Из списков живых я надолго сейчас исключён.
И жизнь под откос, как разбитая бричка свалилась,
На каторжный труд лиходейкой-судьбой обречён.
Как трудно словами измерить обиду и муки,
Как страшно поверить, как тяжко в душе пережить,
Что цепи закона сковали мне волю и руки,
Что стал я бесправным и грязью обрызгана честь...
... Отец никогда ни с кем из известных мне людей, близких или далёких, не делился всеми деталями тех своих воспоминаний. Никогда и ни с кем. Даже эту тетрадку все годы очень тщательно прятал в платяном шкафу. Мне же в руки она попала от мамы через много лет после его смерти...
Уже в довольно зрелом возрасте для меня стало очевидным, что мой долг – сделать всё возможное для выяснения Истины.
Многих усилий стоило достать на денёк его досье из архивов ведомственных спецслужб. И когда, наконец, это удалось, меня ждало разочарование.
Там был подробно описан его «трудовой путь»:
С По Должность Предприятие Место
авг. 1942 – дек. 1944 Командир А.Э. 939 авиаполк ПВО г.Улан-Удэ
дек. 1944 – дек. 1945 Штурман полка 718 авиаполкг. Дальний
дек. 1945 – май 1946 ТокарьМех. завод МВДг. Ворошилов-Уссурийск
май 1946 – май 1947 Технолог Мех. завод МВДг. Ворошилов-Уссурийск
май 1947 – апр.1948 Старший дис-
петчер завода – // – – // -
апр. 1948 – окт.1948 Зав. Клуба КВО Норильска г. Норильск
янв. 1949 – авг. 1949 Технолог Институт п/я 12 г. Жуковский
Там же была подшита написанная с массой грамматических ошибок «Анкета, заполненная инспектором ОНУ 8.12.1948»:
"...В 1945 осуждён Рев. трибун. 9 ВА Приморск.В.О. по ст.193-25а...
... наказание отбыл досрочно в г.Ворошилов-Уссурийск и пос.Норильск Красноярск. кр. в 5-48."
Невозможно было без слёз читать собственноручно написанную «Автобиографию Гарнаева Юрия Александровича от 20.02.1951»:
"... В октябре 1945 года я допустил нарушение приказа № 0150...
За это был Военным трибуналом 9 В.А. осуждён... Наказание отбывал в системе Дальлага МВД, работал токарем, затем технологом и старшим диспетчером завода. В октябре 1948 был досрочно освобождён..."
Какая чудовищная, унизительная подавленность Личности прочитывалась меж этих строк!
Но нигде, никоим образом, кроме общих формулировок «разглашений» и «нарушений приказов», конкретных причин и обстоятельств его осуждения указано не было. Его же собственные воспоминания, изложенные уже много позже и совсем не столь формально, тем не менее, мало что проясняли:
"... Я знаю, что такое война. И что такое смерть. И всё же самое трудное началось для меня потом. Случилось так, что я перестал летать. И думал, что уже никогда не поднимусь в небо. Я вернулся в Москву...
С чего начинать? Что делать? Ведь мне уже тридцать один год. И с каждым днём всё острее чувство: не могу! Хочу видеть самолёты, слышать их запах. Каждый день! Ради этого пошёл работать мотористом на аэродром, к лётчикам-испытателям. Одно время пришлось даже заведовать их клубом. Потом технологом. Лишь бы быть рядом!
А на душе горечь: на моих глазах рождалась новая реактивная авиация. Но я был только свидетелем создания новых машин. Свидетелем каждодневного подвига лётчиков-испытателей. Рыбко, Шиянов, Седов, Анохин, Амет-Хан... Раньше я только слышал о них. Теперь видел в воздухе, видел в работе. Порой в яростном поединке с новой машиной, с натиском воздуха, с давящей перегрузкой, когда лицо пилота становится почти неузнаваемым...
Да, это был мир особых людей. Законы товарищества для них непреложны и в небе, и на земле. Я понял это, когда они помогли мне снова взять в руки штурвал, хоть и было это непросто..."
... У меня оставалась ещё надежда узнать хотя бы что-то из рассказов его соратников. Я опросил многих людей: тех, кто говорил, что знает сам или знает того, кто сам слышал что-то об этом... Интересным оказалось, к примеру, то, что вообще в период 1942-45 годов в Забайкалье он был довольно известной личностью. Но совсем не как лётчик-истребитель... А как регулярно публиковавшийся лирический поэт:
Тамцак-Булак, Дайрен, Москва,
Тамбов, Мичуринск, Ленинград...
И эти нежные слова,
И белой ночи маскарад.
И море с проседью барашков
Катилось из-под облаков
К всегда открытой нараспашку
Скалистой груди берегов.
Мечта в полёте альбатроса
Крылатой вольности полна,
Костюм пилота, жизнь матроса,
Солёный ветер и волна.
Давно прожитого картины,
Любви несмелый, первый дождь,
Зовущий голос – крик утиный,
Вишнёвых дум хмельная дрожь.