Другими словами, мозг верит, а не притворяется верящим. Люди видят гигантские
головы без туловища потому, что в тот момент гигантские головы без туловища действи-
тельно имеются в их поле зрения, и единственным вопросом для психологически мысля-
щего философа было то, каким образом мозг совершает этот изумительный акт достовер-
ного отражения. Но в 1781 г. немецкий профессор Иммануил Кант бросился в угол зала,
опрокинул ширму и разоблачил мозг как обманщика высочайшего класса. Кантовская новая
теория идеализма гласила, что наше восприятие – это результат не физиологического про-
цесса, посредством которого глаза каким-то образом передают изображение мира в мозг, но,
скорее, результат психологического процесса, который объединяет то, что видят наши глаза,
с тем, что мы думаем, чувствуем, знаем, хотим и считаем, и затем использует это сочетание
чувственной информации и знаний, полученных ранее, чтобы сконструировать восприятие
реальности. «Рассудок ничего не может созерцать, а чувства ничего не могут мыслить, –
писал Кант. – Только из соединения их может возникнуть знание»30. Историк Уилл Дюрант
совершил немалый подвиг, суммировав кантовские рассуждения в одной фразе: «Мир, каким
мы его знаем, это конструкция, конечный продукт, можно сказать, переработанное изделие,
формы которому придает влияние разума в той же мере, что и влияние самого мира»[100].
Кант доказывал, что восприятие человеком головы без туловища создается из его знания о
головах без туловища, памяти о головах без туловища, веры в головы без туловища, нужды
в головах без туловища и временами – но не всегда – из действительного наличия такой
головы. Отображение в нашем разуме объекта – это не фотография, а портрет, демонстри-
рующий нам руку художника в той же мере, что и внешний вид самого объекта.
Эта теория стала откровением, и в последующие века психологи расширили ее. Они
обнаружили, что подобное открытие совершает на своем веку каждый индивидуум. В 1920-
х гг. психолог Жан Пиаже заметил, что маленькие дети часто не делают различия между
своим восприятием объекта и его действительными свойствами, поэтому обычно верят, что
вещи на самом деле таковы, какими они их видят, – и что другие должны их видеть такими
же. Когда двухлетние дети играют вместе и один из них видит, как второй малыш выходит
из комнаты, а взрослый человек достает из коробки печенье и прячет его в ящик стола, он
ожидает, что его приятель, вернувшись, будет искать печенье в ящике, – хотя того и не было
в комнате, когда взрослый печенье перекладывал[101]. Почему? А потому, что ребенок знает
о том, что печенье – в ящике, и полагает, что все остальные тоже должны это знать. Не
делая различия между вещами в мире и вещами в разуме, ребенок не в состоянии понять,
каким образом в разных разумах могут содержаться разные вещи. По мере взросления дети,
конечно, переходят от реализма к идеализму, начиная понимать, что восприятие – это всего
лишь точка зрения, и то, что они видят, не всегда будет тем, чем кажется, и поэтому два
человека могут воспринимать одну и ту же вещь по-разному. Пиаже заключил, что «ребенок
– реалист в своем мышлении» и что «его развитие заключается в освобождении от этого
изначального реализма»[102]. Другими словами, обычные люди, подобно философам, начи-
нают с реализма, но достаточно быстро от него избавляются.
Бегство реализма
Но если реализм и уходит, то не слишком далеко. Исследования показывают, что
даже взрослые люди при определенных обстоятельствах действуют как реалисты. Во время
одного эксперимента, к примеру, двух взрослых добровольцев сажали по разные стороны
полки с игрушками (рис. 9)[103]. Некоторые из отделений на полке были открыты с обеих сто-
рон, так что стоявшие там большой и среднего размера автомобильчики видели оба испы-
30 Кант И. Критика чистого разума. – М.: Наука, 1998. – Прим. пер.
60