- Бей насмерть, купец! Татю один конец!
Выскочил Артамошка к месту побоища и волчком завертелся подле купца.
- Пни щенка! Пни! Ишь, куда лезет! - зашумели на него.
- Пшел! Не мешай, щенок, дело делать!
- Батюшка, да никак это Лузинов мальчонка?
- Он и есть!
- За ухо его, озорника, за ухо да к матери!
Но Артамошка вытянул шею, заложил два пальца в рот и засвистел клестом, да так звонко, да с такими чудесными переливами, что толпа ахнула, замерла.
- Родненькие, - заголосила румяная женщина в цветном платке, - ну как есть пташка, полная пташка...
- Доподлинный клест, слов нету, - скороговоркой бросил сосед и приложил руку к уху, чтоб слышнее было.
Артамошка заливался птицею: свист его то затихал, слышался словно в отдалении, то нарастал и переливчато рассыпался нежной трелью.
- Складно поет мальчонка, за сердце хватает, - смахнула слезу румяная женщина.
Купец Парамонов и его сыновья бросили вора, смешно расставили ноги, удивленно смотрели в рот Артамошке.
Тем временем вор, с трудом приподнявшись с земли, пополз на четвереньках, оставляя за собой пятна крови. Про вора забыли. Только Артамошка изредка поглядывал на него, замирая от радости.
Вор скрылся.
Купец Парамонов первый заметил, что вора нет. Он с досадой ударил о землю дубиной, да так, что толпа шарахнулась в сторону. Размахивая кулаками перед самым носом перепуганного сына, купец гремел:
- Упустил татя! Убью!
Разъяренный, всклокоченный и потный, он шагнул к Артамошке, но тот вмиг отскочил, сделал ногами несколько смешных вывертов, взмахнул по-птичьи руками и юркнул в толпу. Сыновья Парамонова бросились за ним, но плотное кольцо людей преградило им путь.
Стоявший впереди мужик в высокой татарской шапке, рваной ситцевой поддевке неожиданно протянул:
- Ну-у...
- Вот те и "ну-у"! - передразнил его мужик с важным видом, с широкой, как лопата, бородой. - Птичье горло у парнишки, птицей должен бы родиться, а получилась ошибка - в человека вышел. Вот те и "ну-у"!
С площади уходили медленно. Долго еще судачили бабы, спорили мужики все удивлялись Артамошкиному птичьему уменью.
Артамошка вспомнил про дом, про Палашку - затревожился.
Разбрасывая брызги грязи босыми ногами, мальчик летел домой. "Кабы не пришла мамка! Забьет!" - думал он.
Мать еще не пришла. Палашка с распухшими от слез глазами сидела посреди избы. Горшка с квасом на лавке не было, валялись вокруг лишь мелкие черепки. Полкаравая черного хлеба - единственный дневной запас всей семьи - лежал в ногах у Палашки. Мякиш она выколупала, как мышь, досыта наелась, остальное раскрошила, разбросала по полу. Она толкала грязную ногу в середину каравая и неудержимо хохотала. Вспомнив наказ матери, Артамошка похолодел:
- Ой, беда, горе!..
Палашка сидела в квасной луже и тянулась руками к Артамошке. Артамошка выхватил каравай, и слезы брызнули у него из глаз. Из середины каравая посыпались сор, черепки горшка, грязная тряпка. Палашка превратила корки каравая в склад для своего незатейливого имущества.
Артамошка с кулаками кинулся на Палашку, но руки опустились. Палашка, смешно оттопыривая губы, смотрела на него большими ласковыми глазами.
Мать пришла поздно. Не успела она откашляться и отдышаться, как Артамошка виновато сказал:
- Палашка горшок с квасом разбила... Мыши хлеб слопали. - Он исподлобья взглянул на мать, и по спине у него забегали мурашки.
- Артамошка, сынок... - тяжело кашляя, сказала мать.
Как громом ударило его. Бросился он к ногам матери, обнял ее колени и притих.
- Артамошка, в люди тебя хочу отдать.
- Кому?
- Либо в кузню, либо к плотникам и корабельщикам Сомовым.
- Страшно мне, маманя, как же я...
- Не страшись, сынок. Видишь, до могилы мне два шага, не могу я...
- А Палашка с кем?
- Палашку тетка Романиха берет...
Мать заплакала и ничего больше не сказала.
ВОЕВОДСКИЙ СЛУЖКА
Тем временем в доме воеводы Ивана Гагарина дело большое вершилось. Новость птицей облетела государев двор, перелетела за толстые стены острога и дошла до горожан. Пришел государев указ; воеводу Ивана Гагарина сменить, на его место поставить воеводою Афанасия Савелова.
Писец Алексашка с караульным казаком, сидя на бревне возле поварни, разговаривали шепотом:
- Какого-то бог даст воеводушку? Строг был воевода Иван Гагарин... ох, строг! - вздохнул писец.
Казак посмотрел хмуро:
- Неумное болтаешь, Алексашка. Всяк воевода строг. Трудами же нашего воеводы новая крепость возведена, работные людишки да пашенные мужики в повиновении живут, мирно...
- Худой жир - горше хрена! - воскликнул писец. - Только вчера работные мужики похвалялись: мы-де до воеводского добра доберемся...
Прошел письменный голова, и Алексашка умолк.
...Новый воевода прибыл тихо, сел на воеводство тихо. Не прошло и месяца - застонали воеводские людишки: тяжела рука воеводы, крут и зол Афанасий Савелов, своенравный управитель. Не писаны ему указы государевы, вор и разоритель - всем насолил, всех обидел. Письменного голову поносит, приказчика ругает, поп на глаза ему боится показаться. Казакам жалованья не платит, гребет в свои карманы, угрожает в жалованье совсем отказать.