Глава 24. Портрет
Не заперто. Что за чертовщина? Я выглянул в подъезд. В сердце еще тлела надежда, что Ирка прячется где-то поодаль, что затаилась, что ждет, когда я начну извиняться.
И хрен с ним, я не гордый, от меня не убудет.
— Ир! — крикнул я. — Ира!
И эхо разнесло мой голос во все стороны, прокатило по лестничным пролетам, донесло до потолка, ударило в окна.
— Ир, ну хватит! Я больше не буду, честно!
Если эхо считать откликом, то я получил отклик. Только от Ирки ответа не было. Во мне всколыхнулось раздражение — где только эта срань взяла ключ? Я же его спрятал. Неужели стащила? Сердце опасно заныло. Не дай Бог! Там рядом лежало и цыганское противоядие — заговоренный пепел! Вдруг и его взяла?
Дверь я оставил, как была, нараспашку. Бросился обратно в спальню, сдернул со стула брюки, проверил карманы. Ключ оказался на месте. На месте! Как такое может быть? Я точно знаю, что запирал замок! Неужели мелкая зараза нашла где-то запасной? Прощупал рубашку — мешочек лежал в кармане. Слегка полегчало.
Но тут же снова стало хреново. А Ирка-то где? Куда она сбежала? Я трясся над ней весь этот чертов день. Не сводил глаз. Как полный придурок караулил под дверью сортира. И что? Помогло? Да ни хрена! Все повторялось снова. Сбежала. Пропала. Где? Где мне ее теперь искать? А до заката оставалось чуть больше двух часов.
А ринулся в подъезд и понесся проверять пристройку. Лестничные пролеты пролетал в два прыжка. Как только не упал, не разбился, не свернул себе шею? Не знаю. На улице был через десяток секунд. Если когда-нибудь рекорд на скорость бега по лестнице и будет занесен в книгу Гиннесса, то я точно его побью.
Не задерживаясь на пороге сортира с буквой «Ж», одним ударом распахнул дверь и вломился внутрь. Почти вломился. Как в подушку безопасности уткнулся в весьма корпулентную даму. Практически прилетел в ее объятия. Притормозил, попытался отдышаться, не в силах вымолвить ни слова. Сердце в груди заходилось истерическим стуком. Звук его набатом отдавался в голове.
Меня совсем неделикатно отпихнули, окинули неприязненным взглядом, насупились.
— Это еще что за безобразие? — Голос у дамы оказался довольно низкий, грудной. Удивительно приятный. — Куда это вы, молодой человек, собрались? Или вам мама забыла объяснить с какой стороны мужская половина? Так я сейчас объясню за нее!
Дама уткнула руки в боки. А мне оставалось лишь радоваться, что орать не начала. Я извиняясь прижал к груди ладони и выпалил:
— Прошу прощения, вы девочку там не видели? Девять лет. Худенькая, довольно высокая, светленькая.
Женщина оглянулась, бросила в недра помещения вдумчивый взгляд и вновь посмотрела на меня.
— Нет тут никакой девочки, — сказала она. — А что слу…
Дослушивать я не стал. Рванул обратно к подъезду. На миг остановился под соседской дверью. Нажал на звонок раз, два, три… Все бесполезно. Там было глухо. Влетел наверх, опять проверил квартиру, все еще надеясь на чудо. Зря. Последняя надежда моментально угасла. Дом был по-прежнему пуст.
Ну, что ж. Я знал, где нужно искать Ирку. Быстро сменил одежду. Достал из кармана кисет, сжал в кулаке, на секунду замер, словно пытался обрести уверенность в своих силах, вернул в карман. Запер дверь.
В движениях моих появилась механическая точность. Наверное, такое всегда бывает, когда человеком овладевает чувство обреченности. Когда приходит осознание, что фатум кроит его судьбу по своему умыслу, сверяясь лишь с книгой судеб, не спрашивая ни у кого совета. На весах вечности сейчас были жизнь Ирки и моя собственная жизнь. Чаши замерли в робком равновесии. По крайней мере, мне очень хотелось в это верить. В стеклянных колбах времени вниз падали последние песчинки. И я, как наяву, слышал их шорох.
К развалинам бежал, бездумно переставляя ноги, как робот, как механизм, по строго заданному маршруту. Не замечал ничего, что творится вокруг, что проносится мимо, что остается за бортом реальности. Мои глаза рыскали по лицам, высматривали Ирку. Все остальное сливалось в сплошную бесцветную ленту. Все остальное не имело никакого значения.
Сколько занял мой путь? Пятнадцать минут? Двадцать? Кто знает? Скорее полчаса. У маленькой рощицы и бревна, где мы сидели днем, я притормозил. Отсюда развалины были, как на ладони. Метров двести по прямой. Жаль, что эти места не знали прямых троп. А пробираться сквозь заросли травы высотой по пояс, когда не видно земли, когда непонятно, куда ступать, занятие не самое умное. К тому же долгое и утомительное.
Я побежал по петляющей тропе. На этот раз разум не отключился. Глаза примечали всякую мелочь, каждую ерунду. Только это ничего мне не дало. У первого же обломка бетона я остановился и перешел на шаг. Сердце трепетало, как заячий хвост. Черт, как же я сейчас боялся. Быть может, есть на свете супергерои, которые не страшатся ничего. Может быть… Чего только не встречается на просторах вселенной. Но лично я таких не встречал. И сам, увы, был не из их числа.
Мне было страшно, мне было жутко. Я буквально заставлял себя делать каждый новый шаг. Если бы только смог, я бы бросился отсюда прочь, что есть мочи, сломя голову… В русском языке придумали столько метких определений для бегства. Любое из них можно было смело применять ко мне. Только я не сбежал.
Я обследовал каждый метр, каждый шаг этой чертовой руины. Я не смог даже примерно догадаться, что здесь было раньше. И Ирки тоже не нашел. Зато отыскал то место, где она лежала в прошлый раз, хоть и видел его только на фотографии. Его было невозможно пропустить.
Целый кусок плиты, неровный, большой, как обеденный стол, опирался на обломки поменьше. Приподнят он был примерно на высоту в полметра. От остального бетонного крошева его отделяли заросли чертополоха, усеянные пурпурными помпонами цветов.
Издалека весь этот «мегалит» напоминал гротескный алтарь. На нем самом и везде поблизости было пусто. Возле чертополоха стояла пустая пивная бутылка. Давнишняя, основательно запыленная. Валялись грязные окурки.
Для успокоения совести я закричал:
— Ир! Ира! Ты где?
На этот раз даже эхо проигнорировало мой вопрос. Я поддал бутылку ногой, проследил взглядом, как она нырнула в колючие заросли, от злости сплюнул, пересек развалины полностью, вышел с другой стороны и оказался на небольшой возвышенности.
Там, внизу, совсем недалеко, сияло желтыми бликами море.
***
Солнце висело почти у самого горизонта. Еще чуть-чуть и край его заползет в темные воды. Скоро станет темно. Скоро последняя песчинка времени канет в вечность.
Я присел на корточки и спрыгнул вниз на песок. Трусцой пробежал по берегу, по самому его краешку, стараясь ступать на пожухлые островки травы, и метров через триста оказался у знакомой тропы. Сегодня мы с Иркой по ней уже шли. Тогда я еще надеялся, что мне удастся удержать ее возле себя. Сейчас моя надежда растаяла. Во мне осталось лишь бессмысленное упрямство.
До дома я дойти не успел. Что-то большое, теплое ткнулось мне в бок, счастливо взвизгнуло, теранулось по ноге, забежало вперед. Довольное «Гав» вывело меня из состояния прострации.
На тропе стоял пес и, как заводной, вилял хвостом.
— Юлька! — Вырвалось из моей груди. — Ты? Как я рад тебя видеть!
Я опустился перед ним на корточки, раскрыл объятия и прижал к себе нахально улыбающуюся морду.
— А мне ты не рад? — Раздалось совсем рядом.
Откуда-то сбоку к тропе шел сосед.
— Рад! — Прошептал я и замолк, не в силах вымолвить больше не слова. В горле стоял удушливый ком.
Дядя Толя сначала ничего не заметил.
— Ты чего один гуляешь? — Спросил он.
Я выпустил из объятий Юльку, распрямился, отер ладони о штаны и признался:
— Ирка пропала…
— Как пропала? — Не понял он. — А родители где?
— Отца утром увезли на скорой в больницу, в район. Мать уехала с ним. Сегодня вряд ли вернется.
Сосед сразу посмурнел.
— Серьезное что-то?