Отец замялся. Я не торопил.
— Приезжай, Олег, — сказал он, когда я уже вышел из подъезда. — Мать совсем плоха.
Горло перехватило. Вот не хотел же курить, но рука сама потянулась к карману. Сигарета, зажигалка, теплое облачко из ноздрей. Так гораздо легче. Так спокойнее. В горле больше не стоит тяжелый ком. Можно и сказать.
— Бать, я не приеду. Ты прекрасно знаешь, чем это обычно заканчивается.
— Знаю, — не стал спорить он. — И тебя знаю. Ты потом будешь себя корить, если сейчас не простишься.
Я с сожалением посмотрел на тлеющую сигарету. Толку от нее больше не было. Бесполезное «лекарство» отправилось в ближайшую урну.
Отец молчал. Отец ждал. Отец точно знал, о чем я сейчас думаю, как и знал, что отвечу. Родители всегда знают такие вещи. И я его не разочаровал:
— Хорошо, сейчас приеду. Жди.
***
Отчий дом. Старая кирпичная башня начала семидесятых. Два корпуса. Лифтовая шахта, огороженная сеткой. Таких сейчас уже не делают. Настоящий раритет. Дом словно так и остался в тех далеких временах. Законсервировался, окуклился — никаких изменений, разве что домофон на дверь поставили.
Лифт привез меня на пятый этаж, лязгнул решеткой, выпустил на волю. И я оказался на крошечном пятаке — полтора на полтора. Темном и замызганном. Отсюда вправо и влево вело две двери. Мне нужна была правая. И я позвонил.
Отец открыл сразу. Словно ждал, стоя в коридоре. Даже замок не щелкнул.
— Входи.
Он распахнул передо мной дверь и посторонился пропуская. Мерзко пахло болезнью и умиранием. Удивительно, но у старости и смерти есть четкий узнаваемый запах. Иногда кажется, что его узнавание заложено в нас на уровне генов. Здесь этот запах был концентрирован до предела.
Отец протянул мне старенькие тапочки. Я послушно переобулся, повесил на крючок ветровку и спросил:
— Мать в спальне?
Он кивнул, потом суетливо отвел взгляд и проговорил:
— Погоди, я первым зайду.
Первым так первым. И отец проскользнул внутрь. До меня донеслось:
— Наденька, ты только посмотри, кто к нам пришел!
Тон был излишне ласковый, лебезящий.
— Кто?
Голос матери безжизненно шелестел. От обычной энергии и силы не осталось и следа. У меня сжалось сердце. Как давно я видел ее последний раз? Пятнадцать лет назад? Нет… семнадцать. Точнее, это она отказалась видеть меня. А я не посмел нарушить ее волю. Отец выглянул в дверной проем и махнул рукой, мол, заходи.
Мать лежала на кровати, куда больше похожая на страшную копию самой себя, на восковую куклу, чем на живого человека. Жиденькие седые волосы были аккуратно зачесаны назад и заколоты дешевым пластиковым гребнем. Поверх одеяла лежали сухие руки.
Мне она не обрадовалась.
— Здравствуй, мама.
Равнодушный взгляд мимо. Голос стал резким, каркающим.
— Саша, ты зачем его привел?
Отец заюлил:
— Ну, как же, Наденька, он должен был прийти, все же он наш сын.
— У меня нет сына. У меня никогда не было сына. Я не знаю этого, — она брезгливо поморщилась, — и знать не хочу. У меня была дочь. А он…
Она замолчала, не договорив, и отвернулась. Куда уж яснее — здесь я был лишним.
— До свидания, мама.
Я вышел, свернул в кухню и уселся на табурет возле приоткрытого окна. Обычно здесь курил отец. Так не будем нарушать традицию. Сигарета сама прыгнула в пальцы.
Пока отец успокаивал мать, я успел выкурить две штуки, но легче не стало. Он пришел какой-то осунувшийся, усталый, погасший. Чиркнул спичкой, поставил на газ чайник.
— Чай будешь?
Я покачал головой, раздумывая, не закурить ли третью.
— А кофе?
И тут я не сдержался:
— Папа, ну ты-то хоть понимаешь, что я здесь не при чем?
Он стыдливо опустил глаза и пробубнил уклончиво:
— Как тебе сказать…
Не раскуренная сигарета переломилась в пальцах, сердце сковал лед.
Отец договорил:
— Только в тот день с Ирочкой был ты…
— Папа!
Я не мог поверить своим ушам. Ладно мать. Женские поступки часто лишены логики. Но отец! Если даже он…
— Извини. Мне все понятно. Больше не буду вам мешать. Ты тоже можешь считать, что у тебя никогда не было сына.
Наверное, это прозвучало жестоко, только отец даже не стал меня останавливать. Он стоял и дрожащей рукой пытался надеть на чайник свисток. Я метнулся в коридор, скинул тапки, подхватил подмышку куртку и… не смог сразу попасть ногой в кроссовок. Глаза застилали слезы. В голове стучало.