то, что хотят видеть.
Тем не менее жестокие факты порой бывают настолько очевидны, что не считаться с
ними невозможно. Когда у защитника нашей команды находят кастет, а нашего кандидата
вынуждают публично признаться в растрате, на такое сквозь пальцы не посмотришь и легко
об этом не забудешь. Как же мы умудряемся по-прежнему придерживаться любимого убеж-
дения, если факты с ним никак не согласуются? Хотя слово «факт» как будто и имеет значе-
ние неопровержимой точности, на самом деле факты – это всего лишь предположения, соот-
ветствующие определенному стандарту доказательства. Если стандарт этот слишком строг,
тогда ничто и никогда невозможно будет доказать, включая «факт» нашего собственного
существования. А в противном случае все станет доказуемым и равно истинным. Поскольку
нас не удовлетворяют ни нигилизм, ни постмодернизм, мы склонны устанавливать крите-
рий доказательства примерно посередине. Где ему на самом деле следует находиться, точно
никто не знает, но мы знаем: где бы мы его ни установили, мы должны держать его в одном и
том же месте, когда оцениваем и желанные, и нежеланные факты. Было бы несправедливо-
стью со стороны учителей давать студентам, которые им нравятся, задания легче, чем тем,
кто не нравится; со стороны федеральных регулировщиков – требовать, чтобы иностранные
продукты проходили проверку сохранности строже, чем отечественные; и со стороны судей
– настаивать, чтобы защитник находил более убедительные аргументы, чем обвинитель.
И, однако, именно так мы и обращаемся с фактами, не подтверждающими желан-
ные для нас выводы. В одном исследовании добровольцев попросили оценить две научных
работы по изучению эффективности смертной казни как сдерживающего преступность фак-
тора[233]. В первом исследовании фигурировали разные штаты (сравнивался уровень пре-
ступности в штатах, где была смертная казнь, с аналогичным уровнем в штатах, где ее не
было). Второе исследование оценивало уровень преступности в отдельном штате (до и после
введения или отмены смертной казни). Для половины добровольцев в первом исследовании
был сделан вывод, что смертная казнь эффективна, а во втором – что неэффективна. Другой
половине добровольцев предложили противоположные выводы. Результаты показали, что
вне зависимости от метода исследования добровольцы выбирали те выводы, которые под-
тверждали их собственные политические взгляды. Если метод сравнения одного штата до
и после введения или отмены смертной казни давал нежелательные выводы, волонтеры тут
же решали, что сравнивать один штат в разные периоды бесполезно, поскольку с течением
времени меняются такие факторы, как занятость населения и доходы. И значит, уровень пре-
114
Д. Гилберт. «Спотыкаясь о счастье»
ступности в одно десятилетие (1980-е гг.) не может сравниться с уровнем в следующее деся-
тилетие (1990-е гг.). В случае, когда метод сравнения разных штатов давал неутешительный
вывод, добровольцы моментально заключали: бесполезно сравнивать штаты друг с другом,
поскольку такие факторы, как занятость населения и доходы меняются от региона к региону.
И значит, уровень преступности в одном штате (Алабама) не может сравниваться с уровнем
в другом штате (Массачусетс)59. Очевидно, что добровольцы установили методологический
критерий выше для исследований, которые опровергали их излюбленные выводы. Такой
подход позволяет нам достичь и поддерживать позитивный и достоверный взгляд на самих
себя и свой опыт. Например, добровольцам в одном исследовании сказали, что они очень
хорошо или очень плохо выполнили тест на социальную чувствительность. Затем испытуе-
мым предложили оценить два научных доклада: первый поддерживал достоверность теста, а
второй его опровергал[234]. Волонтеры, которые показали хорошие результаты в тесте, сочли, что поддерживающее тест исследование выполнено со всей научной строгостью (в отличие
от того, что сомневалось в его достоверности). А те добровольцы, что выполнили тест плохо,
оценили оба доклада с точностью до наоборот.
Когда факты бросают вызов нашему любимому выводу, мы рассматриваем их более