— Там контейнеры. Пройди чуть вперед. Увидишь.
— Спасибо. Вы только не уходите, я сейчас вернусь.
Помойка оказалась совсем рядом. Сразу за ней тянулись овощные ряды. Я снял с отбитого горлышка крышку, высыпал бренные останки неудачливой тары в бак и вернулся к молочнице, не очень понимая, что делать дальше. Меня уже ждали.
— Трехлитровую не отдам, — сразу сказала женщина. — Много вас таких желающих. Банок на всех не напасешься. Могу налить литр.
Спорить и уговаривать было глупо. Литр, так литр. Это куда лучше, чем ничего.
Банка нашлась прямо здесь, под прилавком. Влезло в нее ровно два черпака. Женщина закупорила ее моей крышкой, немного поколебалась и произнесла:
— Банку вернуть не забудь. Потом, в следующий раз.
Это вот «в следующий раз» прозвучало, как музыка небес. Здесь еще люди оставались людьми — добрыми, чуткими. Здесь они доверяли друг-другу.
Я приложил руки к груди и пообещал:
— Обязательно верну. Спасибо.
Женщина вздохнула.
— Что-то еще нужно? Или только молоко?
— Мама просила яиц.
Я честно попытался вспомнить сколько, пожалел, что дома не записал, и выдал от балды:
— Два десятка.
Моя благодетельница повеселела. Потом, глянув на меня недоверчиво, проворчала себе под нос: «Ох уж эти мальчишки!» После чего сама осторожно сложила крупные белые яйца в металлическую сетку, отсчитывая их вслух. Потом уточнила:
— Все? Или мать еще чего просила?
Я подумал, докупил кусок сыра, словил вдохновение и добавил туда же полкило творога, вместо молока. Только потом сообразил, что совершенно не помню цен. И тут же испугался — хватит ли денег? А если нет? Спросить было неудобно.
Денег, к счастью, хватило. Даже осталось. Взяли с меня три рубля семьдесят копеек. Я искренне поблагодарил, и, как самый натуральный охотник, довольный своей добычей, отправился в овощные ряды, выполнять заказ отца. Покупать дули.
***
Дули. Их безумно любила бабуля — папина мама. Маленького меня часто отправляли к ней на каникулы. Бабуля была мудрой. Бабуля была доброй. Она бескорыстно обожала меня.
Утром варила вкуснейшую кашу, непременно с медом. Наливала мне чашку прохладного молока. Покупала для меня калорийные булочки по девять копеек. Дома мать баловала нас подобным крайне редко — всю жизнь пыталась блюсти фигуру.
А бабушка… Бабушка — совсем другое дело.
Дальше начиналось настоящее священнодействие. Калорийку следовало аккуратно разрезать, непременно вдоль, низ толстенько намазать деревенским маслом «со слезой», сверху положить варенье из черной смородины, а потом прикрыть это второй половинкой. Ни одно пирожное не могло сравниться по вкусу с этим чудом кулинарной мысли. Запивать все нужно было молоком.
Мда…
А по утрам мы ходили на рынок и покупали дули — большие желтые груши. Спелые, сочные, душистые. Такие мягкие, что их невозможно было нести. Только сразу есть.
Дули мылись там же, на рынке, под колонкой и съедались по пути домой. Бабули не стало, когда мне было четырнадцать. За два года до этих событий.
А дули я не ел уже лет тридцать. И вот судьба снова подарила мне эту возможность — это воспоминание из далекого детства.
В овощных рядах дули были. Сразу на трех лотках. Я выбрал самые симпатичные и попросил пять штук. Вышло немногим больше, чем на килограмм. Торговец — пожилой армянин — окинул меня оценивающим взглядом и объявил пятьдесят копеек. Отчего-то мелькнула мысль, что меня основательно надули. Но я был так счастлив, что не стал ничего перепроверять.
Мне выдали сдачу с рубля, пожелали приятного аппетита и предложили непременно возвращаться завтра за новой порцией. Пришлось уверить в ответ, что вернусь. Четыре груши я аккуратно уложил в сетку поверх яиц, а одну решил съесть немедленно. Прям так, немытую. Удержаться от соблазна было невозможно.
От сладкого пряного аромата слюни бежали, как у бешенной собаки. Я откусил огромный кусок и едва не захлебнулся соком. Это было вкусно. Это было восхитительно. Это было божественно. С горечью подумалось, что в будущем груши совершенно разучились пахнуть. И не только груши.
***
Возвращаться через пустырь я не рискнул. И не прогадал.
Второй выход нашелся сразу за овощными рядами. Именно он и был главным. Возле ворот сидела неизменная бабка и продавала семки стаканами. Рядом с ней горочкой были сложены газетные кульки. Меня она приметила издалека и несказанно обрадовалась:
— Внучок, возьми семечки. Вкусные, душистые… — Принялась она нахваливать свой товар.
У меня в кармане оставалось еще восемьдесят копеек. От семок я отказываться не собирался, но игру добросовестно поддержал:
— Сырые небось?
Бабка наигранно оскорбилась:
— Как можно, жаренные. Ты пробуй, пробуй!
Она сноровисто опрокинула граненый стакан в газетный фунтик и протянула мне. Я подхватил сверху аппетитное пузатое ядрышко и отправил в рот. Ну, что сказать? Семки были, как семки, но из газетного кулька они показались стократ вкуснее магазинных.
Бабуля это моментально просекла:
— Вкусные?
Я кивнул и подтвердил:
— Вкусные.
И тут же получил в ответ:
— Стакан — десять копеек.
Не по годам проворно бабка закрутила кулек сверху и пояснила для меня:
— Чтоб не просыпалось. — Потом подумала и расщедрилась. — Три отдам за двадцать пять.
Спорить не имело смысла. Я взял три. Расплатился с бабулей, отсыпал горстку в карман, остальное запихнул к молоку и вышел в город. На этой улице мне довелось побывать впервые. И она мне сразу понравилась. Была новее, комфортнее той, где мы жили.