Дорожка привела к большому дереву. У дерева воровка-мышь выронила несколько орехов. Чалык взял орех, раскусил, съел вкусное зерно и стал старательно искать кладовую белки. Хитрая белка не положила своих запасов в большое дупло, а устроила кладовую в дупле, под большим корнем этого же дерева. Чалык едва отыскал вход в кладовую: очень хитро белка закрыла вход мхом и сухими веточками. Чалык освободил руку от рукава, просунул в нору и вытащил горсть запасов белки. Это были сухие грибы, колоски таежных трав, сухие ягодки костяники и орехи. Чалык набил орехами свою охотничью сумку и заторопился в чум.
Панака разгрыз несколько орехов, обрадовался:
- Где нашел, мужичок, кладовую?
- В дупле под корнем дерева.
- А след белки к нему был?
- Нет. По следу мыши нашел кладовую.
- Не для мыши ли делала запас белка?
- Однако, для мыши... Нет, - растерялся Чалык, - для себя.
- Ой-ой, мужичок, хитрость белки разгадать не можешь! - щурил глаза Панака.
Чалык задумался. Панака не унимался:
- След у дупла хорошо смотрел?
- Хорошо.
- Плохо! - рассердился Панака.
Чалык вспомнил:
- Мышь мертвая у дупла лежала.
Панака сказал:
- Белка хитрая. Она сразу поймала мышь-воровку, но дала ей время дорожку протоптать, чтобы самой потом по этому следу ходить в кладовую. А чтоб другим мышам отбить охоту воровать, она убила мышь и положила у самого входа. Другие мыши придут, увидят мертвую подружку и скажут: "Тут мышей не милуют, насмерть бьют", - и убегут в страхе в свои мышиные норы.
Все слушали рассказ старого охотника, удивлялись, как он много видел, много знает. Только Чалык от досады кусал губы. Панака спросил его:
- Все ли взял из кладовой?
- Все, только грибы оставил.
- Хватит ли белке до весны?
- Хватит.
- Много ли у нее запасов?
- Много.
Панака почесал за косичкой, вздохнул:
- Запас у белки большой - зима длинная...
- Почему так? - спросила несмело Агада.
- Всегда так бывает: если зверь большой запас готовит - длинная зима будет.
"НИКТО НЕ ВИДИТ МОЕГО СЕРДЦА"
Жить становилось с каждым днем тяжелее. Мало становилось зверя. А гоняться за зверем на лыжах - много надо сил. И Панака стал думать о перемене стойбища. Ночь он спал плохо. Слышал, как всхлипывала у костра Тыкыльмо, и в голову его лезли тревожные мысли: "Как кочевать на пяти оленях? Никакой поклажи не увезти".
Панака посоветовался с сыновьями. Решили кочевать в сторону восхода солнца, ехать пять дней и у реки поставить чум. Трижды придется делать один и тот же путь.
Нагрузив пять оленей, первыми отправились Панака и Чалык.
Опустел чум. В нем остались только Тыкыльмо, Талачи и Агада. Одой ушел на охоту. Тыкыльмо сучила жильные нити. Агада и Талачи шили маленькие унты и парку. Талачи ждала ребенка, и женщины торопились до прихода мужчин в чум приготовить все необходимое для него.
Женщины слегка покачивались и пели протяжно и жалобно, как вьюга стонет в дымоходе. Каждая пела о своем. Тыкыльмо - о светлой речке, где тонет золотой месяц и купаются синие вершины гор; Талачи - о маленьком сыне, у которого губы краснее костяники, глаза хитрее лисьих, а ручки цепкие, как лапки серебристой белки. Агада нежно пела о том, кто уколол ее сердце иголкой и посмотрел в глаза синей звоздочкой, кто к ее щеке приложил свою горячую щеку.
Одой вернулся с хорошей добычей - убил горного козла. Сбросив парку, Одой молча взял нож.
- Огонь умрет - что сидите! - рассердился он.
Агада быстро вышла из чума и вернулась с охапкой сухих сучьев. Костер ярко вспыхнул, и забегали по чуму желтые пятна.
Одой обдирал козла. Вокруг чума выли и бесновались голодные собаки. Тыкыльмо облизала шершавые губы:
- Чую мясо доброго зверя.
Одой молчал. Ответила Агада:
- Оленчика маленького добыл Одой.
- Однако, нет, - ответила Тыкыльмо, - у оленей нет сейчас оленят.
Одой рассмеялся:
- У Агады глаза даже зайца от белки не отличат!
Агада обиделась: она и сама знала, что ошиблась.
Одой одним взмахом распорол живот козлу. Вытащил печенку; половину съел сам, а остальное подал матери:
- Возьми, мать, может язык твой узнает мою добычу.
Тыкыльмо глотала большие куски. Талачи и Агада следили за ней голодными глазами. Тыкыльмо сказала:
- Без собак добычи не бывает. Дай им, Одой, они голодны.