— Я толстая… — долгий горький вздох прокатился по просторной спальне.
— А по сопатке? — донесся флегматичный мужской голос с кровати.
— И все равно я толстая, — вновь вздохнула Груня, стоя перед зеркалом и рассматривая свое отражение. В свое черненькое облегающее платье с кружевами девушка влезла с трудом.
— Чушь порешь, — вновь пробормотал Васька, перелистывая очередной договор с подрядчиком на проведение строительных и отделочных работ.
— Толстая, неуклюжая корова, — еще тише и еще горше вздохнула Груня, поворачиваясь спиной к зеркалу и рассматривая свое отражение с иного ракурса.
— Зайчонок, в этом платье мы отмечали твое двадцатилетие, — заметил Барин, бросив заинтересованный взгляд на жену, — А сейчас ты мать четверых детей.
— Это не оправдание, — вздохнула Груня и попыталась все-таки потянуть молнию на спине. Та поддалась, но со скрипом. Платье успешно застегнулось, но слишком откровенно облепило тело во всех местах.
— Хорошо, уговорила, — подозрительно быстро согласился Барин, — Ты толстая, неуклюжая корова, довольна?
— А ты старый хрыч! — прищурилась Груня, бросая на Ваську злобный и обиженный взгляд, потеряв интерес к своему отражению и переключив внимание на мужа, — И, между прочим, кому-то уже перевалило за сорокет!
— Ох, пигалица, удар ниже пояса! — притворно вздохнул Василий Павлович, отбрасывая ставшие вдруг неинтересными бумаги, — По самому больному прошлась!
— Старый дед во сто шуб одет! — зыркнула Груня зеленым взглядом и тряхнула рыжими кудрями.
— Накажу! — прищурился Васька, легко вскакивая с кровати.
Груня показала мужу язык и, взвизгнув, словно девчонка, помчалась из спальни наутек.
— Старый дед! Старый дед! — дразнила она, пробегая по коридору и стремительным ураганом спускаясь по лестнице.
— Грррр! — летело вслед ей раненым бизоном.
Груня миновала холл и попыталась найти убежище в новой пристроенной части большого дома Барычинских. В гостиной собрались все дети, включая самых младших под присмотром Пал Палыча и мамы Нюры. Барычинские-младшие играли с принесенными Дедом Морозом и родней на Новый Год подарками. Пал Палыч, позволяя самому маленькому Барычинскому — Степану Васильевичу — активно грызть его указательный палец и утирать слюни о рубашку, гордо разглядывал прорезавшиеся молочные зубки. Мама Нюра что-то рисовала с девочками, Гелей и Викой, на большом столе, разложив карандаши и мелки. Мальчишки-близнецы, взяв в свою команду племянника Потапа Васильевича, собирали конструктор Лего, строя очередную башню, вертолет и целую площадку, одновременно демонстрируя уже готовые детали и наперебой хвастаясь готовыми моделями.
Появление родителей ажиотажа не вызвало. Разве только Геля, подняв голову и оторвавшись от рисования, фыркнула.
— Опять? — рыжая бровь взлетела вверх.
В ответ Барин громко расхохотался. А потом и вовсе прибёг к запрещенным методам.
— Дети! Лови ее! — зарычал Васька на всю комнату.
По команде вся орава сорвалась с мест, кроме Степки. Тот предпочел жевать палец деда и смотреть на события на удивление умными для его возраста карими глазами, как у отца и деда.
Под шумный визг, писк и крики, беглянка была выловлена и повалена прямо на мягкий ковер в центре гостиной.
— Нечестно! Ааааа! Васька, я тебя прибью! — отбивалась Груня от клубка рук и ног.
Василий Павлович же минутку раздумывал, помогать жене или наоборот, усугубить ее плачевное положение. Решил усугубить и с громким криком «Кто здесь старый дед?» принялся щекотать хохочущую и поваленную на ковер Груню. Когда в процессе неравного боя, Груня против всех, компания разделилась на две части, мальчики против девочек, в потасовку вмешалась бабушка семейства.
— Кто будет чай с пирогом? — раздался спокойный голос мамы Нюры, — А кто за стол усядется первым, получит самый большой кусок!
Детей сдуло словно ветром, и Васька уже один достойно проигрывал Груне в неравном бою. Пигалица, уловками и ухищрениями, прекрасно изучив все слабости мужа, в том числе и боязнь щекотки, добралась до стратегически важных мест Барина и самым бессовестным образом щекотала хохочущего и лежащего на спине Ваську.
Гостиная опустела, и супруги даже не заметили, что остались в комнате вдвоем. Все семейство уже шумно усаживалось за стол в просторной кухне. Васька, поверженный в неравном бою, валялся бы на полу и дальше, если бы не платье Груни. Тихий и противный треск рвущейся по шву ткани заставил пигалицу замереть.
— Вася! — выдохнула Груня, пытаясь окинуть взглядом свой наряд.
— А так даже лучше, — нахально ухмыльнулся Васька, сверкая карим взглядом, прикипевшим к вырезу на груди.
— Красивое было платье, — вздохнула Груня.
— Угу, — промычал Васька, а его руки уже пустились по телу жены.
— Так и помню, мне двадцать, ресторан, банкет, Геля уже ходит в розовом платье… — пустилась в воспоминания Груня.
— Кабинет, кружевное белье и Вовчик в дверь стучит, — поделился своими воспоминаниями Барин, — Помню-помню. Твой друг умеет ломать кайф.
— Во-первых, он и твой друг, — рассмеялась Груня, даже не пытаясь отвести жадные руки мужа от своего тела, — Во-вторых, ты тоже ему не раз, как ты говоришь, ломал кайф.
В ответ Барин хмыкнул, но согласно кивнул. Что было, то было.
— Нет, что бы ты сейчас не говорила, до ночи я ждать не буду, — решительно заявил Барин и, не слушая краткого возмущения Груни, потащил ее в подвал, поскольку туда идти было ближе, чем в спальню.
Оказавшись в спортзале, Васька захлопнул дверь и закрыл ее на замок. И уже там, оставшись в полной тишине и уединении, Барин окончательно избавил жену от платья, вернее, от того, что от него осталось.
Уложив пигалицу на диван, который появился здесь много лет назад, и весьма часто использовался по назначению, Барин навис над своей пигалицей, опираясь на руки. Грунька ждала, что он склонится и начнет целовать ее, неистово, жарко, как и каждый раз, когда они оставались вдвоем, но Вася молчал и смотрел на нее, словно увидел впервые.
— Знаешь, я влюбился в тебя сто лет назад, — вдруг тихо произнес самый неромантичный, по собственному мнению, мужчина, — Тогда ты была до одури красивой. Крышу рвало от тебя. А теперь…. Теперь даже не знаю, как и сказать.
Груня улыбнулась, обхватила лицо Васьки ладошками. Не часто муж откровенничал на тему чувств. Но она всегда, каждую минуту знала, что он любит ее и их детей. Безумно любит.
— Я уже и не знаю, где начинаешься ты, и заканчиваюсь я, — попытался выразить свои мысли Барин.
И Груня все поняла, обняла мужа крепче и прижала к себе.
— Ты мое всё, — тихо шепнула она в ответ, касаясь губами уха любимого мужчины.
Васька улыбнулся, кивнул, крепко прижал свою пигалицу к себе. Перекатился на диване, чтобы девчонке было удобнее. Как и каждый раз, чувствуя, как кожу покалывает от близости, и хочется вжать хрупкое тело пигалицы сильнее, крепче в себя, чтобы не разлепить, не разорвать, чтобы навсегда, навечно….
— А давай пятого? — вдруг проговорил Васька, хитро улыбаясь и скользя требовательными руками по спине и бедрам своей девчонки.
— Неееет! — возмутилась Груня, а потом милостиво, — А знаешь, я не «против».
А потом, спустя короткую паузу, когда Барин уже размечтался на тему пола будущего ребенка, а лучше — сразу двойни, Груня добавила, озорно шепнув мужу на ухо:
— Если сам будешь вынашивать и рожать, — подвела итог пигалица, — А я весьма ответственно подойду к процессу зачатия и воспитания.
— Хитрая лиса, — рассмеялся Барин, а потом стало вдруг не до смеха. Пигалица, как и обещала, подошла к процессу ответственно. А у Барина, каким бы суровым, грозным, циничным и наглым он не был, имелась одна большая слабость к собственной жене и к каждой проведенной с ней минуте близости. Вот и сейчас, мысли вмиг исчезли из головы, оставив вместо себя сплошной кайф, стопроцентное наслаждение и безумную любовь к своему зайчонку.
Конец…