63810.fb2
- Брехун! - перебил его приказчик. - Слова твои - ветер!
- Вот те крест! - клялся подьячий.
- Сказывай, как и что, - приглушенно заговорил приказчик и уставился на подьячего сверлящим взглядом.
Вскочил подьячий и забормотал над самым ухом приказчика.
- Ну замолол, ну зачастил, один гуд от твоих слов в ушах стоит! отмахивался от него приказчик. - Говори толком.
Подьячий замолчал.
- Ну! - озлился приказчик. - На язык тебе медведь наступил, что ль?
Подьячий открыл оконце, в избу ворвался людской гам.
- Глянь, народу гулящего тьма! За малую деньгу гору свалить рады.
- То дело! Но смотри, Степка, нраву я, сам знаешь... Чтоб все было в толк. Понял?
- Понял.
- Беги!
Завертелся, закружился подьячий - во все концы послал зазывал. Рыскали зазывалы по площади, по Нахаловке, сновали из избы в избу.
А с подьячим случилось неладное: исхудал он, осунулся и, как шептали злые языки, умом обеднел. Забьется в темный угол, дергает из бороды по волоску и невнятно шепчет: "Амбар, амбар, амбар..." Долетел слух об этом до попа. Подумал поп, покрутил головой.
- Борода у Степки большая, кудлатая - хватит волосьев. Не тревожьте его.
Решил поп приказчику об этом рассказать, но забоялся: больно уж злобен был Христофор Кафтырев.
А тем временем поравнялись с острогом корабли - крутые носы. К острогу те корабли не причалили, а повернули на бой-струю и пронеслись быстрым плавом. Удивленно разинул рот писец, поковырял в носу, почесал под шапкой и гадать начал, какие то корабли: не то соляные, не то рыбные, не то хлебные, не то еще какие. Пока думал да прикидывал, корабли изчезли за крутой излучиной реки. Махнул воеводский служка рукой, с досадой пробормотал:
- Не нашей ярмарки корабли.
Корабли миновали излучину, стали носы к берегу направлять, шаркнули днищами о прибрежный песок и остановились. Первым вылез Филимон Лузин, а за ним и все остальные. Сошлись ватажники вокруг и стали думать: как быть и за какие дела приниматься? Порешили в дозор послать лазутчиков умелых, толковых, чтоб те в тонкости все разузнали, а к ночи сообщили в стан.
Филимон сказал:
- Пусть идут Артамошка с Чалыком. Кто о них худое подумает!
- И то верно, - согласились атамановы помощники.
Отвел Филимон Артамошку и Чалыка в сторону, долго говорил:
- Не запамятуй, Артамошка, то не дай бог! Никиту Седого сыщи. Ему и передай мои слова, только на ухо. Смотри, на ухо! Ему только! Мужик он приметный. Как встретишь, то молви тайные слова. - Филимон наклонился к самому уху Артамошки. - Те слова такие: "Сизые голубки прилетели, Никита!" Коль переспросит, добавь: "Атаманы молодцы".
Артамошка и Чалык побежали.
На площади торг был в самом разгаре. Друзья спустились с пригорка, обежали длинный тын, очутились на узкой улице, свернули за угол и потонули в шумливой и пестрой толпе.
Артамошка торопливо пробрался в купеческие ряды, пробивая дорогу локтями. Чалык боязливо держался за руку Артамошки и до смерти боялся оторваться от него и затеряться в толпе. Друзья попали в обжорные ряды. Сильно пахло конопляным маслом, жареной рыбой, пирогами, мясом, чесноком, кислой капустой. Артамошка невольно остановился и уставился глазами на жирный кусок. Торговка заметила, как бегают у парня глаза, нахмурилась, погрозила кулаком. Чалык бросился в сторону, но Артамошка его удержал.
Вскоре они попали в сладкие ряды. Леденцы переливались разноцветным бисером, медовые лепешки, пастила ягодная, крашеные узорчатые пряники кони, рыбы, птицы - лежали грудами. Чалык не мог оторвать глаз.
Артамошка позабыл все наказы отца: страсть хотелось поесть самому, а главное - угостить Чалыка. Он беспрерывно толкал в карман руку, но карман был пуст. Какой-то мужик-насмешник гаркнул ему:
- Ищи, ищи!
Артамошка очень обиделся, но сдержался.
Долго крутились они с Чалыком у сладких рядов. Видя, как уставился Чалык на пряники, Артамошка готов был зверем броситься и схватить добычу. Но толстый купчина давно заметил их и не спускал с них зоркого глаза.
Артамошка постоял, подумал, твердо шагнул:
- Сейчас деньгу будем добывать.
Чалык не понял.
В это время к торговцу подошла баба в пышном сарафане, в ярком, как жар, платке; за юбку ее держался мальчонка и пальцем показывал на пряники. К удивлению Чалыка, баба подала купцу что то совсем маленькое, кругленькое, будто желтую гальку с реки, и купец, извиваясь и лебезя, подал ей целую пригоршню леденцов. Чалык спросил Артамошку:
- Какой камешек дала?
- То грош, - ответил Артамошка и с грустью добавил: - У нас и гроша нет.
Опять Чалык не понял.
Артамошка остановился в раздумье, потом хитро улыбнулся и быстро вышел из толпы. За ним побежал и Чалык. Артамошка привел друга к берегу реки. Желтой глиной разрисовал он ему лицо, то же сделал и себе, затем вывернул шапку кверху шерстью, нахлобучил ее на глаза, и они пошли. Не успели отойти и трех шагов от берега, как за ними с криком и улюлюканьем побежали ребятишки. Они прыгали, хохотали, дергали Артамошку и Чалыка за одежду:
- Смех идет!
- Хохот бредет!
- Улю-лю-лю!
- Фью-фью!
Чалык пугливо прижимался к Артамошке, а тот шел уверенно, подбадривая друга.
На базаре Артамошка выбрал место, где больше всего суетился народ. Вместе с Чалыком они сели, подобрав под себя ноги, Артамошка звонко крикнул:
- Эй, подходи! Чудо! Человек-птица! Дешево! Всего один грош! Нет гроша - давай что хошь!
Быстро скопилась кучка ротозеев. Они толпились, и хотя еще никакого человека птицы не было, многие ахали, удивлялись, а чему - и сами не знали. Артамошка решил, что время настало. Он встал, вытянул губы трубочкой и пронзительно засвистел, потом пустил трели, защелкал и наконец перешел на переливы нежные да грустные. Щуплый мужичонка в синей поддевке, высокой бараньей шапке не вытерпел:
- Птица, лесная птица!..