Увидев, что за спиной говорившего темнела другая фигура, старик невольно обернулся к палатке: продавщица уже навешивала замок.
- Я... Да как вы меня поразнюхали? - Лицо старика передергивалось от волнения, потом окаменело, и глаза расширились в ужасе. - Как прибрал? Кто? Я ничего не знаю, ребятки, обождите... И худо мне, сердце дрыгает.
- А кому хорошо? Только птичке-ласточке, пока зима не пришла... Ты не придуривайся, темнила, а шагай к месту, где занорился, пока прямо тут не оставили. Ну!
С противным повизгиванием качался фонарь на столбе, светилась запертая палатка. Не очень далеко раздался низкий сигнал электрички.
Старик, сгорбившись еще больше, поплелся в сторону забора, за которым лаяла собака, и две тени двинулись за ним.
Русанова сама предложила идти пешком, и, охотно согласившись, Мальцев сразу вспомнил краткую характеристику, данную ей Воронцовым: "Живет без мужа, одевается хорошо, хотя зарплата не ахти..." Вспомнил и поймал себя на том, что подосадовал, ибо таилось в сказанном нечто бросающее тень на женщину, идущую рядом, а эта женщина ему нравилась, что было совсем некстати.
- ...Самые высокие цены обычно итальянцы дают, - рассказывала Елена Андреевна. - Особенно когда доходит до модных мехов.
- Это какие же?
- Рысь, волк, серебристо-черная лисица, норка по-прежнему... И, конечно, пресловутый соболь, он только нами представляется. Входит в моду светлый хорь.
- Хорек? - удивился Мальцев. - Вот никогда подумать не мог... А вы какой мех любите?
- Белку, - рассмеялась она. - Нет, правда. Я ведь когда гляжу на шкурки, почему-то вижу самих зверей. Рысь, волк, лиса, хорек - одна кровожадная шатия. А белка никого не трогает, славная такая.
- А соболь, значит, вам тоже не нравится?
- Ну, этот никому спуску не даст! Ночной хищник, не брезгует никем. Из одного семейства куньих: соболь, куница, хорек, норка, выдра, барсук...
- И барсук из этих? - в удивлении приостановился Мальцев. - Он не похож на них совсем и спит зимой, как медведь... Вы меня не морочите?
- Зачем же? - опять засмеялась Русанова. - Просто все пальцеходящие, а он из стопоходящих и тоже хищник, правда, не столь активный, раз только на земле охотится и зиму спит. А на Дальнем Востоке живет куница-харза, такая крупная, что даже на косуль нападает.
- Экая дрянь! Но шашлык из косули - вкусно, приходилось пробовать... Ну вот, теперь вы остановились, вы против шашлыка из косули?
- Я против того, чтобы проходить мимо дома. И остановилась, потому что пришли, - Елена Андреевна заглянула в подворотню. - Только, знаете, проводите чуть дальше, у нас двор жутковатый.
Старый двор и впрямь казался недобрым в эту пору, у подъезда Русанова вздохнула с облегчением.
- Спасибо, что проводили.
- Подождите, - Мальцев взял ее руки в свои. - Ведь мы ушли с изысканного ужина как раз перед кофе с мороженым... Мороженое, ну его, а кофе хочется. Не пригласите?
- Вот это да! - сказала она, и в лице было одно любопытство. - Самое удивительное, что нет желания возмутиться. Вы всегда так напористы?
- Всегда, - сокрушенно признал Мальцев. - И действительно, душа просит хорошего кофе, а я знаю, что вас никто не ждет.
- Все-то вы знаете, - нахмурилась Русанова, высвободив руки. - Я видела, как вы беседовали с Воронцовым, и поняла, что речь шла обо мне... Он-то очень прост в обращении с женщинами, а о вас я думала иначе.
- Значит, все-таки думали... Это хорошо. Чем же провинился Воронцов?
- Ничем особенным. Мужчина как мужчина: пригласил на прогулку на своем катере, потом других гостей высадил и был очень предприимчив... По-моему, с тех пор сердится на меня, - она снова вздохнула. - И вы еще обидитесь, что прогоню... Идемте, напою вас кофе, пусть и ни к чему это к ночи.
На второй этаж поднялись молча, Елена Андреевна повозилась с ключом, отворила дверь.
- Проходите и не судите, гостей не ждали.
Мальцев шагнул в освещенный коридор, а из комнаты вышел мальчик лет десяти.
- Вот хорошо! - сказал, окинув гостя взглядом с материнским прищуром. Я сколько раз в окно смотрел, все нету и нету... А тебя проводили.
- А меня проводили... Уже поздно, но ты здоровайся и веди человека к себе, я на кухне разберусь.
- Здравствуйте. Я Дима Русанов, прошу сюда.
- Виктор Сергеевич, вечер добрый.
Озадаченный Мальцев последовал за ним в небольшую комнату. Письменный стол освещала настольная лампа, на шахматной доске застыли фигуры. Он подошел, заглянул в запись ходов, лежавшую рядом.
- А почему конь на це-шесть не сыграл? Хотя да - тогда ладья выходит на седьмую с угрозой. И потом третьим ходом можно выиграть качество. Понял.
- Вы мастер? - с уважением посмотрел на него мальчик.
- Нет, я дилетант. Но с большим стажем.
На кухне Елена Андреевна зажгла газ, поставила чайник. Достав из шкафчика кофемолку, засыпала зерна, но не включила ее. Застыла в задумчивости, держа ее в руках, и рассеянно улыбалась чему-то.
Воронцов с презрением относился ко всем, кто выказывал хотя бы маломальское подобострастие перед иностранцами, называл таковых "обшарашками", и уличенный в этакой слабости интересовал его с той поры только как мишень для злых насмешек. Но кодекс джентльменства чтил, хотя не без своеобразных отклонений. Во всяком случае, всегда выглядел безупречно, прилагая к тому немало стараний.
И в утро после пирушки у поляков встал, как обычно, рано, и гимнастику проделал полностью, а после долго отмокал пол душем.
Одевшись, пораздумал, заходить ли в спальню, но именно там остался телефон, и пришлось войти.
- Тебя когда ждут, сокровище? - спросил он, разглядывая прихваченные с собой галстуки.
- В двенадцать, - не открывая глаз, ответила Вика. - Разве нельзя собираться потише? Голова разламывается.
- А ты пей больше... Смотришь в телевизоре про алкоголиков? Очень поучительно.
- Ты мастер поучать, - она открыла глаза, и в них была открытая неприязнь. - Поучал Татьяну, потом наставлял Элку, образовал, как мог, меня и теперь, кажется, заскучал... Ну сунься опять к этой скромнице, к Русановой, давно вокруг кружишь! Хотя к ней твой новый приятель неровно дышит: весь вечер глаза пялил. И что там нашел!
- Да уж нашел, по-видимому, - Сергей Александрович остановил свой выбор на одном из галстуков и, застегнув рубашку, ловко повязал его. - Ты хороша, спору нет... Но если судить строго и здраво, то представляешь из себя не более чем роскошную куклу. А она - женщина. Большая разница, заметь... За тобой заехать?
- А пошел ты... - Вика села и взяла с тумбочки у кровати сигареты. Что же ты шьешься со мной? Обещал, чего ни обрисовывал про роскошную жизнь, пока обхаживал... А я проживу и без тебя!
- Вряд ли, ума не хватит, - он тоже достал и размял сигарету, но раздумал курить натощак. - Все, что я обещал, - сделано. Ты одета и обута на зависть многим трудящимся, имеешь работу, о которой мечтала, и свою зарплату, как мне известно, откладываешь на книжку... На большее я не рассчитан, по-видимому, характером слаб. А воровать в наше время опасно, милочка: год воруешь - десять кукуешь! Что касается нашего брака, то позиция моих предков тебе известна. По ряду веских причин приходится с ней считаться. И запомни...
Накрытый подушкой телефон на полу заверещал жалобно и глухо. Воронцов присел, послушал, решая, брать или не брать трубку, но тихие трели продолжались, и подушка была отброшена.
- Говорите. Ну я, я, разумеется. Что у тебя голосок вибрирует? И на службу заявился до времени. А-а-а... Понятно. Кого - всех? Это, брат, не всех, а ответственных! Ясненько, сейчас выезжаю... Я сказал - сейчас. Положи под язык валидол и жди.