Каиафа. Дежурному стражу ты соврал, будто служишь в контрразведке, в высоком ранге, и тебе ничего не стоит добиться, чтобы его выгнали со службы в любой момент. Тот несчастный три дня не решался рассказать о случившемся.
Иуда. Не помню во всех подробностях своего разговора с ним.
Каиафа. Это, наверное, гримаса судьбы, что угроза твоя исполнилась.
Иуда. Я дал ему несколько динариев.
Каиафа. Спрашиваю снова: где ты находился в ту ночь, когда был украден труп?
Иуда. Здесь, в Синедрионе. Спал в камере возле караульного помещения.
Каиафа. Стражник об этом не говорил. Хотя его били палками.
Иуда. Я дал ему несколько динариев.
Каиафа. Есть свидетели, что ты там находился? Стража ни о чем необычном нам не докладывала.
Иуда. Свидетель - только тот стражник. Жаль, что он умер: ты мог бы устроить нам очную ставку.
Каиафа. Я уверен, стражник нам рассказал все. Но насчет камеры - это неплохая идея, нельзя не признать. Жаль, она не пришла тебе в голову пять лет назад, когда ты утверждал, что прятался в городе.
Иуда. Я не лгал. Я в самом деле три дня прятался в городе.
Каиафа. Ого, какой прогресс: ты начинаешь лгать не так складно. А если я сейчас тебе скажу, что тот стражник жив, и устрою-таки тебе с ним очную ставку?
Иуда. Ты же сам утверждаешь, что он сказал все, что знал. И ты сообщил, что он умер. Так что делай что хочешь.
Каиафа. Знаешь, когда ты допустил первую подобную ошибку? Когда вернул тридцать сребреников. Это был нелогичный поступок.
Иуда. Я же сказал, что передумал. Ваши деньги остались в целости и сохранности.
Каиафа. Такие вещи не делают бескорыстно.
Иуда. Значит, я - исключение.
Каиафа. Потому что Иисус был твоим лучшим другом, верно?
Иуда. Это мое личное дело.
Каиафа. И все-таки странно, что тело Иисуса исчезло из склепа именно в ту ночь, когда ты якобы спал в камере при караульном помещении, чего подтвердить не может никто. И именно в те часы, когда Синедрион послал делегацию к Пилату, чтобы просить у него дополнительную охрану. Сколько мы ни убеждали его, сколько аргументов ни приводили, он только головой качал, а мы в субботу, по нашим законам, не могли послать туда никого из своих. Лишь к рассвету удалось собрать нескольких язычников; но склеп был уже пуст. А ты якобы спал в камере при караульном помещении, и свидетелей у тебя нет.
Иуда. Об охране надо было заранее позаботиться, это тебе урок на будущее.
Каиафа. Мы к тебе собирались охрану поставить, но тебя уже и след простыл.
Иуда. Я все сказал.
Каиафа. И вот еще что: тогда же исчез кладбищенский сторож. На третий день, когда ты неожиданно объявился. И унес с собой погребальные пелены и наголовный плат, которые там лежали три дня. Кстати, Иосиф Аримафейский приобрел их на казенные деньги: Синедриону он предоставил только склеп. Все было организовано, чтобы утихомирить страсти.
Иуда. Откуда вам известно, что их кладбищенский сторож унес?
Каиафа. Иоанн проболтался. В понедельник утром он был на кладбище, подглядывал за какой-то женщиной; там и увидел сторожа. Мы искали тебя, сторожа мы ни в чем не подозревали - и потеряли три дня... И пелены, которые можно использовать, чтобы ввести в заблуждение кого угодно. Сколько случайностей сразу, верно?
Иуда. Бывают совпадения.
Каиафа. В склепе же осталось чуть не сто фунтов смеси мира и алоэ. Это тоже подозрительно. Мази эти куда дороже, чем погребальные пелены и наголовный плат, вместе взятые. Но елеем нельзя воспользоваться для обмана. Так что об ограблении речь не может идти. Ты не знаешь, кто их туда принес и почему там оставил?
Иуда. Я не был на кладбище. Стало быть, не был и в склепе.
Каиафа. Но, несмотря на это, очень старался узнать, где собираются похоронить Иисуса.
Иуда. Из любопытства.
Каиафа. И из любопытства угрожал стражнику и пытался его подкупить.
Иуда. Но если он не хотел рассказывать.
Каиафа. И тебе удалось на три дня пустить следствие по ложному следу.
Иуда. Такой цели у меня не было.
Каиафа. Приятно, что со здоровьем к тебе вернулось и чувство юмора.
Иуда. Не такой уж я большой любитель шуток.
Каиафа. Тоже остроумный ответ... Значит, ты утверждаешь, что ту ночь провел в камере, причем свидетелей, повторяю, у тебя нет, а утром ушел, и три дня мы тебя не могли найти.
Иуда. Я ведь сказал: я бродил по городу, прятался где придется.
Каиафа. Тогда не понимаю: почему ты все же вернулся к Синедриону?
Иуда. Принес тридцать сребреников. Правда, вы их не захотели брать, и я швырнул их в дверь синагоги.
Каиафа. А тем временем распространилась весть, что Иисус воскрес из мертвых.
А мы платили язычникам, чтобы они говорили всюду, что его тело похищено.
Иуда. Я ничего об этом не знал. Я бродил по городу. Иисус был моим лучшим другом, и я хотел покончить с собой. У меня в голове все перепуталось...
Каиафа. Вот в это трудно поверить... Ладно, спустя три дня ты решил, что лучше, если подозрение падет на кладбищенского сторожа, и добился этого, появившись на людях. Хорошо еще, что я послал своих людей следом за тобой в долину Горшечника. Это была третья ошибка, которой ты себя выдал. Если бы ты в самом деле хотел покончить с собой, ты бы сделал это в первую ночь. Но тогда ты находился в камере... как ты утверждаешь.
Иуда. Это от потрясения... Я ломал голову, пытался что-то понять... хотел вернуть деньги... Если человек решил свести счеты с жизнью, он сам выбирает момент для этого.
Каиафа. Но мои люди вынули тебя из петли и доставили сюда.
Иуда. Да, это так. Не думай, что я был безмерно счастлив, когда оказался здесь.