Я вошел в воду. Было совсем мелко, едва доходило даже до колена. Ирки плескались чуть дальше, метрах в десяти. Моей было по пояс. Поплавал, блин. Разочарование скрыть не удалось.
Сосед рассмеялся.
— Пойдем туда. Там в прошлом году работала черпалка работала — дно углубляла, там нормально.
Я нерешительно оглянулся на девчонок. Что в прошлый раз случилось с Иркой, никто не смог объяснить. Даже причину смерти не нашли. Я прекрасно помнил, как судмедэксперт, которого отец поймал на выходе из здания, разводил руками. Вид у него при этом был отнюдь не виноватый — недоумевающий, растерянный. Он правда не знал, что случилось возле тех развалин. Списали на несчастный случай.
Если в этот раз она утонет… Я украдкой трижды сплюнул через плечо. Все повторится, разве что причина смерти станет очевидной. А я профукаю свой шанс, и сам себя простить не смогу. Нет. Этого нельзя допустить.
Дядя Толя все понял.
— Не волнуйся, за ними Юлька присмотрит. Он обучен.
И приказал строго:
— Цезарь паси!
Пес тут же прекратил возню, словно по мановению волшебной палочки из бесшабашного Юльки превратился в настоящего серьезного Цезаря.
Соседская Ирка возмутилась:
— Ну пап! За что? Мы никуда не полезем. Честно-пречестно!
И сделала непередаваемо честные глаза. Моя встала рядом. Глаза у нее были такие же. Верить им сразу расхотелось.
— Знаю я вас. — Рассмеялся сосед. — И ваше честно-пречестно тоже знаю, хитрюги. — Потом добавил: — Иришки, нос не вешать. Мы с Олежеком быстренько сплаваем до буйков и вернемся.
Девчонки сдались, выбрались ближе к берегу, уселись на теплый песок и принялись лепить замок. От сердца сразу отлегло. Цезарь вокруг нарезал круги. Вид у него был весьма серьезный.
Глубина появилась очень быстро. Вот только было по колено, и вдруг по пояс.
Дядя Толя крикнул:
— Поплыли! Кто быстрее!
Он плюхнулся в воду и поплыл мастерски — кролем. Я аж прицокнул от зависти. Всю жизнь хотел заняться плаванием, да никак не хватало времени. Плавал исключительно саженками, как научил в далеком детстве дед.
Я бросился следом. Догнать не надеялся, думал лишь о том, чтобы не отстать слишком позорно. У буйков сосед меня подождал, так что полосатого бока мы коснулись практически одновременно.
— Молодец, — сказал он искренне, — умеешь.
От такой похвалы я неожиданно растаял. Давно мне никто не говорил вот так, запросто, молодец. Было приятно.
Обратно плыли не спеша, отдыхая. Хотя было видно, что соседу еще десяток таких дистанций вполне себе по зубам. До берега оставалась совсем чуть-чуть, когда я заметил Вику. Она стояла на песке, красивая, нарядная, в красном платье по колено. Ее длинные волосы были забраны в два хвоста и перекинуты через плечи на грудь. В руках она держала вчерашнее полотенце.
Глава 5. Табор
Вика смотрела на меня. Серьезно, изучающе, деловито, без намека на симпатию. Как смотрят в лаборатории на подопытных мышей, выбирая, которую из множества взять для вивисекции. И я под ее взглядом почувствовал себя почти так же, как вчера ночью на кухне, мягко выражаясь, весьма неуютно.
Наконец она приняла решение, подняла руку и небрежно, унизительно поманила меня пальцем. Как лакея, как собачонку. Как же эта маленькая дрянь была уверена, что я сейчас обо всем забуду и прибегу на зов. На душе стало мерзко. Еще хуже было от осознания, что в прошлый раз я бы непременно пошел.
Дядя Толя встал рядом.
— Тяжелый случай, — усмехнулся он. — Пойдешь?
Я покачал головой и, словно отделяя себя от прошлого, ответил:
— Нет.
— Это правильно.
Вика еще ничего не успела понять. Ее нахальной уверенности в собственной неотразимости можно было лишь позавидовать. Объяснять ей что-то было совершенно бесполезно. Не поймет. Такие понимают и любят только себя.
Я развернулся и поплыл обратно. Сосед все понял, не стал меня догонять. А я плыл и думал, что первая любовь — страшная вещь. Эдакое оружие массового поражение. Сколько жизней она сломала за долгую историю человечества? Не перечесть.
Еще я поражался самому себе. Неужели вот это создание могло казаться мне прекрасным? Как я тогда мог всего этого не видеть?
До буйков долетел на адреналине. Там долго висел, обнимая шершавые бока поплавка. К берегу повернулся спиной. Это было глупо. Это было совсем не по-мужски. Я все прекрасно понимал. Но мне нужно было прийти в себя. Внутри клокотала злость — на себя, на свою дурость, на то, что тогда, в первый раз, из-за какой-то малолетней дряни так запросто сломал себе жизнь.
Сколько прошло времени, не знаю. Наконец, с берега донеслось Иркино встревоженное:
— Олег, возвращайся уже, домой пора.
Я словно очнулся.
Вики не было. Обе Иришки, полностью одетые, в платьях, стояли на берегу. Дядя Толя рядом, сидя на корточках, о чем-то беседовал с Юлькой. Я оттолкнулся от буйка, поплыл обратно и тут же понял, что совсем не могу грести, так сильно затекли у меня руки.
Паники не было. Только какое-то тупое равнодушие. Опустошение. Я перевернулся на спину вытянул руки и стал плыть, толкая себя одними ногами. Однажды прошлой жизни это спасло меня. Помогло и сейчас.
Доплыл на честном слове. На пляж выходил, опустив глаза. Почему-то было ужасно стыдно. В первую очередь перед собой. Ирки играли с псом. Дядя Толя старательно делал вид, что ничего не произошло. И я почувствовал к нему благодарность.
Уже во дворе дома он напомнил:
— Отпрашивайся у своих. Завтра утром выходим в море. Не забудь. Здесь, у подъезда, в шесть. Вернемся к обеду. Если будет нужно, скажи отцу, что мы живем тут.
Он указал на окно первого этажа. И я понял, что именно здесь стоял вчера приемник, из которого Татьяна Никитина пела своим нежным голосом.
— Хорошо, — пообещал я, — отпрошусь.
Я протянул Ирке руку, а сосед вдруг сказал:
— Олег, мой тебе совет, выкинь ты ее из головы. Не страдай. Дрянная она девчонка. Не стоит она того.
И с этим сложно было спорить. Я просто кивнул.
Дома мать хлопотала на кухне — готовила обед.