- Бедный дядя, - прошептала она.
Дав необходимые указания о погребении умерших, она озабоченно осмотрела проем, образовавшийся в крепостной стене на месте башни. Надо было чем-то заделать его, иначе враг устроят ночной набег и пробьется в крепость. Поскольку эта башня ближе всех расположена ко дворцу, создавалась серьезная угроза для бакинской резиденции Ширваншахов. Подумав, Султаным-ханым велела позвать к себе хаджиба - главного визиря.
- Прикажи, хаджиб, побыстрее собрать весь войлок, какой только найдется в домах. Пусть принесут его сюда.
Несколько человек вскочили на коней и поскакали в разные кварталы города. Не прошло и часа, как бакинцы - и мужчины, и женщины стали таскать к башне весь имеющийся у них войлок, а у кого не нашлось - старые паласы и ковры. По приказу Султаным-ханым пролом заделали войлоком - пусть не узнает враг, в каком месте проломлена крепостная стена.
...Когда ранним утром Байрам-бек Гараманлы подъехал к взорванной башне - он не поверил своим глазам. В течение одной ночи пролом накрепко заделан, укреплен, стена восстановлена, и усилена охрана. Байрам-бек Гараманлы отправился к шаху:
- Святыня мира, наш замысел не удался. Нам придется остановить наступление через Северные ворота.
- Почему?
- Видать, обороной крепости руководит смелый и к тому же умный человек. Думаю, это опытный военачальник. Взорванное место так укреплено войлоком, что нам еще много придется потрудиться.
Байрам-бек говорил о смелости и благоразумии опытного военачальника, а Исмаил вспоминал лицо Султаным-ханым, с которой он накануне вступил в бой у Девичьей башни. В ушах его все еще звучал голос молодой женщины, так ловко владеющей приемами арабской борьбы: "И убивающие, и убиваемые - сыновья одного и того же народа". Ему казалось, она вновь говорит с укором: "Зачем ты заставляешь брата убивать брата, государь?" Но юный шах в стремлении отомстить убийце отца и деда, распространить на эти земли свою веру, старался не поддаваться жалости, изгнать из сердца поэта Хатаи эти тяжелые думы. Он был государь. И воин. Ревнитель веры. И все! Обстоятельства учили его: "Кровь за кровь, смерть за смерть!" Это чувство мести он впитал с молоком матери, воспринял с первым прочитанным стихом, с первым написанным предложением. Нет, изменить ничего нельзя. Вперед! И только вперед!
...Атака, обретя новую силу, активизировалась перед обоими воротами крепости - и перед Двойными, и перед Северными.
Идущие впереди бойцов озаны, чтобы вдохновить их, начали петь боевые песни - варсаги. Вскоре варсаги сменились зажигающей джанги. Исполняемая на трубе пронзительная джанги, звуча на всю округу своей воинственной, зовущей к подвигу мелодией, возбуждала кази. Варсаги и джанги удесятеряли боевой настрой воинов. Войска потоками накатывались на крепость - "бросались в бездну битвы", как образно сказал автор "Джаханаран" - Шах Исмаил.
Бакинцы продолжали обороняться еще три дня. Перед всеми башнями и воротами города шли кровавые схватки... На седьмой день осады кызылбаши ворвались-таки в город. Но защитники Баку все еще не просили пощады, все еще не сдавались. На тесных кривых улочках города, где с трудом могли разминуться два человека, в тупиках и переулках шли кровавые бои. Сражался каждый дом. Каждое здание превратилось в крепость.
На седьмой день осады по приказу шаха Байрам-бек велел глашатаям провозгласить следующее: "Тот, кто не сдастся добровольно, не произнесет "ла илаха иллаллах"17, не проклянет езида Фарруха Ясара - будь то ребенок или взрослый, женщина или мужчина - погибнет от меча. Пощады никому не будет".
...Вечером кызылбаши, собрав трупы кази, собирались хоронить их в могилах погибших за религию мучеников. Отделяя трупы своих воинов от вражеских тел, кызылбаши нашли на поле боя и нескольких женских трупов. Хотя женщины эти были в мужской одежде, они выделялись округлыми лицами, распустившимися длинными косами. Когда Хюлафа-бек со странным чувством зависти рассказал об этом Исмаилу, тот, задумавшись на миг о чем-то, велел:
- Женщин похороните рядом с могилами погибших мучеников.
* * *
Есть в истории такие события, которые через определеннее время, быть может и долгое, в точности повторяются. Особенно, если эта история одного и того же народа и события - идентичны. Пройдет много-много лет, и сегодняшний приказ Исмаила после его поражения в Чалдыране отдаст Султан Селим, увидев на поле боя трупы тебризских женщин...
* * *
На седьмой день обороны Баку Султаным-ханым уже не сомневалась в гибели свекра Фарруха Ясара; убедилась она и в том, что муж ее Гази-бек, если и не погиб, то сражается где-то и прийти на помощь не сможет. На подмогу извне она потеряла всякую надежду, но и упорно продолжала отвергать настойчивые просьбы придворной знати о сдаче крепости. Остались без ответа и требования присоединившейся к ним шахини. С удивительным упорством она продолжала борьбу: ей даже в голову не приходило добровольно сдать город! Теперь ее невозможно было застать во дворце: Султаным-ханым занималась организацией уличных боев. И, воспользовавшись ее отсутствием, дворцовая знать направила парламентера к уже вступившему в город шаху с просьбой о пощаде...
* * *
На центральной площади крепости собралось много народу. Торопливо шагала процессия из семидесяти мужчин с раскрытыми Коранами в руках. При каждом шаге они восклицали: "Государь, пощады, государь, прощения!" Затем эти пузатые мужчины в саванах поползли на коленях, то и дело, задыхаясь, приговаривая "пощады, пощады" - о как они были похожи на караван паломников-гаджи, кружащих вокруг Каабы! Юный Исмаил, хоть и был, по обыкновению, под волосяной вуалью, но отлично видел жалкое состояние идущих и ползущих, и сердце его переполнялось гордостью и наслаждением победой, от радости кружилась голова.
Рядом с ним стояли самые близкие люди из государственной знати. Здесь были его дядька Леле Гусейн-бек Бекдили, Мухаммед-бек Устаджлы, Байрам-бек и военачальник Хюлафа-бек, которого он первым послал на покорение зимней резиденции Ширваншахов - величественной Бакинской крепости. Всех охватила радость победы. Семьдесят знатных мужчин приблизились, подняли над головами кораны, на коленях подползли к месту, где находился шах. Легли ничком на землю перед ним и хором воскликнули:
- Пощады, государь, пощады!
На крепостных стенах, между домами все еще слышался звон мечей. Там сражались не желавшие сдаваться бакинцы.
Под эти звуки победитель Исмаил поднял правую руку над головой:
- Пощажу, но с условием: дайте выкуп в тысячу ашрафов золота, сдайте дворцовую сокровищницу и укажите могилу убийцы моего деда Шейха Джунейда, езида Ибрагима Халилуллы!
- От всей души, святыня мира, от всей души...
- Позвольте сдать...
- Позвольте указать...
Напротив канцелярии духовного судьи стоял войсковой кази. Покорившиеся горожане по очереди проходили мимо него. Кази заставлял их произносить молитву: "Нет бога кроме Аллаха, и Мухаммед его пророк", а затем каждый должен был добавить: "Али - его последователь". Тех, кто запинался, заставляли повторять снова и снова. Не желавшие произносить требуемое отводились в сторону, и никто не знал, что через день-два собранные со всего Апшерона жители отказавшиеся говорить "Али - его последователь", будут изрублены мечами недалеко от того места, где река Сугаиты впадает в Хазар, а затем закопаны в большой братской могиле. Местные шииты назовут впоследствии это место "Гаратепе" - "Черный холм". Но все это будет потом. А теперь...
Число произносящих келмеи-шахадат не кончалось; и, пока шел обряд перехода в шиитство, Исмаил беседовал с группой пришедших сдаваться из знати. И вдруг над всей площадью разнесся чей-то взволнованный голос:
- Взгляните туда, взгляните туда!
Такая горячность слышалась в голосе, что все невольно обернулись туда, куда была направлена рука закричавшего человека. Даже Исмаил, забыв об обязательной в его положении выдержке, повернул голову к Девичьей башне.
На крыше Девичьей башни стоял воин, выглядевший очень стройным в облегающей его тело тонкой кольчуге. Голос его во внезапно наступившей тишине эхом зазвенел по всей крепости:
- Пощады просите, предатели, у кого вы просите пощады?! У врага! Зачем я в свое время не изрубила вас мечом, не отрезала вам языки, чтобы вы не смогли произнести слово "пощады"!
И вдруг, воскликнув: "Прощай, родной край!", - воин бросился с башни вниз. С головы слетел шлем, и перед изумленно расширившимися глазами невольных зрителей размоталась и свесилась вниз пара черный кос. Вот косы оказались впереди падающего тела, вот, несколько раз перевернувшись в воздухе, тело Султаным-ханым исчезло по другую сторону Девичьей башни. Тяжкий вздох пронесся над крепостью, все губы невольно произнесли:
- Бибиханым-Султаным...
- Султаным-ханым...
Второй раз в жизни Исмаил видел эти косы. Второй раз! Была ли это Бибиханым-Султаным-ханым, в первый раз давшая ему "пощаду", а во второй, проклиная данную им "пощаду", простившаяся с жизнью? Исмаил встречал на своем пути не так уж много женщин, но даже они либо скрывали его от врагов, либо давали ему пищу и кров.
Кроме матери, только жена его дядьки питала к нему искреннее материнское чувство. Эта замечательная женщина служила ему так же преданно, как и сам дядька, оберегавший его от бед. Потом, получив относительную свободу и уже в тринадцать-четырнадцать лет прославившись, он тоже, в сущности, не видел посторонних девушек или женщин. Отобранные и помещенные во дворец девушки, на которых он должен был жениться, были не в счет. Поскольку он всегда ходил с лицом, закрытым вуалью, то и случайные невольницы, которые могли бы пробраться в его шатер, сторонились его. При нем у них не хватало смелости кокетничать. Дядька и учителя с малых лет воспитывали его как государя, как шейха, не позволяли романтическим чувствам завладеть его сердцем. В руках у Исмаила всегда были либо книга, либо меч. Он либо изучал науки, либо постигал искусство воина, Но природа, как бы сжалившись над этим, лишенным детства человеком, наделила его поэтическим талантом, вложила в него дар поэта - будто озеленила, покрыла нежными всходами голые камни в туманных горах. Этот поэтический дар привнес в его сердце нежелательные для воспитателей чувства. Теперь эти чувства пробудились в нем. И Исмаил вмиг спустился с победных высот, гордость его сменилась изумлением, надменность - завистью, в самой глубине своего сердца он прошептал: "Султаным-ханым". О его первой встрече с этой женщиной-воином не узнал никто. Пройдет время - и он даст это имя своей любимой дочери. И сейчас в нем затрепетало сердце поэта: "Мир потерял свое сколь удивительное, столь и прекрасное чудо! Как жаль!"
Однако бакинцы упорно не верили в гибель Султаным-ханым" В народе ходили слухи, что бросившаяся с башни была не она, их принцесса, а совершенно другая женщина, преследуемая солдатами. Нет, - говорили другие, - нет, это бросилась именно она. Но не разбилась. Там внизу горожане поймали ее в воздухе и спасли. Несколько близких ей людей вывезли Султаным-ханым из города в момент его сдачи и где-то спрятали, кажется, на нардаранской даче Ширваншахов. Ее ждут грядущие битвы - так тоже говорили...
* * *
Последний раз, несколько веков назад, когда Баку был взят арабскими захватчиками, предводительствуемыми Ашас ибн-Гейсом, город более не видел такой бойни и грабежа.
Наступило утро. По приказу молодого шаха хаджиб показал мавзолей Ширваншахов. Несколько кызылбашей, взяв в руки кирки и лопаты, разрушили мавзолей, вскрыли могилу Султана Ибрагима Халилуллы, вытащили кости и, завернув их в циновку, подожгли. Всю эту картину наблюдали придворные и мюриды, разодетые в нарядные, как праздничные свечи, разноцветные одежды, и шах в своем победном одеянии. В стороне стояла согнанная сюда насильно под страхом смерти знать Баку и Ширвана. Чтобы запугать население, кызылбаши, начавшие войну под религиозным знаменем шиитства, устроили зрелище ада. Глашатай возвещал всем, что и Фаррух Ясар так же "отправлен в ад", и декламировал: "Таково наказание каждого безбожника, осмелившегося на бунт!" После того, как было оглашено повеление шаха, из числа собравшихся выступил вперед старик, которому перевалило уже за сто лет. Это был известный в Баку ученый Имамеддин Бакуви. Обращаясь к Исмаилу и стараясь, чтобы слова его были услышаны и окружившими трон пожилыми мюридами, он сказал дрожащим, но громким голосом:
- Сжигать виновных в аду - дело одного аллаха. Человек, признающий исламскую религию, веру в единого бога, коран, не станет сжигать в огне раба божьего. Не то что его кости...
Старого ученого прервали. С криками: "Суннит, раб езидов Ширваншахов", - накинули ему на шею веревку, потащили, задушили...
Молодой шах, радующийся победе, отмщению ненавистному роду Ширваншахов, которых он считал убийцами своего отца и деда, оглядывая собравшихся, увидел среди придворных и военачальников похожего на черный флаг в своих траурных одеждах Шейха Мухаммеда Сияхпуша. Властным тоном он спросил:
- О шейх, ты и в день такой великой победы, столь полного торжества в черном одеянии?
Улыбающиеся лица обратились к стоявшему, скрестив руки на груди, как будто изваянному из черного мрамора, шейху Мухаммеду Сияхпушу. Оставаясь неподвижным, шейх слегка наклонил голову в черной тоге и проговорил: