Плыли, рассекая крутые волны, плыли без песен...
Солнце поднялось над рекой. Золотыми пятнами искрились гребни волн. Дул тихий утренний ветерок. С Синей реки круто повернули, направились вверх по гладкому устью неведомой реки. Предутренний туман редел и медленно поднимался в поднебесье.
Всматриваясь в даль, Егорка заметил серую полоску. "Дым!" - екнуло сердце у Егорки. Но он молчал. Дощаники повернули к берегу и плавно скользили по тихому плесу.
- Юрты! - закричал Егорка и мешком скатился с мачты.
Атаман кулаком с одного удара сшиб с ног непутевого крикуна:
- Что козлом орешь?? Не слепые - видим!
Вытер Егорка рукавом нос, умолк.
- Ну смехота! - смеялись придушенно казаки. - Уморил!
Атаман махнул рукой, и лодки тихо подошли к крутому берегу.
Вышли казаки из дощаников и осторожно поползли по сыпучему яру.
Высунули головы казаки из-за кустарника, увидели у берега на зеленом пригорке четыре эвенкийских чума.
Остроконечные чумы стояли поодаль один от другого. Ветер слегка колыхал кожаные покрышки. Тихо вокруг, даже чуткие собаки молчали, будто вымерли. Все потонуло в сладкой предутренней дреме. Лишь в одном чуме слышался слабый детский крик да сонное баюканье; лишь над этим чумом взвивалась жиденькая струйка серого дыма. Видимо, этот чум и хранил для всего стойбища золотое пламя семейного очага; видимо, в этом чуме заботливая рука поддерживала огонь и день и ночь.
Крадучись, бесшумно поползли казаки в обход, чтобы захватить все чумы враз.
- Добыча! - затрепетал атаман. - Этих не упустим! Спят, видно, даже собаки не тявкают... с нами бог!
Сняв шапку, он размашисто перекрестился. То же сделали казаки.
- С богом! - махнул шапкой атаман.
Казаки вновь, припадая к земле, без шороха и шума поползли.
Первая почуяла врагов Терна. Она ощетинилась, разразилась диким лаем. За ней зарычали, залаяли и все остальные собаки. На стойбище поднялся сплошной собачий гвалт. Атаман тревожно махнул рукой. Казаки - кто куда: кто за валежину, кто в лощину, кто за кочку. Притихли, припали к самой земле, не дышат, ждут атаманова слова.
Из ближнего чума вышел Панака, из другого выглянул Одой.
- Отец, что видят твои глаза? - тревожно спросил Одой.
- Кроме горя, сын, ничего не видят мои глаза... Смерть тише змеи подползла к нашему стойбищу, - упавшим голосом ответил Панака.
Из большого чума выглянул Саранчо:
- Лючи!..
Он выхватил из колчана вой-стрелу и пустил ее ввысь. Стрела взвилась и пронеслась над головами казаков с пронзительным, зловещим воем. Казаки припали еще плотнее к земле. Собаки бешено лаяли. Панака, Одой, Чалык, Саранчо с двумя сыновьями отбежали от чумов и, укрываясь за деревьями, приготовились к защите родного стойбища.
Атаман махнул рукой, и казаки поползли, окружая кольцом стойбище. Атаман поднял голову и тут же, обливаясь кровью, упал. Меткая стрела Саранчо попала ему в плечо. Казаки опешили. Стрелы с визгом метались над их головами. Ивашка Стрепетов не успел подняться на четвереньки, как вскинул руки, охнул и вытянулся. Стрела сразила Ивашку в грудь.
В страхе казаки поползли обратно.
Но атаман, зажав рану, поднялся:
- Трусы! Аль стрелять разучились? Пали из пищалей!
Раздался залп. За черным облаком дыма потерялись остроконечные чумы. Притихли собаки. Зарядили казаки пищали и еще раз пальнули по чумам. Кинулись на приступ.
Вновь взвизгнули стрелы. Они разили без промаха.
Казаки дружно вскочили и, взмахнув пиками, клинками, ринулись на чумы.
Первым упал с простреленной головой старый Панака. Остальные отступили в лес. Храбрый Саранчо метал стрелы. Раздался залп, и Саранчо упал с раздробленной ногой. Казаки влетели в чумы, сорвали кожаные пологи.
- Всех в злобе порубают! - забеспокоился атаман, охая от боли. - Кого же повезем? Опять неуспех... Стой! - закричал он. - Стой, ошалелые!.. Живьем хватайте, вяжите!
В это время Егорка Ветродуй волочил из чума перепуганную, растрепанную Агаду. К нему подскочил разъяренным волком Елизарка Косой. Егорка отбивался от него:
- Уйди от греха, Елизарка! Моя добыча... Ей-бо, моя! Ножом пырну! Уйди!
Одой бросился на помощь Агаде. Она билась в руках Егорки подстреленной птицей. Разодранная парка слезла с плеч, черные косы волоклись по земле. Егорка впился, как коршун, и тащил свою добычу. Одой взмахивал пальмой и разил ею, как огромным мечом. Падали казаки, даже кольчуги железные не спасали.
Одой подскочил к Егорке, а тот, увидев страшные, кровью налитые глаза Одоя, всклокоченные волосы и смертоносное оружие, бросил Агаду, забился от страха в кусты.
Не успел Одой схватить Агаду: навстречу ему бежал растрепанный Чалык, а казаки окружали его и ловили арканом, как дикую лошадь: Чалык, отбегая, припадал на колени и успевал пускать стрелу за стрелой. Подбежав к широкоствольной сосне, он укрылся за ней, закричал:
- Терна! Усь! Усь!
Собаки бросились на казаков со всех сторон, рвали нещадно, сшибали с ног, хватали за глотку. Зазевавшегося Прокопку Елкина они сбили с ног, загрызли насмерть.
Побили казаки собак. Долго гонялись за Терной, но убить ее не смогли.
Одой и Чалык бежали по тайге, на руках они несли полумертвую Агаду. Наперерез им неслась целая ватага казаков. Окружили кольцом.
Оглянулся Одой - всюду казаки. Скрипнул от злости зубами и взмахнул пальмой. Казаки бросились на Одоя, но от каждого взмаха пальмы шарахались, давя друг друга. Вскипел атаман. Вскинул пищаль. Грохнул выстрел - красная струйка поползла по руке Одоя. Выпрямился Одой, тонкая усмешка скользнула по его лицу. Поднял он пальму над головой, с одного взмаха переломил ее пополам, бросил казакам под ноги.
- Аркань! - кричали казаки.
- Погодь, оружию бросает! - остановил атаман.
Одой и Чалык бросили луки, сдернули с себя пустые колчаны и мигом кинули их под ноги казакам. Агада лежала на земле, закрыв лицо руками.
Одой подошел к Чалыку и приник своей щекой к его щеке. Затем выдернул из-за пазухи красивый, расшитый руками Талачи мешочек, зубами стал рвать его в клочья и бросать под ноги.
Казаки гоготали:
- Вали-мели до самой земли!