Груне казалось, что все парни-официанты смотрят на нее слишком уж загадочно. А Саша-бармен вообще улыбается и странно подмигивает. Принеся расчет очередному столику, Груня поискала взглядом вероятную причину пристального внимания со стороны сотрудников. Нашла.
Василий Павлович, выпивая уже третью чашку чая, не сводил с нее своих карих глаз. На его спокойном лице красовалась улыбка, а в глазах — хитрый блеск.
Груня отвернулась от начальства. Но затылком чувствовала горячий взгляд парня, который пробуждал все воспоминания, как вчерашние, так и сегодняшние.
Прихватив от Сашки очередную чашку с чаем и салфетки, Груня отправилась устраивать нагоняй Василию Павловичу.
Приблизившись, девчонка заменила чашки и взглянула строго на Барина.
— Прекратите пялиться! — шепотом потребовала она.
Василий только усмехнулся, и весьма правдоподобно удивился:
— Я? Да ни разу не было!
— Василий Павлович, — еще тише проговорила Груня, — Правда, неудобно перед парнями.
— Прости, но на них пялиться я не буду, — хмыкнул Васька и как-то незаметно для Груньки коснулся ее ладони пальцем, проведя по внутренней стороне, — Когда, говоришь, бабушка пироги печет?
— Вы, Василий Павлович, просто невозможный тип! — сокрушенно проговорила Груня и отошла от столика.
А Васька, улыбаясь, следил за ее фигуркой. Нет, вот так сидеть и глядеть на нее издали, конечно, хорошо, но не помешало бы придумать, как утащить ее в кабинет. Хотя, была бы воля Баси, он бы и прилюдно поцеловал ее. Ему-то скрывать нечего, наоборот, хотелось показать всем и каждому, девчонка эта — его.
Пигалица, словно прочитала его мысли, обернулась и недовольно прищурилась. Что ж, вздохнул Васька, пусть работает, если хочет. Тем более и у него скопилось несколько срочных и неотложных дел, по которым не помешало бы сделать пару звонков.
Как только Барин скрылся в кабинете, Груне вмиг стало легче дышать. Пару раз она относила младшему хозяину чай с пирогом. И торчала там по тридцать-сорок минут. Не по своей воле, естественно. Василий просто не выпускал ее, шутя и дурачась. А поскольку парня в таком настроении она еще ни разу не видела, то не особо торопилась выбраться из «заточения».
Когда ресторан был закрыт, и Груня вместе с сотрудниками вышла из здания, то сразу же наткнулась на припаркованный черный Мерседес. Парни неожиданно исчезли, а Груня, вздыхая и понимая, что вся конспирация улетела к чертям, села в машину с тонированными стеклами.
— Привет! — улыбнулся водитель, — Как работа?
— Привет! — изогнула Грунька бровь, — Неплохо. Шеф, правда, со странностями. Приставучий. А в остальном все замечательно.
— Это который? — черное авто медленно тронулось с места, — Старший или младший?
— Младший, — хмыкнула Груня, наблюдая за водителем, — Старший — просто замечательный человек. А вот его единственный сын — невоспитанный и упрямый хам.
— Че сразу упрямый? — насупился Васька, — Нормальный я.
— Вась, — вздохнула Груня, — Я ведь просила, чтобы в ресторане не узнали. А ты как ребенок.
— Зайчонок, — вздохнул Васька, предполагая, что подобный разговор рано или поздно должен состояться, — Это мой ресторан. И мне плевать, кто и о чем чешет языком.
— А мне не плевать! — возразила Груня.
Во время разговора Василий уже успел преодолеть практически весь путь до дома Груни. И, включив сигнал поворота, съезжал с дороги во дворы.
— Я не могу так, когда все кругом смеются надо мной и шушукаются, — возмущалась девчонка.
— Да насрать, — вздохнул Васька.
— А мне нет! — тряхнула головой Груня, — Не мог бы ты вести себя иначе в зале в мою смену?
— Как? — Васька заглушил двигатель и барабанил пальцами по рулю, вот не нравился ему затеянный пигалицей разговор, напрягал.
— К примеру, не требовать, чтобы я обслуживала твой столик, и в кабинет ужин и обед чтобы относили парни, — предложила Груня.
— Зайчонок, не пори чушь, — хмыкнул Васька, — Ты слишком заморочилась на эту тему.
— По-другому я не умею, — отвернулась Груня к боковому окну и скрестила руки на груди, — Уж простите, Василий Павлович, я такая, какая есть.
— Угу, — вздохнул Васька, проводя ладонью по лицу, понимая, что пигалица слишком уж завелась на ровном месте.
— Мне вообще начинает казаться, что все это неправильно, — уже тише прошептала Груня, — Ошибка все.
— Чё? — вскинул голову Василий, — Ты сейчас о чем?
— Обо всем, — пояснила Груня, — Мне кажется, я не очень подхожу вам. Вернее, вообще не подхожу.
— Чет я не догоняю, — сознался Васька, сквозь прищур глаз глядя на девчонку.
— Я не знаю… я совсем запуталась, — призналась Груня, — И я устала. Мне пора идти.
— О, как, — хмыкнул Васька, чувствуя, как внутри растет гнев и отрицание происходящего, — Беги, раз уж пора.
Васька не предпринял попыток ее удержать. Только смотрел, как пигалица идет от машины к подъезду, как хрупкие девчоночьи плечи опустились и голова поникла. Долго Василий Павлович терпеть не смог. Выскочил из машины, догнал пигалицу и рванул на себя.
— Ты меня когда-нибудь доведешь до дурки, — отчаянно прорычал Барин, схватив девчонку за плечи и встряхнув разок, — Никакая не ошибка. Поняла?
Груня старательно прятала глаза, мутные от появившихся в них слез. А руки сами собой легли на плечи парня. Хотелось прижаться к его горячему и надежному телу, но не рискнула. Ведь привыкнет. Что делать потом будет-то?
Но Васька и сам уже все решил. Сам прижал девчонку ближе, заставляя уткнуться носом в шею.
— Запуталась — распутаем, — тихо говорил Васька, — дел-то на копейку.
Груня выдохнула, из груди вырвался тихий нервный смешок.
— Мне нужно время, — наконец, призналась девчонка, — Самую капельку.
— Понял, не дурак, — пробормотал Василий, — Эту неделю, так и быть. Но с понедельника прятаться я не буду.
— Две недели, — настояла Груня.
— Неделю, — не сдавал позиции Барин, — Но обещаю обедать только в кабинете. И постараюсь не пялиться. Только сразу скажу, это очень тяжко. Ты у меня такая красавица.
В ответ Груня захихикала. Вот что с ним делать, с этим Барином?
Вернуться в машину пигалица отказалась, как и поехать куда-нибудь. Идти к девчонке в гости среди ночи и тревожить бабушку — Васька не рискнул. Поэтому постояв в темноте в обнимку, Васька отправил девочку домой. Но прежде, чем она скрылась в глубине подъезда, вынул с заднего сиденья длинный тубус.
— Вот, Ваня передал, — тубус перекочевал в руки Груне.
— Марк? — переспросила девчонка с ожиданием в голосе.
— Ну, — хмыкнул Васька.
Груня поторопилась открыть тубус. Черно-белый холст приятно холодил кончики пальцев. И Груня поняла, что по-детски счастливо улыбается.
— Беги, пока не простыла, — проворчал Васька и на прощание коротко поцеловал пигалицу жарким поцелуем.
Груня торопливо скрылась в подъезде, оглянувшись уже в дверях. Васька дождался, когда в окнах третьего этажа загорится свет, и уже потом только медленно уехал.
Оказавшись в комнате, жадно прилипнув к окну и провожая взглядом скрывающиеся в темноте улицы красные огоньки Мерседеса, Грунька вздохнула.
Еще утром, казалось бы, девчонка нашла выход из сложившейся ситуации. И даже написала заявление об уходе. Но Василий отказал ей в весьма категоричной форме. И домой подвез, и вновь целовал, да так, что мысли до сих пор путались.
Отойдя от окошка, и сев на кровать, уже привычно нырнула рукой под подушку, Грунька вынула небольшую светло-розовую книжку, в которой между страницами она хранила все дорогие ее сердцу фотографии. На первом развороте были вклеены фотокарточки родителей, погибших вскоре после ее рождения. На втором— тетушка Нюра и бабушка — два самых дорогих и самых близких человека, вырастивших ее, две сильные и несгибаемые женщины.
Дальше шли фотографии дома, друзей, подруг, одноклассников, одногруппников. Груня вздохнула, перелистывая самодельный альбом ее памяти. Дотянулась до рюкзака и вынула небольшой конверт из его недр. В конверте были распечатаны новые фотографии, которые девчонка собиралась вклеить в памятный альбом. О том, где Груня разместит новые кадры своей жизни, долго думать не пришлось. Разворот, одна сторона которого удерживала плотную обложку, а вторая начинала альбом, пустовал. Не было надписей и рисунков. Но Грунька поняла, что именно с этой страницы она хотела бы вспоминать свою жизнь, возвращаясь к ней, когда грустно.
Вооружившись клеем, Груня тщательно смазала оборотную сторону фотографии и аккуратно прогладила ладошкой по внешней стороне. Улыбка появилась на лице девушки, когда глаза замерли на мужественном лице, на скрытой в глубине карих глаз улыбке, на коротком ежике темных волос, на крепких и властных руках, прикосновение которых она отчетливо помнила. Помнила и то, как гулко стучало ее сердце, когда незнакомец щелкнул ее камерой, поймав в объектив пару: парень обнимал девушку и смотрел на нее с мягкой улыбкой и их губы вот-вот сольются в нежном поцелуе.
Грунька вздохнула, смущенно и вместе с тем счастливо, когда вклеивала второе фото, то самое, с поцелуем.
Проводя кончиками пальцев по изображению мужчины, Груня улыбалась. Нет, ей категорически не верилось, что все это происходит с ней наяву. Вот не может такой мужчина, как Барычинский ухаживать за ней. Не может и все тут.
Отложив альбом, Груня развернула портрет от маэстро. Еще одно событие в ее жизни, которое просто не могло случиться с ней. Не в этой жизни точно. Но оно случилось. Она лично познакомилась с одним из самых талантливых фотографов современности, и более того, позировала ему. Но этот факт смазался на фоне красоты мужского тела.
Не задумываясь, как будет пояснять бабушке свой поступок, Груня аккуратно приклеила фотографию на пустую стену. С трудом холст поместился, но пришлось передвинуть кресло ближе к окну. Зато можно было лежать в кровати и любоваться мужской фигурой.
Чем и занялась Груня, наспех приняв душ и забравшись под одеяло в пижаме. Теперь, когда не было свидетелей, можно было признаться самой себе. Барычинский — сногсшибательный мужчина. Пусть хам и грубиян, но он красив, честен, справедлив и, что уж скрывать, невероятно сексуален.
Грунька, лежа в полумраке комнаты, рассматривая в отблеске ночной лампы фигуру Барина, понимала, что он ее невероятно привлекает. Каждое мгновение, когда она видела Барина, она хотела прикоснуться к нему, провести руками по плечам, шее, груди. А сейчас, когда она увидела его полуобнаженного, пусть и на фото, а не вживую, то желание потрогать и пощупать становилось почти непреодолимым.
Прижав свою подушку ближе, Грунька почувствовала, как по телу бегут странные непонятные волны, приятные, но опасные. Крепко зажмурившись, девчонка вжалась лицом в подушку.
— Засранец! — простонала она, понимая, что даже на расстоянии он уже заполучил власть над ней.
Да только Груня все еще боялась поверить, боялась, что их отношения обречены на провал, и именно поэтому собиралась сопротивляться до последнего, насколько хватит сил.
Следующая пара дней для Груни показались мучительными, и в то же время замечательно-прекрасными.
Барин, как она и просила, в рабочее время к ней не лез, издалека не смотрел пристально, в кабинет не звал, обедал в одиночестве. Все, как она просила. Но… Но поняла, что ей не хватает их перепалок, его пресловутого «чё» и взгляда нахальных карих глаз. Нет, Барин ее по-прежнему поджидал после смены в машине за пределами здания и отвозил домой. Даже если Василий не появлялся в ресторане, то все равно ждал Груню к концу рабочей смены. Все эти дни их прощания были долгими, страстными, неожиданно откровенными для Груни.
Васька не позволял себе лишнего, но и не останавливался на простом пожатие руки и коротком прощальном поцелуе. Стоило машине припарковаться во дворе, как что-то неразборчиво ворча, Барычинский перетаскивал девчонку на колени и зарывался руками в огненные волосы, стягивая с них смешную шапку и не слушая возражений Груни.
А потом, спустя час или два, а может быть и три, отпускал ее домой. И уже лежа в своей одинокой девичьей постели Грунька воображала, как «это» все у них случится. Поскольку опыта не было, Груня перечитала парочку откровенных романов, найденных в сети. Краснела густо, фантазировала, глядя на фотку Барина на стене, мысленно посылала ему такие же мучения, и засыпала.
На третий день девчонка решила послать все лесом. Да, ее ультиматум долго не продлился. Даже неделю она не смогла вытерпеть. Но что делать, если чувства требовали выхода, а сердце — ласки и любви.
После занятий Груня непривычно быстро мчалась на работу. Сегодня она собиралась сама принести Барину ужин в кабинет, и, если наберется смелости, то первая его там и поцелует. Без пояснений. Пусть сам все решает и понимает.
Решительно кивнув своим мыслям, Груня влетела в ресторан, переоделась. Вовчик, коротко кивнув ей и улыбнувшись, тихо велел идти к Михалычу за готовыми блюдами для VIP-кабинки.
— А Василий Павлович уже появился? — покраснев, решила спросить Грунька.
В случае отрицательного ответа девчонка готова была даже первой позвонить Барычинскому, чего зареклась никогда и ни при каких обстоятельствах не делать, глядя, как после первого «взрослого» поцелуя Василий собственноручно в бивает свой номер в ее телефон.
— Да там и сидит с гостями, — мотнул головой Вовчик, не обращая внимания на девчонку, поскольку был занят просмотром брони на вечер.
Груня улыбнулась и, расправив плечи и удобнее перехватив поднос с тремя горячими блюдами, решительно вошла в указанную кабинку.
Ее сердце пело от принятого решения, тяжесть груза сомнений больше не давила. Решив прыгнуть в водоворот чувств, Грунька осознала, насколько прекрасен мир вокруг. Да, обжигает. Пусть. Но иначе невозможно дышать полной грудью.
Дверца кабинки подалась легко. Войдя, Груня коротко поздоровалась с гостями. Да так и замерла.
— Привет! — ответила Елена Черепанова, чуть больше недели назад бывшая Соколовой, — А ты, оказывается, здесь работаешь?
Казалось бы, изумлению девушки не было предела, но в красивых глазах плясали веселые искорки.
— Да, — кивнула Груня, расставляя тарелки перед гостями и непривычно молчаливым Барином, — Здравствуй, Герасим! А я ваши фотографии почти обработала. Скоро скину на диск и отдам.
Груня, вежливо разговаривая, в основном смотрела на Василия. А тот, удостоив ее мимолетным кивком, переключил внимание на друга и его жену.
Изначально Груня решила не обращать на это внимания. Она ведь сама просила именно об этом. Да только сейчас, когда она все для себя решила, Барин ведь должен вести себя иначе. Или нет?
Спустя полчаса Груня вновь была отправлена Вовчиком к шефу, но уже в директорский кабинет, где расположился младший хозяин ресторана и Черепановы.
Груня вошла, неся перед собой чашки и чайник фирменного чая Михалыча. Открыв дверь, Груня так и застыла в дверном проеме, услышав любимый голос, в котором искрился смех и сквозили бархатные нотки, которые она так любила.
— Леночка, бросай ты этого идиота, — ласково увещевал Барычинский, — Выходи за меня? Разве он тебе еще не надоел?
— Василий Павлович, — весьма серьезным тоном произнесла Елена, — Я уже говорила, вы не в моем вкусе.
— Леночка, признайся, я ведь лучше? — не унимался Василий Павлович.
А Груня прикрыла глаза. Вот так…. И почему она не послушалась разума? Почему сердцу позволила решить все за нее?
Чашки предательски звякнули, и Груня поняла, что ее приход не остался незамеченным. Приклеив дежурную вежливую улыбку к губам, девчонка подошла к столу, спокойно, насколько позволяли едва заметно подрагивающие руки, поставила чашки, чайник, и собралась незаметно исчезнуть из кабинета, а потом, если получится уговорить Владимира — из ресторана. Душа просила убежать, скрыться, провалиться сквозь землю.
Выпрямившись и тихо пожелав приятного чаепития, Груня шагнула к двери. Не успела. Твердая рука перехватила ее запястье.
Грунька предпочла не смотреть на хозяина этой руки. В его предательские красивые глаза, которые лукаво и с озорством только что смотрели на другую. Что обычно делают в таких ситуациях? Груня не знала. Но настойчиво и аккуратно выдернула свою руку из крепкого захвата и вышла из кабинета, тихо прикрыв за собой дверь.
Стоило деревянной преграде отсечь ее от компании, как Грунька пустилась бегом, на ходу срывая с себя фартук.
— Вова! — встретила Груня непосредственное начальство с радостью, — Мне нужно срочно уйти. Срочно!
— Беги, — отпустил Вовчик, отступая и освобождая путь девчонке.
Не успела Грунька схватить свою куртку, и, совершенно позабыв о сапожках, скрыться в переулке, в который вел черных выход ресторана, как на Вовчика наткнулся переполошенный Барин.
— Где пигалица? — потребовал ответа Васька.
— Отпросилась, — пожал плечом Вовчик.
— Какого хрена ты ее отпустил? — взревел недовольный шеф, но Вовчик предпочел проигнорировать. Ничего, пусть побегает, Барину полезнее будет и ценнее.
Груня бездумно бродила по городским улочкам, погруженным в сумерки. Красивые старинные постройки, набережная, даже ярко-желтые листочки, одевшие деревья в парке — ничего не радовало глаз юного фотографа. Перед глазами стояло смеющееся лицо Васи, а в ушах звенел бархатистый голос, вновь и вновь повторяющий «Я ведь лучше?».
Лучше. Так и хотелось крикнуть во все горло. Но Грунька только глубже спрятала руки в карманы крутки. Ноги в балетках давным-давно промокли, но девчонка, казалось бы, не замечала этого.
Больше всего ее в этой ситуации ранило то, что Елена — замечательный человек. Нет, вполне понятно и логично, что Васька влюбился именно в такую девушку: красивую, изящную, с чувством юмора, обеспеченную.
Нет, Грунька, будь парнем, и сама бы влюбилась именно в нее, а не в девочку вроде себя: рыжую, курносую, конопатую сироту без особого содержания.
Сумерки сменились темнотой ночи, а Грунька все бродила по набережной, пока зубы не принялись отстукивать барабанную дробь. Бросив мимолетный взгляд на мобильный телефон и ахнув от времени, прошедшего с момента ее стремительного ухода из «Барина», Груня поняла, что пора бы идти домой и ложиться спать.
Оказавшись около дома бабушки, Груня даже и не предполагала, что Барычинский может появиться где-то рядом. Но он стоял, подпирая рукой дверцу машины и смотря на приближающуюся девчонку исподлобья.
Финт с незаметным проскальзыванием мимо припаркованного Мерседеса не прошел. И Грунька остановилась, когда Барин преградил ей дорогу.
— Где была? — спросил он резко.
— Неотложные дела, — повела плечом Груня, избегая требовательного взгляда карих глаз.
— А Надежда Вадимовна утверждала, что дел у тебя на сегодня нет, — прищурился Барин, — Говорит, нет у тебя планов, кроме работы. С которой, кстати, ты срулила.
Груня повела плечом, словно говоря, что вести беседы с Барином не собиралась.
— В чем дело? — Васька не унимался, всем телом преградив путь пигалице.
Ему до чертиков не нравилась ее бледность, тусклый взгляд и промокшие ноги в легких туфлях в сырую погоду.
— Пусти! — Груня опустила взгляд на крепкую ладонь парня, сковавшую ее запястье.
— Где ты была? — не унимался Васька, уже готовый взорваться прямо здесь, около подъезда.
— Не твое дело! — Груня вскинула голову, открыто и враждебно смотря в карие глаза, — Не твое!
— Слышала, значит, — хмуро кивнул Васька, не спуская взгляда с девчонки, — Грунь, это только треп с Ленкой. Понимаешь? Приколы такие.
— Мне, как вы, Василий Павлович, любите повторять, — спокойным и ровным тоном произнесла пигалица, — Глубоко пофиг. Но скажу одно, я знаю Елену с самого детства. Вижу, как сильно она любит мужа. Так что, вам, Василий Павлович, ничего не перепадет.
— Ты вообще слышишь, что я говорю?! — взревел привычным ревом раненого бизона Василий, — Млять! Мне ты нужна, а не жена друга!
— Это все досадное недоразумение, — повела плечом Груня, отходя от мужчины на шаг назад и сбрасывая его руки со своих плеч, — Фотоаппарат я верну. Или возмещу деньгами.
— Да твою же мать! — выругался Васька и, не обращая внимания на сопротивление девчонки, потащил ее в машину, усадил в салон, в сердцах захлопнул дверь и стремительно обошел тачку.
— Выпустите меня, — спокойно говорила Груня, глядя прямо перед собой, — А вообще, Вась, я тебя понимания. В Елену невозможно не влюбиться.
— Твою же Бога душу мать! — взревел Васька окончательно выходя из себя, — Ты глухая? Я не люблю Ленку! Не люблю! Поняла?!
Груня смолчала. Только переплела пальцы рук между собой, сложив их на коленях.
Спокойствие девчонки убивало Ваську. Рванув машину с места, Барин вдавил педаль газа в пол. От ее спокойствия и отчужденности Басю бросало то в пот, то в жар. Ведь говорил Герыч, болтливость до добра не доведет. Не довела.
Ваське хотелось тормознуть тачку и на словах, на жестах, на чем угодно разъяснить, что никакая Ленка ему не нужна. А вот эта самая пигалица, упрямая и вся такая правильная, нужна по самые гланды, по самую печень нужна, да по все органы!
Но Барин понимал, что в машине разговора точно не получится. Просто потому, что ему нужно смотреть в глаза девчонки, чтобы читать в них все ее чувства. Если они имелись.
Ближе всего находился ресторан, который уже парни закрыли, и Вовчик сбросил сообщением краткий отчет. Припарковавшись у черного входа, Васька заглушил движок.
— Я не пойду, — спокойно произнесла Груня.
И ее тихий, но уверенный голос, совершенно непробиваемое, на первый взгляд, лишенное эмоций лицо окончательно вывело Барычинского из равновесия. Выскочив из машины и с такой силой захлопнув дверцу, что машина качнулась в стороны, Барин двинул кулаком по задней двери, пытаясь спустить пар. Не вышло, буря все еще клокотала внутри, требуя выхода.
И Васька сам испугался своего буйства и взрывного характера. Испугался тех последствий, которые могли повлечь за собой его несдержанность и темперамент. Больше всего он боялся, что ослепленный яростью причинит вред пигалице. Хрупкой и ранимой, но способной одним словом вывести его из равновесия.
— Вась? — голос был тихим, едва различимым на ветру.
Ваське показалось, что бредит.
Поднял голову, поймал взгляд, зеленый и задумчивый, поверх машины. Девчонка вышла и стояла по ту сторону Мерса, глядя прямо на Барина.
В бессилии, опираясь руками о дверцу и крыло, Василий, сжав рот в прямую линию, смотрел на девчонку, стоявшую в полутора метрах от него. Она была до чертиков спокойна. На первый взгляд. А в глазах — мокрые озера слез. В руках шапка.
— Шапку надень, на хрен! — процедил Бася сквозь зубы, и опустил голову на руку, упираясь лбом в машину. Закрыл глаза.
А когда открыл, девчонка уже стояла рядом и несмело прикоснулась рукой к его склоненному затылку. Злость и ярость мгновенно, и почти бесследно, исчезли. Оставив после себя горький привкус.
— Мне не нужна ни Ленка, ни Машка, ни Глашка, — тихо проговорил Васька, но он знал, Груня его прекрасно слышит, — Ты нужна. И больше не будем об этом.
Васька повернул голову, девчонка стояла рядом, продолжая несмело поглаживать его напряженную шею и затылок, словно пыталась снять напряжение, сковавшее все тело.
— Дура да? — тихо прошептала Груня, а Васька уже не мог просто так стоять. Сгреб девчонку в охапку и прижал к себе, сильно, крепко, словно не видел сто лет, а скучал еще дольше.
— Сквернословить это по моей части, — проговорил Василий, обнимая податливое тело.
— С кем поведешься, так тому и надо, — ответила Груня, прикрывая глаза от переполнявших ее чувств.
— Если заболеешь, пеняй на себя, — пригрозил Бася, приподнимая Груньку над землей, — Из меня поганый доктор.
— Не заболею, — пообещала Груня.
Васька только хмыкнул, закрыл машину, поставил на сигналку. И повел пигалицу в здание, и выпустил из рук только, когда оказался в кабинете. Усадил девчонку на диван, хмуро уставился на мокрые туфли.
— Снимай, — скомандовал парень.
— Вась, да нормально все, честно, — улыбнулась Груня.
— Не снимешь, сниму сам, — пригрозил Васька, подходя к бару отца и выискивая открытую бутылку водки.
Алкоголь нашелся сразу. Груня, неожиданно для Василия, тихо ворча что-то под нос, стягивала мокрые носки. А Барин, устроившись напротив пигалицы пятой точкой на небольшом, но крепком столике, ухватил широкой ладонью изящную стопу. Не отказал себе в удовольствии и провел пальцами по обнаженной лодыжке. А потом отлив немного водки в ладонь, принялся растирать мокрые и ледяные ноги. Вторую ступню постигла та же участь. Закончив, Барин укутал ноги в плед, лежавший на диване, и усадил Груню удобнее.
— Не вздумай шевелиться, — пригрозил Васька и испарился за дверью, оставив ее открытой.
Груня, улыбаясь и пряча смех в ладошки, слышала, как хозяин ресторана, матерясь и не стесняясь в выражениях, бродит по кухне, чем-то гремит, с кем-то говорит по телефону. Спустя пятнадцать минут, Василий вернулся. В руках он держал поднос с чайником, двумя чашками, и большой тарелкой свинины с овощами под соусом от Михалыча.
Гуляя озорным взглядом по тарелке, рукам, разливающим чай по чашкам, по лицу с упрямо сжатыми губами, Груня поняла, что ужасно голодна. Васька сел рядом, вручил девчонке вилку, поставил на колени тарелку, подложив под нее салфетку, и хмуро скомандовал:
— Ешь.
— Прости меня, Васенька, — вздохнула Груня.
— Не обиделся, — хмурый взгляд от ласкового обращения стал чуточку теплее, — Ешь.
Груня предпочла не перечить. Послушно осилила добрую половину порции и запила чаем.
— Я, правда, тебе нужна? — тихо прошептала Груня.
Пока пигалица ела, Бася устроился на диване рядом с девчонкой, немного съехав по спинке. Ноги он сложил прямо на столик, предварительно сбросив ботинки на пол. Парень пил горячий ароматный чай, чуть прикрыв глаза. И, кажется, вот-вот готов был уснуть.
Услышав вопрос пигалицы, Васька вздохнул. Нет, все-таки слов ей явно не достаточно. Значит, пора переходить к жестам.
Убрав чашку из своих рук, отставив и тарелку Груни в сторону, Васька обнял хрупкие плечи, и устроил девчонку под своим боком, уложив ее ноги на свои колени, зорко следя за пледом, чтобы не раскрылся и не съехал. Рукой он обхватил пигалицу за затылок, не позволяя двинуться. Да она и не собиралась, судя по теплому и нежному взгляду.
Поцелуй был осторожным. Таким, словно Васька боялся вспугнуть нежное и ласковое счастье, словно хотел бережно удержать теплый и уютный свет, из которого состояла Груня, своими грубыми руками.
Поцелуй был глубоким и чувственным, словно Васька учился дарить нежность и ласку близкому и любимому человеку, и боялся перешагнуть ту черту, после которой уже трудно будет остановиться, черту, за которой царила только страсть и сумасшедшее желание.
— Правда, зайчонок, — тихо ответил Василий, позволяя девчонке сделать вдох.
Груня опустила голову на грудь парню. А руками скользнула по спине и груди, обнимая, обволакивая его и крепко-крепко прижимая к себе. Улыбка играла на губах девчонки, а веки стали вмиг невероятно тяжелыми.
— Кажется, я усну и скомпрометирую тебя и наши отношения, — прошептала Груня, вздыхая.
— Я сам уже все скомпрометировал, — хмыкнул Васька, блуждая руками по рыжим локонам, затылку, плечам, спине, — Как-то фраза Вовчику «Куда ты дел мою девчонку?» заставляет сделать определенные выводы.
— Так и сказал? — улыбнулась Груня, прижимаясь щекой к мужскому свитеру.
— Помимо прочего, — тактично увильнул от ответа Васька, — По камерам посмотришь. Завтра.
— Боюсь, мне будет за тебя стыдно, — шептала Груня, уже почти засыпая, на столько было уютно и тепло в руках Василия, — Кричал, хамил и сквернословил, наверное.
— Не без этого, — согласился Василий Павлович, пряча нос в волосах своего зайчонка.
— Возьмусь я за тебя, — пригрозила Груня.
— Да я уже почти ручной, — признался Васька, но пигалица его уже не слышала. Девчонка спала, прижавшись щекой к сильному телу Барина.
А наутро Ваську, который за несколько часов сна успел сменить положение и развернуть спящую Груню и уложить удобнее на диване, разбудило появление отца.
Пал Палыч вошел в кабинет, замер на пороге, хмуро взглянул на сына.
— Вась, ну как дети, — тихо проговорил отец семейства, — Привез бы уже к нам. Будто места в доме мало, по ресторану бегаете.
— Так вышло, — пробормотал Василий, потирая лицо ладонью. Вторая была полностью отвоевана Грунькой и использовалась в качестве подушки.
— Помирились хоть? — улыбнулся Пал Палыч.
— Да и не ругались вроде, — губы Васьки растянулись в улыбке, — Я че подумал. А не пора ли мне мотнуться на знакомство с родней? Давненько я в деревнях не был.
— Ты там ни разу не был, — напомнил отец, — И зови-ка Грунькиных к нам. Сюда или домой, сами уж решите.
— Поговорю, — согласился Васька, — Бать, дай еще пару часов. Пусть поспит.
— Убегаю, — улыбался Пал Палыч, прикрывая за собой дверь кабинета и оставляя сына наедине со спящей девчонкой.