- Садитесь, - сказала Настя. - У меня все готово.
Вышеславцев сел к столу, пригласил Дольникова.
- За встречу, Михаил Романович!
- За встречу, - повторил Дольников.
Они выпили. И Вышеславцев, сразу как-то погрустнев, сказал:
- Не так я, правда, представлял нашу встречу...
И вдруг вспомнил все, вспомнил отчетливо, как будто это было не шесть лет назад, а только вчера, вспомнил, как рыли по ночам вместе с поручиком и лейтенантом французской армии Ломбаром подземный ход, как темной осенней ночью бежали и как пятьсот километров топали до голландской границы.
У них были компас и карта, шли они безошибочно, оставляя позади двадцать - двадцать пять километров тяжелого ночного пути, а днем прятались в оврагах, варили в котелке картофель, свеклу, иногда капусту - все, что могли найти на уже убранных полях, и, насытившись, впадали в короткий нервный сон.
На двадцать восьмой день они вышли к границе - река, мост, часовой...
- Что будем делать? - спросил Вышеславцев, осматриваясь и выбирая место для возможной переправы.
- Дождемся ночи, отойдем метров на двести влево и вплавь... - высказал предположение Дольников.
- Я плавать не умею, - печально проговорил Ломбар.
Вышеславцев и Дольников озадаченно переглянулись.
- Негоже бросать французика, - сказал по-русски Вышеславцев. - Надо что-то придумать...
- Дождаться ночи, - повторил Дольников.
- А дальше?
Дольников вытащил из-за голенища сапога завернутый в тряпочку плоский немецкий штык...
- Не так я представлял нашу встречу, - тяжело вздохнув, повторил Вышеславцев. - Оба мы с тобой были в немецком плену, бежали, вернулись в свой полк... Затем снова бежали... На этот раз на Дон, под знамена генерала Корнилова, спасителя всея Руси... И опять мне не повезло, опять в плен попал... И к кому? К человеку,
с которым вместе из немецкого плена удрал! Ну разве это не анекдот?
- Если и анекдот, то не смешной. - Дольников положил себе на тарелку кусок свинины и нервно рассмеялся. - А ведь могло быть и наоборот, могло?
Вышеславцев, который во время разговора продолжал искоса наблюдать за Настей, заметил, что она, бросив в корзину какой-то сверток и накинув на плечи платок,
направилась к двери.
- Ты куда? - спросил он обеспокоенно.
- В баньку, Федю накормить, - смутилась Настя. - Он ведь с утра ничего не ел.
Вышеславцев кивнул, посмотрел в окно, и взгляд его затуманился, ушел в собственные мысли.
- Хорошие у нас на Руси бабы, - проговорил он наконец с трогательной и непонятной нежностью в голосе. - Возьми, к примеру, Настю...
- Коня на скаку остановит, в горящую избу войдет, - улыбнулся Дольников.
- Я серьезно. - Вышеславцев сдвинул брови. - Обыкновенная крестьянка, неграмотная, кроме своего села, ничего в жизни не видела, а интеллигентности, такта, милосердия не занимать.
- Уж не влюбились ли вы, Владимир Николаевич? - продолжая улыбаться, спросил Дольников.
- Сейчас не до любви, - смутился Вышеславцев. - На чем мы остановились?
- Что было бы, если бы все произошло наоборот; не вы ко мне попали бы в плен, а я к вам?
- Что было бы? - Вышеславцев уперся двумя руками в столешницу, резко подался вперед. - А вот что...Я бы приказал содрать с тебя штаны и хорошенько всыпать. За что? За то, что ты продал Россию. Не мундир, а Россию! Понятно?
- Я ее не продавал.
- Тогда объяснись.
Вопрос не застал Дольникова врасплох. Он бился над ним уже битый час, с того самого мгновения, когда в штаб ввели Федора Машкова и он признал в нем ординарца Вышеславцева. Признал и подумал: "Значит, и полковник здесь!" И его прошиб холодный пот. Что сказать? Чем объяснить свое повое качество командир Красной Армии? Врать он не сможет. Как можно врать человеку, с которым валялся на нарах, шел под пули,
делил в дороге последний сухарь? Сказать правду? Но ведь он дал слово... Ну и что? И Вышеславцев человек слова, и если он, Дольников, возьмет с него это слово, то можно быть уверенным, что их разговор дальше порога этой хаты не уплывет.
- Владимир Николаевич, в силу обстоятельств я вынужден просить вас... Дольников замолчал, пальцы нервно поигрывали коробком спичек. - Я хочу, чтобы -этот разговор остался между нами...
- Мог бы и не предупреждать, - кивнул Вышеславцев.
- Благодарю вас, - склонил голову Дольников. - Под Екатеринодаром меня тяжело ранили... Бой был трудный, нам крепко досталось и пришлось спешно отступать. А нас, раненых, чтобы себя не связывать, бросили... Что нас бросят, я знал заранее, мне сообщил об этом офицер контрразведки Василевский. И при этом сказал: "Выкручивайся сам. Если выкрутишься, если красные поверят тебе и возьмут на службу, то вот тебе адресочек..." И дал адрес одного господина, вручил шифр, рассказал, как им пользоваться, перекрестил и смылся...
- И тебе удалось...
- Удалось. Красным дозарезу требовались военные специалисты. Между прочим, знаете, сколько на сей день у них служит наших офицеров?.. Тридцать тысяч. И около шестидесяти тысяч унтер-офицеров.
- Добровольно? - не поверил Вышеславцев.
- Многих мобилизовали насильно, еще в восемнащатом году, но служат на совесть. Как, например, генерал от кавалерии Клюев. Он - начальник штаба Первой конной.
- А ваш полк в состав какой армии входит?
- Первой Конной. Но в данный момент мы, так сказать, самостоятельная единица - выделены для борьбы с Махно.
- А чем он Советам не угодил?
- Послал Троцкого к чертовой матери - отказался выступить на польский фронт.
Вышеславцев склонил голову и замолчал, искоса, с любопытством посматривая на своего бывшего командира роты. Взгляд потеплел, придал лицу выражение
отеческой заботы и внимания.