ного-антрополога из густых тропических лесов Африки на открытую равнину. Вдали пока-
зались буйволы – маленькие черные пятнышки на фоне бледных небес, и пигмей уставился
на них с любопытством. А потом повернулся к антропологу и спросил, что это за насекомые.
«Когда я сказал Кенге, что эти насекомые – буйволы, он захохотал во все горло и попросил
меня не лгать и не говорить глупостей»[120]. Антрополог не был глупцом и не лгал. Просто
Кенге прожил всю жизнь в густых джунглях, где горизонта не видно, и поэтому не знал того,
что большинство из нас считает само собой разумеющимся: предметы выглядят иначе, когда
они находятся вдали. Мы с вами не путаем насекомых с копытными животными, потому что,
привыкнув к более-менее открытым пространствам, знаем с детства, что предмет, располо-
женный вдалеке, создает на сетчатке меньшее изображение, чем предмет близкий. Каким
же образом наш мозг определяет, будет ли маленький образ на сетчатке маленьким предме-
том, находящимся вблизи, или большим, но далеким предметом? Детали, все дело в деталях!
Мозг знает, что вид близких предметов более детализирован, чем вид предметов далеких,
подробности которых расплывчаты, и именно степень детализации он и использует, чтобы
оценить расстояние между нашими глазами и предметом. Если маленький образ на сетчатке
детален (мы видим тоненькие волоски на головке москита и текстуру крыльев), наш мозг
предполагает, что данный объект находится в дюйме от глаз. Если маленький образ на сет-
чатке не детализирован (видны лишь неясные, без теней и оттенков, контуры буйвола), мозг
предполагает, что объект находится в нескольких тысячах ярдов.
Как и близкие в пространстве предметы, бóльшим количеством деталей наделены для
нас близкие во времени события[121]. Ближайшее будущее детализировано тоньше, дале-
кое же видится расплывчатым и лишенным оттенков. Например, у молодых пар спраши-
вали, о чем они думают, представляя себе такое событие, как женитьба. Пары, которые от
этого события отделял месяц (они поженились месяц назад или собирались это сделать
через месяц), представляли его довольно абстрактно и расплывчато. И отзывались о нем
в таких серьезных выражениях, как «взять на себя большую ответственность» или «совер-
шить ошибку». Пары же, которые собирались пожениться днем позже или сделали это
только вчера, представляли себе конкретные подробности события и больше думали о сва-
дебных снимках и нарядах[122]. Сходным образом, когда добровольцев просили вообразить,
как они будут запирать дверь завтра, их мысленные образы отличались большей конкретно-
стью («вставлю ключ в замок»), а когда просили вообразить, как они будут запирать ее в сле-
дующем году, мысленные образы отличались неопределенностью («позабочусь о сохранно-
сти дома»)[123]. Думая о событиях далекого прошлого или будущего, мы склонны размышлять
абстрактно о том, по какой причине они произошли или произойдут, но, думая о событиях
недавнего прошлого или ближайшего будущего, мы конкретно размышляем о том, каким
образом они происходили или произойдут[124].
72
Д. Гилберт. «Спотыкаясь о счастье»
Видение во времени подобно видению в пространстве. Но между пространственным
и временным горизонтами имеется одно важное различие. Когда мы смотрим на буйвола
вдалеке, наш мозг осознает то обстоятельство, что нечетким, лишенным оттенков и деталей
буйвол выглядит, потому что находится вдалеке. Мозг не приходит к ошибочному заклю-
чению, будто буйвол сам по себе нечеток и лишен оттенков. Но когда мы вспоминаем или
воображаем далекое во времени событие, наш мозг словно упускает из виду то обстоятель-
ство, что детали на временнóм расстоянии стираются, и заключает вместо этого, что дале-
кие события – на самом деле такие однотонные и нечеткие, какими мы их воображаем и
вспоминаем. Думали ли вы когда-нибудь о том, почему так часто берете на себя обязатель-
ства, о которых, когда приходит время исполнения, глубоко сожалеете? Мы, конечно, все
это делаем. Соглашаемся посидеть через месяц с маленькими племянниками и даже раду-