- Не похоже.
- Может, за Хосро-царевича?
- Не похоже.
Бывает так в знойное лето: где-то загорится трава, и тотчас змейками побегут огоньки, коварно подбираясь к зарослям, а там - к лесам, к гнездам птиц и берлогам зверей. И хоть далеки еще эти неудержимые змейки и не превратились в огнедышащую тучу, безжалостно испепеляющую и нежно-белый цветок на бугорке и огромный карагач, оплетенный вьющимися стеблями дикого винограда, но по ярким зарницам, будоражащим бездонные выси, по едва уловимому запаху дыма, доносимому буйным ветром, уже ясно ощущается приближение опасности.
И именно это ощущение целиком охватило князей. Невидимый огонь бедствий вплотную приблизился к замкам, готовый вот-вот превратить в пепел основы основ. И под напором этого огня качались зубчатые стены крепостей, рассыпались города, гибло царство.
"Где Месхети? Где Гори? Где могущественное владение Лоре?" - восклицали владетели, ослепленные всепожирающим пламенем.
И князьям всюду мерещился противник. Пугали живых хищников их изображения на реющих знаменах. И вновь трубили трубы. Пронзительно ржали кони, и искры из-под копыт были ярче звезд на небе. Пыль клубилась по дорогам и тропам, скрипели висячие мосты, срывались камни, образуя обвалы, грохочущие в мрачных ущельях.
Высокие стены то одного замка, то другого ощеривались копьями. Скидывались с плеч бурки, образуя черные валы. Вдоль дарбази выстраивались кресла, переливающиеся фиолетовым цветом надежды и пурпурным - войны. И, подобно обвалам, гремели речи, распадаясь на отдельные слова гнева, бессилия; возмущения, коварства, ненависти. Не было лишь любви.
Колесница солнца скатывалась за вершины, поднимался бледно-серебряный щит луны, вот исчезал и он в розоватых переливах зари, и вновь на дорогу-дугу выносилась колесница, неслась над замком, роняя на его сады и башни огненные спицы.
И снова собирались князья, спорили о том, к кому выгоднее примкнуть: к Саакадзе или к Симону Второму, убеждали друг друга - и снова расходились, не зная, как поступить, на что решиться. Вынужденный плен в собственных замках порождает не только скуку, но и отчаяние. Мечи превращаются в лишний груз, и доблестные витязи тащат его, как мулы или верблюды.
- Позор!
- Не потерпим!
- К оружию!
Но... у кого в плену они? У Моурави? Тогда почему не требует "барс", как Шадиман, войска?
У Шадимана? Тогда почему "змей" просит войска, а не сам берет?
Хмурится старый Липарит: он-то знает, на чью сторону выгоднее стать. Но княжеское знамя - святыня. Не следует отрываться от сословия.
"Пусть сосед начнет", - думают одни.
"Не опоздать бы!" - тревожатся другие.
Равнодушно сыплется песок в часах из верхнего шара в нижний. Время безжалостно, и каждый боится очутиться внизу.
Первым погнал гонца к Моурави взволнованный Квели Церетели. В послании он клялся, что давно и навсегда уверовал: сильнее, чем меч Великого Моурави, нет оружия! Пусть только Моурави пожелает, и княжеские замки распахнутся перед ним, как храмы в день светлого воскресенья. И если Моурави сумеет привлечь хотя бы двух сильных войском князей, то не один он, Церетели, а многие князья поспешат стать под знамя "барса, потрясающего копьем".
Гонец присматривался к Бенари. Свиток лежал перед Саакадзе.
"Трусливые мотыльки", - думал Саакадзе. Но во имя Картли он не смеет отказываться от малейшей возможности раздобыть войско. А если снова обманут... Что ж, ничего не изменится. Необходимость подсказывает не накидывать на глаза розовую кисею.
И, скрыв презрение, Саакадзе начал переговоры с владетелями. Он ждал, что ранее многих держателей фамильных знамен отзовется князь Липарит, но совсем нежданно прискакал посланец от влиятельного князя Кайхосро Бараташвили, родственника Шадимана. Его огромные владения, охраняемые отборными дружинами, вызывали зависть даже у Эристави Ксанского. Неприступность Биртвисской крепости использовалась деятельным Барата, и он усердно накапливал пешие и конные войска. Уверившись, что он неуязвим, князь стал еще более высокомерен и напыщен, изумляя даже самых надменных и чванливых владетелей. Он редко посещал Метехи, не удостаивал вниманием Совет князей. Во время могущества Великого Моурави биртвисец не признавал власти Непобедимого, позже - власти царя Теймураза, и еще меньше - царя Симона Второго. И вдруг "всесильный Барата", как звали его князья, изъявил готовность "поставить своего коня рядом с конем Моурави и гнать персов до второго пришествия!"
Весть о действиях Кайхосро Бараташвили понеслась по всей Картли, от замка к замку.
Озабоченный и вместе с тем обрадованный Липарит поспешил последовать примеру Барата и лично прибыл в Бенари. Удобно усаживаясь в кресле, отливающем пурпуром, он советовал Моурави привлечь Палавандишвили и Фирана Амилахвари, особенно последнего, который, несмотря на возвращение в Метехи и Шадимана и Андукапара, заперся, как барсук, в своем замке и не отзывается на настойчивые приглашения своего брата.
- О-о-о! Липарит выезжал на тайную встречу с Саакадзе!
- Пора! Пора!
- Кто не хочет превратиться в песок времени, на коней!
- Скорей!
- Скорей в Бенари!
Гонимые беспокойством, направились к Моурави и Качибадзе и еще некоторые менее влиятельные князья, имеющие конные дружины и корм.
Боясь радоваться, Саакадзе все же почувствовал в себе прилив сил и, списавшись с Мирваном Мухран-батони, отослал Ростома и Пануша посланниками к Фирану Амилахвари, Даутбека и Матарса к Палавандишвили, а сам, сокрушаясь, что Дато еще не вернулся из Константинополя, отправился вместе с Автандилом, Димитрием и Эрасти к Барата.
Вначале Саакадзе думал было выехать без охраны, но Арчил-"верный глаз" упорно твердил: "Не к друзьям едем", и, прихватив десять дружинников, окружил Саакадзе конвоем.
С большими почестями принял Барата Георгия Саакадзе в своем главном городе Тбиси, где постоянно пребывал. Сорок стрелков вскинули луки и спустили тетивы, пронзая стрелами бурдюк, увенчанный тюрбаном. Семьдесят всадников метнули копья друг в друга и поймали их на лету. Тридцать барабанов разразились громом. Красавица, трепетная и гибкая, взмахнув мантильей, словно крылом, кинула под ноги Джамбазу цветы, похожие на сапфировые звезды. И начальники дружин крикнули дружно: "Ваша!"
В пышных словах владетель выразил сожаление, что лишь на один день пожаловал желанный гость, и, уступая просьбе Моурави, сразу перешел к обсуждению дальнейших действий.
Водворилась тишина. Слуги надели войлочные чувяки; на втором дворе торопливо запрятали петуха: вдруг еще надумает пернатый султан хвастать перед куриным гаремом своим пением.
Под низким каменным сводом до вечера слышались два приглушенных голоса. Потом скрипели перья. И уже в зыбкой полумгле обменялись красноречивым рукопожатием.
Порешили при благоприятном ответе Эмирэджиби и Палавандишвили съехаться в Мухрани и обсудить план войны, дабы немедля ринуться на Иса-хана и Хосро-мирзу и в решительной схватке вызволить, наконец, Картли из персидского плена.
Млечный Путь пересекал черный бархат и манил тронуться в затаенную даль. Пряный запах доносился из ночного леса. Потемневшие горы четко вырисовывались на синеватом небе, и где-то внизу под ними беспокойно плескалась река. В стороне остервенело лаяли сторожевые псы и перекликались дружинники.
Саакадзе велел седлать коней. Напрасно Барата, сверкая десятью кольцами на сухих пальцах, и его жена, играя алмазными подвесками под тройным подбородком, убеждали подождать рассвета. Нет, не страшатся кони азнауров случайностей и тем более незнакомых дорог, ибо все дороги Картли ведут к одному перекрестку.
Охваченный подозрениями, Арчил скакал с обнаженной шашкой впереди; от него не отставал ностевский дружинник, вздымая пылающий факел. Автандил и Димитрий вплотную приблизили своих коней к Джамбазу. Замыкал поезд Эрасти с дружинниками в кольчатых кольчугах, взявшими копья на изготовку.
"Какая необычная езда, - думал Саакадзе. - Но они правы: осторожность достойное оружие обороны в колчане запасливого воина. Странно, почему во всем такая затаенность? Да, ночь всегда благоприятствует злоумышляющим, поэтому и ночевать не остался у знатного Барата, сородича Шадимана. Вот у Шадимана скорей бы остался. И еще охотнее заночевал бы у ополченца, ибо народ продолжает чтить старинный обычай: "Гость в твоем доме неприкосновенен!" Все ли князья помнят об этом?.. Шадиман! Да, явный враг подчас желаннее неискреннего друга. Неужели может случиться чудо и князья окажутся верными своему слову? А если нет, то я не буду в проигрыше, ибо в моем колчане есть еще одно испытанное оружие наступления, отточенное недоверием к князьям! Буду действовать так, словно на земле не существуют владетели. Но намерение свое скрою от всех, ибо расхолаживать то, что необходимо раскалять, - значит вредить делу..."
"Барсы" съехались в Бенари почти одновременно. Они не доверяли княжеским замкам и скакали при солнечном свете, предпочитая неожиданности необузданных дней каверзам предостерегающей исподтишка ночи. Их поездка не была напрасной: князья Липарит и Фиран Амилахвари поклялись прибыть в Мухрани, лишь только туда пожалуют Кайхосро Барата и Квели Церетели.
Казалось, вот-вот рассеются тучи и освобожденная Картли обмоет у родника свои раны и торжествующе устремится в грядущее!.. Казалось...
Сильнее всех и прежде остальных заколебался Фиран: "Жил спокойно, и впредь в случае нужды брат Андукапар поможет. Не следует забывать и Шадимана - ведь он брат моей жены, тоже поможет... Не опасно ли вновь лезть под пяту Саакадзе? Но если такие князья, как Мухран-батони, Кайхосро Барата, Липарит, Эристави Ксанские... и даже такой пугливый князь, как Квели Церетели, спешат к Моурави, то... Квели! Квели! Удивительно, почему Квели первый потянулся к азнаурам?"
Мысль эта так взволновала Фирана, что, не дожидаясь зари, он в сопровождении телохранителей помчался к замку Сацициано.
Оказалось, никогда и никуда так вовремя не поспевал Фиран. С тех пор как Квели Церетели полез, подобно барану, на жертвенный огонь, он не переставал мучиться: "С одной стороны, умно сейчас оказать услугу Моурави: только слепой не видит, что царь Симон на гвозде сидит. Долго так не усидишь. Особенно после завоевания Месхети Георгием Саакадзе... А Лоре где? Правда, Иса-хану удалось обратно захватить крепость Гори, но куда из Тбилиси дерзнет выехать даже всевластный Шадиман? И все же, не разумнее ли было подождать еще немного? А вдруг шах пришлет подкрепление, тысяч пятьдесят новых разбойников? Случись такое, и признательный шах каждому новоявленному приверженцу главного "барса" вдавит алмаз - еще хорошо, если только в лоб".
Едва Фиран переступил порог многобашенного замка, как Квели Церетели немедля поделился с ним своими сомнениями. И не успел наступить рассвет, как Квели Церетели, проводив гостя, понесся в Тбилиси, сопровождаемый сотней дружинников.
А тут совсем неожиданно князь Кайхосро Барата, уже собиравшийся выехать к Мухран-батони, получил дружеский совет от Шадимана: "не доверять Саакадзе", предостерегающее послание от Хосро-мирзы: "не обнажать оружие против персидских войск".