- И я к Моурави!
- И я!
- И я!
- О-о-о, сколько ишаков в нашей деревне! - замахал башлыком пожилой глехи. - Вы только одни хотите к Моурази? А мы не согласны?
- Тише говори! Тише!
- Забыли, что в церкви в воскресенье глехи князя Фирана сказал?
- Может, нарочно устрашал!..
- Нарочно? Слышите, люди? Нарочно! Недалеко - поскачи, увидишь, как жена и мать приверженца Моурави, подобно буйволам, ярмо тащат.
- А в деревне Дзегви не брошен в яму парень, пытавшийся бежать к Моурави?
О жестокости владетелей столько слыхано - в церквах, на базарах, в придорожных духанах, в кузницах, на мельнице, на плотах.
- О-о-о, люди! Что делать? Как поступить?
И все больше охватывают крестьян сомнения и страх.
- Люди, а кто не знает о трех парнях из деревни князя Эмирэджиби?
- Нино, для настойчивых еще раз скажи. Пусть помнят: деготь и мед разные свойства имеют.
- Тише говори! Тише!
- Вот, народ, многих заподозрили в желании уйти к Моурави! Цепи надели на ноги.
- Цепи ничего - раз надели, то и сняли бы. Другое горе: скот приказал князь отнять! А в опустевший буйволятник кого загнали? Отца! Мать! Сестер!
- О-о-о, горе!
- Доли тоже лишили.
- Правильно поступили: если очаг потух, на что зерно?
- А если зерна нет, на что детям возле буйволятника плакать?
- Проклятые князья! Вот Моурави победит, всех разбойников в буйволятник загонит!
- Кто против?
- Буйволы против!
- Тише говори! Тише!
- Замолчи, Гогла! Да ниспошлет святая иверская божия матерь победу нашему Моурави!
- Такое все хотят! Только пока победит, наши семьи в ямах и под ярмом могут погибнуть.
- Что делать? Как поступить? Разве мы свою волю имеем?
- Значит, драться с Моурави решили?
- Кто решил?! Э-хе, Закро, за умного тебя народ держит, а сам не знаешь, что говоришь! Будем притворяться, что деремся.
- Хо-хо-хо, а мсахури не заметит? Или сам князь глупее тебя? Посмотри на кол - вон белеет череп! Вспомни, за что князь обезглавил Саба!
- А еще такое в деревне князя Качибадзе было, старый Евстафий на базаре рассказывал. Десять дигомцев хотели к Моурави бежать. Поймали их. Тогда князь велел всех в яму бросить - грозит: год оттуда не выйдут.
- Уж вышли!
- Кто это сказал? Кто?
Крестьяне порывисто обернулись. Из полумглы выступил стройный хизани, насмешливо глядя на спорящих.
- Клянусь, не вышли! В таком деле князья крепко слово держат.
- А я клянусь - вышли! - упорствовал хизани. - Вышли, раз князь продал их туркам.
- Тур-ка-ам? Чтоб им, скажем, ахалцихская луна на голову села!
- Почему Сафар-пашу беспокоишь? Братьев наших в Константинополь угнали.
- Что-о-о-о?!.
Закро вздрогнул: что может быть страшнее! Крестьяне заметались - и страх неудобно показать, и дрожь унять не в силах. Многие незаметно скрылись. Другие опасливо поглядывали в сторону деревни. Наверху еще ярче пылал костер. Спускались мсахури, несшие оружие. И холодом тянуло из сумрачной лощины, где глухо урчала вода.
И внезапно хлынуло: кто говорил, что пора спать? Последняя ночь у родного очага, вот уже вторые петухи кричат. Кто напоминал о тяжелом завтрашнем дне? Еще солому не провеяли. И один почти радостно закричал:
- Э-э, люди, спать рано! Наверно, добрые жены с горячим лобио ждут нас!
- Моя мать обещала чуреки испечь.
- А моя - хачапури. И вино тоже обещала.
- Моя жена слово взяла, что скоро домой приду.
- Эх, народ, хорошо, когда семья в дарбази спокойно живет! Пусть бедная, но целая, и дети не плачут у закрытого буйволятника.
- Все вы, люди, правду говорите, но Моурави учил на Дигоми: "Не бойся смерти - бойся позора!" И я, обязанный перед родиной, все равно к Моурави уйду.
- Молчи, Закро! Не спускайся в яму на гнилой веревке. Смотри, кажется, гзири воздух обнюхивает.