- Молчи, - зашептала она. - Спи...
Заснул Артамошка - и снова сон: занимается заря, по красному небу плывут огневые полосы, и свет их падает на землю. Видит Артамошка, что свет не от зари, а от огромной скалы, на вершине которой пылает горн; отец кует острые пики, из-под молота брызжут зеленые искры. Плывет над тайгой песня, слов ее не разобрать, но берет она за сердце - отцовская это песня. С песней и вскочил Артамошка с лежанки. Тишина. Он - к окну. На востоке розовело небо, вставало солнце. Рождался светлый день...
* * *
С воеводского двора решили Артамошку выгнать, но письменный голова заступился:
- Справный парнишка, а на побегушках - прямо огонь.
...И вновь замелькали по двору тонкие ноги, без устали бегает Артамошка. Вот он несется с огромным жбаном квасу, бегает к письменному голове, от письменного головы - к писцу, от писца - в приказную избу, и так до поздней ночи. Когда нависнет темь и замигают на небе звезды, бросается он на дощатую лежанку и спит до тех пор, пока утренний будильщик его не поднимет.
Разбудили Артамошку сегодня чуть свет. Бегал он и созывал в приказную избу всех важных служилых людей. Управитель Перфильев получил государеву грамоту. Медленно собирались важные лица и усаживались по чину.
В избе тесно и душно, а важные лица потеют, отдуваются, но дорогих долгополых шуб не снимают, чтоб честь и достоинство не уронить.
Правитель поднялся, за ним поднялись с лавок и остальные. Снял он шапку - сбросили и все остальные. Правитель подал письменному голове трубочку - государеву грамоту. Письменный голова откашлялся, отер ладонью губы и начал читать. Титул прочитал тихо и нараспев, а потом передохнул и громко забарабанил, выделяя каждое слово:
- "А как ты сей, великих государей Иоанна Алексеевича и Петра Алексеевича, указ получишь, излови тунгуса сибирского, тунгуску и их дитя, которые живут в лесах по рекам и речкам вдали от Иркутска, чтоб были они в платьях и уборах, с луками и стрелами по своему обыкновению. Тех тунгусов отправь немедля в Москву, надобны они для показа гостям иноземным..."
Письменный голова подал грамоту Перфильеву.
Все молчали. Казачий сотник, высокий, большеголовый мужик с вихрами, тронутыми сединой, важно откашлялся и сказал:
- Надо сыскать бродягу бездомного, что по базару шатается и рассказывает про земли далекие. Он и поведет казаков за тунгусами.
Как ветер, носился Артамошка по базарной площади, разглядывал бродяжек. "Вон их сколько, а потребно отыскать одного". Казаки, что пошли с Артамошкой, меж лавок прятались - боялись спугнуть бродяжек: разбегутся - не сыщешь, - но с Артамошки глаз не сводили. Остановился Артамошка у хлебного ряда, вспомнил про то, как пропел он петухом и всполошил толпу, которая слушала бродяжку. Приметный бродяжка, его-то он среди всех узнает. А тот бродяжка стоял у лавки купца Зырянова и не сводил глаз с бочки, где золотился на солнце янтарным отблеском мед. В руке он держал затасканную краюху черного хлеба и в десятый раз совал руку в карман: карман был дыряв, и рука высовывалась наружу. Прохожие смеялись:
- В кармане-то кукиш, много ль на него купишь?
- Хорош мужичок, что твой цветок, весь в лоскутах разноцветных!
- Неча сказать, нарядный!
А бродяжка подошел к бочке с медом и обронил, будто невзначай, корку хлеба.
- Ах, горюшко бедному Егорушке! Последняя корочка - оголодал! заголосил он и склонил над бочкой свою заросшую, словно кочка на болоте, рыжую голову.
Обозлился купчина и хотел ударить в живот вора непутевого - пусть бежит без оглядки, но визгливый бабий голос закричал над самым ухом:
- Не гоже, купчина, хлебец в меду держать! Ой, не гоже!
Подскочил купчина к бочке, вытащил хлеб из меда, а бродяжка цап из рук и давай облизывать! Лижет да ухмыляется, прибаутки-шутки сыплет и над купцом потешается: "Мед сладок, да хозяин гадок!" А купчина со злости в ответ: "Для бродяжки у нас вот эти поблажки!" И показал огромный кулак.
Тут из бродяжки и посыпалось, как из дырявого мешка:
Товару твоему гнить-перегнить!
А тебе, пузатому дураку,
В нос табаку,
В спину дубину,
В лоб осину!
И пошел, и пошел...
Вскипел купчина, схватил безмен - да за бродяжкой, а тот меж людей, как скользкая рыба, вертится, в руки не дается.
Устал купчина, идет в лавку, кряхтит да ругается.
- "Ну, - думает, хоть от лавки черта отогнал, и то ладно".
Подходит - а бродяжка у бочки стоит, рукой мед черпает, ест да крякает. Купчина - к нему, а он - хлоп ему в лицо медом, и был таков.
Свету не взвидел купчина. А народ над купчиной же и потешается.
Тут Артамошка бродяжку узнал, подбежал к нему:
- До тебя, дяденька, я прислан...
- Откелева? - важно спросил бродяжка.
- Из приказной избы, от самого правителя городка.
- Что ж тот правитель, окромя тебя, сопляка, и послать до меня не нашел человека?
Артамошка обомлел. А бродяжка стоит, руки в боки, приосанился и важно бородкой трясет. Ветерок заплатками играет, а из-под них грязное тело видно. Осмелился Артамошка, поближе подошел:
- Приказано бродяжку сыскать...
- Коль приказано, так ищи!
- Приказано сыскать такого, что далекие земли знает, чтоб с казаками мог идти.
- А не брешешь?
Артамошка побожился.
- Может, в смех меня норовишь взять? Смотри, малец, попомнишь Егорку Ветродуя!
Тут казаки из-за угла выскочили, бродяжку схватили и привели в приказную избу.
* * *
Прыгали светлые зайчики на казачьих доспехах - на пиках, пищалях. Бродяга Егорка Ветродуй сидел на коне и важно выпячивал плоскую грудь. Доспехов на нем не было, только заржавленная пищаль смешно болталась за спиной. Когда казаки тронули коней, Егорка загляделся, лошадь рванулась, и он чуть не вылетел из седла.