- Здоров ли отец? - перебил Чалык.
- Голова белее снега стала, - ответил Одой.
- А мама? - И Чалык испуганно взглянул на брата.
- Горе... - вздохнул Одой. - Горькие слезы глаза у ней съели - солнца теперь не видит, из чума не выходит.
Чалык тер глаза кулаком. Одой спросил:
- Много ли оленей привел?
- Только пять.
- И то радость! Пешему и один олень, как крылья подбитой птице...
Поймали оленей. Одой хотел помочь Чалыку, но он легко забросил ногу и вскочил на спину оленя. Одой усмехнулся. Чалык крикнул:
- Посади Агаду!
- Зачем оленя мучить!
И посадил на свои широкие плечи худенькую Агаду.
- Хой! Хой! Шагайте, - ласково торопил оленей Одой, шурша по свежему снегу своими лыжами.
"Большую радость принесла дальняя пасть, - подумал Одой. - Счастливая пасть! День назад она поймала золотистую лисицу - лучшую из моей добычи".
В чумах не ожидали радости. Панака растерянно бегал, дергал Чалыка за рукав парки, плакал, смеялся:
- Сын! Смотри, смотри! Это теперь твой лук. Его делал славный Саранчо.
Мать кричала:
- Покажись мне, сын!
Чалык опустился на мягкие шкуры, слепая обхватила голову сына и долго ласкала его лицо. Крупная капля упала на щеку Чалыка и покатилась обжигающей струйкой. Агада пряталась в мягкие шкуры.
Одой принес в чум много дров, чтобы натопить чум пожарче. Дрова положил у костра и сказал:
- Еду надо готовить. Зачем путников словами кормить!
В чум пришла жена Одоя, Талачи, и принесла большой кусок мяса дикого козла. Одой вышел из чума.
- Оленчиков посмотрю - не сбиты ли у них ноги, не надо ли их полечить.
- Каких оленчиков привел наш мужичок? - спросил Панака и вышел за Одоем из чума.
- Добрых, - коротко ответил Одой.
- Эко ты, сын, добрых: всегда так бывает - сильные живут, слабые умирают. Не об этом слово.
Одой понял:
- Вожак серый, с подпаленным рогом, матка и три молоденьких.
- Эко радость!
Панака подошел к оленю-вожаку и, нажимая кулаком на крепкую спину, с гордостью сказал:
- Этот бык имеет силу лося, а ум десяти лисиц!
Оленей отпустили пастись и вошли в чум.
- Тише, - зашептала Тыкыльмо, - они спят.
- А мясо? - обиделся Одой.
- Не ели, - ответила Талачи: - голова Чалыка горит...
БЕЛКА - ХИТРЫЙ ЗВЕРЬ
Проснулся Чалык и не узнал ни леса, ни гор - все покрылось белым пухом. В чуме мужчин не было, и он подумал: "Кто же усидит в чуме! По свежим следам лучшая охота".
Панака и Одой вернулись поздно, у каждого полная сумка белок. Не утерпел Чалык, развязал сумку Панаки и долго гладил серебристо-дымчатые шкурки.
Маленькое счастье свило гнездо в чуме Панаки. Ярко горел огонь в очаге, густой мясной запах наполнял чум. Много ли надо бедному чуму! Удачна добыча - и он переполнялся радостью, как речка переполнялась весной, в разлив, до краев.
Чалык не отрывал глаз от добычи.
- Белки нынче много, - сказал Панака, - в три лука добывать будем.
- От болезни на лыжах не убежишь, - сказала мать. - Пусть она сама бросит Чалыка, улетит из нашего чума в дымоход. На охоту пусть Чалык не идет.
Все согласились.
После сытного ужина каждый полез в свой меховой мешок. Все спали, только изредка стонала Талачи. Слепая Тыкыльмо не спала. Она сидела у очага, подбрасывала в огонь сухие ветки и думала о ясном солнце, о белоснежных днях.
В полночь затрепетал чум, заскрипели шесты, застонали, заплакали. Охапками летел в дымоход льдистый снег и покрывал спящих белой пеленой.
- Буря... - сказала слепая и смахнула с головы колючие льдинки.
Буря злобно рычала, рвала кожаную покрышку чума. Собаки жалобно выли - просились с мороза в чум. Слепая подползла к кожаному пологу и пустила собак, седых от снега. Они жалобно скулили и свертывались комочками в ногах спящих.
Первым проснулся Панака:
- Однако, буря или сон разломал мою голову?