скунса,
это возможно. И если вы хотите в это верить, вы имеете на то полное право, и человеку,
который дорожит своим временем, лучше не пытаться вас переубедить.
Память о различиях
Надеюсь, легко вы не уступите. Возможно, для того чтобы определить, вправду ли два
вида счастья ощущаются по-разному, нужно забыть о сравнении переживаний, испытанных
разными людьми, и поговорить с кем-нибудь одним, кто пережил их оба. Я не знаю, отли-
чается ли мое переживание желтого от вашего, но могу сказать со всей уверенностью, что
мое переживание желтого отличается от моего переживания голубого, когда я мысленно их
сравниваю. Не так ли? К несчастью, этот путь не так прост, как кажется. Суть проблемы
заключается в том, что, когда мы говорим о мысленном сравнении двух наших субъектив-
ных переживаний, в этот момент мы не имеем одновременно двух переживаний. Мы имеем
только одно из них, пережив другое ранее, и когда нас спрашивают, какое из переживаний
сделало нас счастливее или были ли они одинаковыми, мы в лучшем случае сравниваем что-
то, что мы переживаем в данный момент, с воспоминанием о пережитом в прошлом. Это
можно было бы принять, если бы не печально известный факт, что воспоминания – особенно
воспоминания о переживаниях – весьма ненадежны. Этот факт не раз был доказан и фокус-
никами, и учеными. Сначала – фокусы. Посмотрите на шесть карт и выберите одну (рис. 4).
Нет, не говорите мне, какую. Это ваш секрет. Теперь посмотрите еще раз на выбранную вами
карту и назовите вслух еще парочку (или запишите, что это за карты), и постарайтесь не
забыть их, читая следующие несколько страниц.
Прекрасно. Теперь рассмотрим, как подходят к проблеме запоминания переживаний
ученые. Во время исследования добровольцам показали образец цветной ткани и позволили
рассматривать его в течение пяти секунд[61]. Часть добровольцев в течение 30 секунд после
этого описывала его цвет, а другая часть этого не делала. Затем им показали ряд образцов,
один из которых был того же цвета, какой они видели 30 секундами раньше, и попросили
отобрать исходный цвет. Первым интересным открытием было то, что только 73 % группы
неописывавших смогли его узнать. Другими словами, было ли нынешнее переживание жел-
32
Д. Гилберт. «Спотыкаясь о счастье»
того таким же, как переживание желтого полминуты назад, смогли сказать меньше чем три
четверти участников группы. Второе интересное открытие было таково: описание цвета ско-
рее помешало, чем помогло его узнать. Сделать это смогли только 33 % группы описывав-
ших. Видимо, словесные изложения «переписали» воспоминания о самом переживании, и
участники группы запомнили в результате не то, что пережили, а свои слова о переживании.
Но эти слова были недостаточно ясны и точны, чтобы помочь узнать цвет, который испыту-
емые увидели снова всего через 30 секунд.
В подобное положение попадали многие из нас. Мы рассказываем друзьям, как разо-
чаровало нас «Шардоне» в хваленом бистро или исполнение струнным квартетом нашего
любимого Бартока, но на самом деле в тот момент, когда мы это говорим, мы едва ли пом-
ним действительный вкус вина и игру квартета. Скорее всего, мы помним, как, выходя из
концертного зала, сказали своему спутнику, что и вино, и музыка много обещали, да мало
порадовали. Переживания «Шардоне», струнного квартета, альтруистических поступков и
бананового пирога ярки, комплексны, многомерны и неосязаемы. Одна из функций языка –