- За что? А разве временная борьба с Хосро и Иса-ханом что-нибудь изменила? Или, по-вашему, грузинские царства объединились? Или князей урезали? Может, азнаурское сословие восторжествовало? И то правда, расшатали мы столпы княжеских замков, уж не так над царем властвуют. Даже Шадиман, отдавший жизнь за укрепление княжеского сословия, почти ручным стал. Но до победы еще далеко. Нет, мои друзья, намеченное должно свершиться. Борьба, борьба до конца! Наша родина да воссияет, как неугасимая звезда! Единая, могущественная, "от Никопсы до Дербента"!
- Значит, отклоняешь предложенное Шадиманом?
- Не для того прошли мы большой, тяжелый путь, чтобы стать слугами Симона глупого.
- Георгий, что задумал? - вскрикнул Димитрий. - Неужели опять придется Теймураза на трон посадить?
- Теймураз мне меньше Симона нужен.
- Но царству нужен царь! Или наконец решил...
- Народу нужен царь Багратиони, а не Георгий Саакадзе из Носте.
- Где же найти Багратиони?
- Уже нашел. Неужели забыли?
- Нашел? Нашел? - почти в один голос вскрикнули "барсы". - Кто такой?
- Александр, имеретинский царевич, сын имеретинского царя Георгия Багратиони. Наследник имеретинского престола.
- Полтора года не вспоминал!
- Можно и два не вспомнить, а все же помнить.
- Даутбек прав. - Дато вдруг постиг великий замысел Саакадзе и восхищенно вскрикнул: - Значит, окончательно решил без крови присоединить Имерети к Картли?
- Не присоединить, а объединить. Думаю, на такое царь Имерети с большой радостью согласится. Раньше Александр станет царем Картли, а когда придет час Георгию Третьему покинуть землю... получит и свое царство. Мы же с помощью имеретинского войска освободим Кахети.
- А Симон?
- Убежит с Шадиманом в Марабду или Исфахан.
- А Теймураз?
- Не для него стараюсь, уже раз допустил ошибку. Ему не привыкать, пусть куда хочет бежит. Как давно решили, объединим три царства: Имерети, Картли, Кахети! Три царства под одним скипетром! Потом Гурию присоединим на дороге между Имерети и Картли лежит. С Леваном Мегрельским военный союз заключим: такого полководца следует беречь, войско у него сильное, можно и турок оттеснить и Ахалцихе освободить, давно о таком думаю. Потом персов погоним через Ленкорань... Но когда Левана не станет, Самегрело должна присоединиться к Картли. Недолго сможет Абхазети оставаться в одиночестве и... или добровольно присоединится к Картли, или оружием заставим! Вот, друзья, освободившись от персов, вернемся к давно задуманному... к объединению Грузии в одно могучее царство. И путь сейчас гладкий и погода подходящая. Нас не будет, нашим наследникам завещаем: "от Никопсы до Дербента!" Но мы, обязанные перед родиной, должны неотступно подготовлять победу! Грузия единая, независимая и... не княжеская! Это ли не благородная цель нашей жизни!
- Георгий! Полтора месяца готов тебя целовать! Э-э, "барсы", а вы стонали: "Что дальше? Неужели Шадиману служить?.." Когда шашки точить, дорогой Георгий?
- Успеем, сначала на время притихнем. "Святые отцы" совсем растеряются: за кого молиться, кого проклинать? Пусть церковь властью, а народ голодом насладятся. И однажды в хмурое утро народ закричит: "Помогите!" А церковь ответит: "Бог поможет!" За этот срок Дато потихоньку в Имерети направится, с царем Георгием говорить. Заранее знаю, царевич Александр от радости на небо полезет.
- За три царства нетрудно и луну оседлать!
- Только ли за царства?
- А еще за что? - изумился Димитрий.
- Любит он дочь царя Теймураза, и Нестан-Дареджан его любит.
Даутбек так ахнул, что голубь, присевший было на подоконник, взметнулся и упорхнул.
- От... откуда узнал?
- Арчил-"верный глаз" разведал. Помните, неожиданно исчез? В Имерети потихоньку пробрался: чем занят Теймураз, хотел я узнать. Весь Кутаиси тогда возмущался, почему Теймураз, покидая Имерети, не оставил Нестан-Дареджан во дворце царя Георгия. Церковь брак с Зурабом хотела расторгнуть, но Теймураз войско требовал для борьбы с Иса-ханом, а имеретинцы боялись персов раздразнить. Говорят, царевич поклялся: "Все равно Дареджан моей будет!" И она слово дала Зураба больше за мужа не признавать. Видите, друзья, дела наши не так плохи. Надо все подготовить. Главное, обезоружить сильнейшего противника - церковь; пусть на сможет и пылинку в нашу сторону сдуть. Мы покорная паства... Не смейся так, Димитрий, всех птиц разогнал. А я люблю, когда они, мало заботясь о моих замыслах, смотрят на руку, посыпающую им зерно.
- Георгий, дорогой друг, когда ты все обдумал?
- Как только Иса-хан и Хосро-мирза позабыли захватить с собою Симона Второго. Дато! Конечно, без Гиви наша Хорешани тебя не отпустит.
- И я привык к этому счастливчику. Уже не первый раз. Ни о чем не думает, а удача ему сама в руки лезет.
- Чистый сердцем - потому. Полтора бурдюка ему в рот! Ругаю, - а он так и не понимает, за что.
- Георгий... - Дато замялся. - Если не осудишь, Хорешани возьму. Хотим в Абхазети поехать, маленького Дато и старого князя навестить.
- Не только не осужу, но лучшего и придумать нельзя. Пусть все узнают, что в Абхазети уехали, - у Шадимана немало лазутчиков. А для Зураба в Ананури письмо гонец повезет. Пожалуется Русудан матери: без Хорешани, которая уехала сына навестить, совсем скучно стало. Если сейчас выедешь, можешь, друг, раньше в Абхазети погостить, в Имерети - немножко рано.
- Но как ты один останешься?
- Конечно, скучать по вас буду; все же не все свалю на ваши плечи. Уже сегодня послал гонцов к Квливидзе с приглашением приехать поохотиться; конечно, с Нодаром. Потом Асламаза и Гуния жду; пока больше никого. И им не все скажу. Но нельзя оставить азнаурский союз в недоумении. Поручу им подготовить съезд азнауров во владении Квливидзе. Пусть гордится, и случай подходящий, богатством похвастать, гостей пышно встретить. Говорят, в набегах на персов все же себя не обидел.
- Военная добыча по праву витязю следует.
- А ты почему ничего не брал, тяжелый буйвол? Полтора часа уговаривал пересесть на ханского коня!
- К своему привык. А ты, длинноносый черт, почему плюнул на кисет с туманами? Только мою глупость замечаешь?
- Оба глупые, - успокоил "барсов" Дато. - Я никогда от трофеев, как говорили римляне, не отказываюсь и все награбленное в княжеских замках спокойно отнял у персов. Я сейчас тоже богатый; часть отложил для ополченцев, вернее - для ишаков, которые скоро придут просить на шарвари. Может, и не дал бы, но ради женщин подобрею: стыдятся они на голый зад смотреть. А многое спрятал, нам пригодится. Гуния и Асламаз тоже не отвернулись от золота. И Квливидзе молодец! Что, он хуже амкара? Где ему заработать, если не на войне?
- Я тоже так думаю, но раз длинноносый черт не брал... Все равно даром не пропало, все азнауры похватали. Нехорошо, с ополченцами не щедро делились: "Пусть сами богатеют, мы не против". А разве ополченец может сравниться с азнауром? Дружинники без устали для своего господина отнятое прячут. Только ты, Георгий, поровну добычу делишь и не всегда к себе справедлив. Ведь все свое богатство раздаешь.
- Раздаю на оружие, коней, одежду - это для Картли. На хлеб в деревню редко даю: всех не накормишь, а можно потерять средства к борьбе. Другое дело трофеи - это общая добыча, значит, по справедливости следует делить: кто рисковал жизнью, тот участник прибыли. Ну, рады, друзья? Ведь опять у всех больше дела! Да, Димитрий, сегодня должен твой дед приехать, послал за ним. Пусть отчет даст, как моим замком в Носте управлял.
Саакадзе, видя, как побледнел от волнения Димитрий, встал и предложил пойти к заждавшимся страдалицам, которым на долю выпало не веселье, а постоянная тревога: или провожают воинов, или ждут их возвращения, или томятся, когда они дома никак не могут закончить военные беседы.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
В прозрачных облаках тонкой пыли теряются верхушки минаретов, каменных стражей Решта. Стоит обычный полдень. В паутине узких кривых улиц беспрерывно двигаются караваны, сливая в один неумолчный поток звяканье персидских бубенцов и колокольчиков, величиною от ореха до тыквы, нацепленных на сбруе, по бокам и на шеях верблюдов; выкрики черводаров, рев ослов, мулов, окрики погонщиков, неумолчное ржание скакунов, выкрики вооруженных купцов, ругань столкнувшихся всадников, лай собак, вопли женщин, закутанных в шерстяные чадры и белые покрывала. К пыльным, грязным стенам пугливо прижимаются босоногие дети в войлочных шапчонках, оберегая кувшины с мутной водой. Проходят одни навьюченные животные и тотчас появляются другие, новым ревом и звоном наполняя улицы шириной с копье.
Горы вьюков, пирамиды кип, ряды тюков то распадаются, то вновь громоздятся вдоль площади базара. Верблюды опускаются на колени, ревут. Вереницы носильщиков под монотонный напев тянутся к кораблям пустынь и степей.
Смотритель базара, подсчитывающий сбор, и шум падающих с весов тюков предвещают зенит не только солнца, но и дневной торговли. Лучи ослепляют, у водоемов сутолока, щелкают бичи. То тут, то там слышится яростное "Хабарда"! Нещадно бранясь: "У, па-дер сек!", проклиная солнце, осатаневшие караванбаши гонят передовых верблюдов, тесня носильщиков, чернолицых и краснобородых, с трудом удерживающих груз на плечах.
Покачиваются в корзинах коконы, в тюках - гилянский шелк, в вьюках ковры Керманшаха и Хорасана. В особых сосудах - благовония, в плотных мешочках - пряности. Барахтается в пыли солнце. Кипит Решт. Проходит обычный полдень. "Ай балам! Ба-ла-амм!"
Караваны спешат на север, юг, запад, восток. В Московию и Индию, Хорезм и Синд, в Афганистан и Сирию, в Талышинское ханство и Ширван, в государство великих моголов, к берегам океана, морей и заливов.