Ты же взрослый мужик, Олег, не какой-то там сопляк! Я усмехнулся своим глупым страхам и снова взялся за книгу. Ощущение постороннего взгляда не проходило. Казалось, кто-то изучает меня, как забавного жучка, и цели у него недобрые.
Я сидел, уставившись в страницы и ждал, что будет дальше. Поэтому, когда в окно что-то стукнуло, вздрогнул и уронил книгу на пол. Потом последовал еще удар и еще. Совсем негромко. Но в этой звенящей тишине… И меня взяла злость.
— Да что здесь, бляха-муха, происходит?
Я вскочил и ринулся к окну. Все! Хватит! Хватит бояться, хватит ждать неприятностей. Надо жить. Жить и ничего больше! Третьего шанса не будет! Все это я от переполнявших меня эмоций проговорил вслух.
Звук затих.
Какое-то время я еще постоял, опершись руками о подоконник и уткнувшись лбом в прохладное стекло. После сплюнул и вернулся на место. Книгу поднял и положил на стол, открывать не стал. Что толку? Все равно не вижу ни слов, ни букв. Все равно только и жду, что будет дальше.
Стук повторился. На этот раз дробный частый. Я подхватился, уставился в окно и… в сердцах сплюнул. В стекло бился бражник. Огромный, с половину моей ладони. Красивый. Как любой приличный мотылек, он просто рвался на свет. И меня отпустило. Исчезло предчувствие неминуемой беды, ушло ощущение взгляда. Все стало просто и легко. Надо было подождать еще пять дней. На шестой не выпускать из вида Ирку, не дать…
Я страдальчески поморщился и постарался найти для себя обтекаемое определение. Определений таких была целая куча — одно другого краше. Только они совсем не отражали сути. Тогда я психанул и назвал все своими словами.
Не дать ей умереть, не дать, чтобы ее убили… Все! И ты должен, нет, просто обязан с этим справиться. Должен, должен, должен… Я твердил это слово, как мантру, пока не выдохся.
Потом я встал, поймал себя на мысли, что жутко не хочу идти вниз. Воровато огляделся и, пока никто не видит, использовал раковину по прямому назначению, сверху пролил водой и пошел спать, прихватив с собой коробок спичек. Вдруг придется подсветить?
В коридоре злобный взгляд появился вновь. И мне стало по-настоящему страшно. До жути. До дрожи в коленях. Пальцы вцепились в коробок, как в спасительную соломинку.
Спичка никак не хотела зажигаться. Пальцы у меня дрожали, коробок ходил ходуном. Когда огонек вспыхнул, я поднял его над головой, освещая все вокруг. Пусто, черти бы вас побрали, пусто! Хотя, чего я еще ожидал? «Приедем домой, нервишки подлечим», — пообещал я сам себе. А пока надо успокоиться и ждать.
Успокоиться не вышло. Пока дошел до дверей, зажег еще две спички. В комнате прямо на пол скинул одежду, воткнув третью в коробок, затушил огонек, юркнул под простыню и укрылся с головой. Как будто тонкая ткань могла защитить от неизвестности. Смешно! Только мне было совсем не смеха.
Как ни странно, сон навалился на меня почти сразу — чуткий, тревожный, спасительный. И я отключился.
***
Рядом кто-то стонал. Тихонько. Жалобно. Сон мой разбился об этот звук, как корабль о рифы.
На улице уже начало светать. И взгляд мой легко различил Ирку. Она лежала на спине, вцепившись пальцами в одеяло. Окаменелая, напряженная. Губы ее были сжаты. Ресницы дрожали. На щеке виднелась влажная дорожка. Девочка спала, стонала и плакала.
Я поднялся и присел рядом. Машинально вытер влажную щеку и позвал:
— Ир, а Ир, не плачь. Что случилось?
Мне думалось, что она просто успокоится, повернется на бок и снова уснет, но она вдруг ответила:
— Он на меня смотрит…
И снова мороз по коже. И снова сумасшедший стук сердца. Смотрит? Господи, что же здесь происходит?
Я взял Ирку за ладошку и поежился — ледяная! Какая же ледяная…
Она тут же перехватила мою руку, подтянула к себе и повернулась на бок, умостив поверх моей ладони свою щеку.
— Ир, — прошептал я ласково, — не бойся, спи.
Она снова застонала. И пальцы мои стали влажными. По щеке ее опять текла слеза.
— Не хочу, — попросила она, — пусть он уйдет.
— Я его прогоню, — легко пообещал я, совершенно не понимая, кого надо прогнать.
Но Ирке этого хватило. Она успокоилась и уснула.
Я же просидел у ее постели еще добрый час и только потом вернулся к себе.
***
Перед самой побудкой мне приснилась Вика. Она стояла на камне, демонстрируя всему миру свои потрясающе длинные загорелые ноги и призывно махала мне рукой. А я все смотрел и смотрел на темное пятнышко в самом низу ее влажных ярко-желтых трусиков и думал, что в отличие от того Олега сорокалетней давности прекрасно знаю, что эти трусики и это пятнышко скрывают.
Естественно, случился конфуз. Проснулся я с теплой, липкой субстанцией, старательно размазанной по бедрам и трусам. Ровно так же, как в первый раз. Поэтому пришлось спешно бежать на улицу, в душ. И там уже отстирывать семейники, дотошно отжимая их в полотенце.
Вода в душе была шикарной, и я потом долго стоял под теплыми струями, смывая с себя пот, усталость, страх и чувство вины — весь груз прожитых лет. Там, в душе я твердо решил начать жизнь с чистого листа.
Потом мне на чистое тело пришлось натянуть влажные трусы. На них уже брюки — темно-серые, почти черные. Благо, мокрых пятен на таких видно не было.
***
Во дворе две девчонки играли в классики. Одна из них — моя Ирка. Вторую я почему-то помнил очень плохо. Почему-то… Губы скривились в усмешке. В тот раз меня вообще ничего не волновало, кроме Вики. Сейчас надо, ох как надо, постараться и этой ошибки не допустить. Эта зараза хуже мышьяка. Нет от нее спасения. Так и лезет в мысли.
Возле подъезда стоял смутно знакомый мужчина и курил. Память услужливо подсказала — сосед. Только имени его она не сохранила. Я подошел, встал рядом, дождался пока меня заметят и по-взрослому протянул руку.
— Олег.
— Дядя Толя.
Рукопожатие получилось приятно крепким, уверенным. Сосед хотел что-то спросить, но тут со стороны пристройки появился большой черный пес. Вид у него был деловой, сосредоточенный. В зубах он тащил что-то длинное, прозрачное.
Дядя Толя всплеснул руками и закричал:
— Юлька, паразит эдакий, а ну брось! Где ты только эту гадость находишь?
Я невольно хихикнул. Юлька? Нет, вы серьезно? Юлька? По псу невооруженным взглядом было видно, что это — кобель. Матерущий такой кобелина. Немецкая овчарка.
Но дядя Толя и не думал шутить. Он пригрозил зверюге пальцем и вновь заругался. Юлька оказался послушным псом. Свою находку он бросил. Правда, сначала донес до хозяина, а там уже положил ему прямехонько на ботинки. Сразу стало понятно, что добыл пес ни много ни мало длинную целофановую шкурку от сосисок.
Дядя Толя восхитился:
— Ну, Юлька, ну паразит!
Пес уловил перемену в голосе и довольно гавкнул. Весь его вид словно говорил: «Правда, я молодец? Правда, меня надо похвалить?»
— Засранец, — ласково произнес мужчина и потрепал добытчика по холке. — Опять из помойки достал?