Любительский подход к конспирации особенно ярко проявился в бумагах и документах, которые генерал Казанович имел при себе. Он вез с собой письма генералов Алексеева и Деникина, удостоверение личности от Добровольческой армии "для предъявления лицам, со стороны которых можно было ожидать сочувствие", фальшивый паспорт с вымышленной фамилией, свидетельство Донского правительства с указанием фамилии иной, чем в паспорте... И несмотря на все компрометирующие улики, Казановича никто не обыскивал, и он благополучно завершил свою миссию, пробыв в Москве целый месяц.
Исключительное внимание генерала Деникина привлекал вопрос о большевистских вооруженных силах, о том, что они из себя представляли в тот период. На юге ему пришлось столкнуться с дезорганизацией красных частей. Но сведения, доходившие из Москвы, указывали на крупные сдвиги в военной стратегии. Создавалось впечатление, что Советское правительство, поняв полную несостоятельность Красной гвардии, увидело необходимость иного подхода к организации вооруженных сил и стремилось перейти от принципа добровольчества к общей мобилизации.
В руки к Деникину попал советский приказ, упраздняющий войсковые комитеты, отменяющий выборное начало. Выяснилось, что большевики восстановили всеобщую воинскую повинность, взяли на учет старых офицеров, привлекли на службу офицеров Генерального штаба, основали инструкторские школы для подготовки командного состава.
Мобилизуя офицеров старой армии, советская власть рисковала. Господствующая партия отдавала себе в этом ясный отчет, и, чтобы обезвредить специалистов, большевики ввели такую систему принуждения и террора, против которой осмеливались идти лишь люди невероятной силы духа. Был учрежден институт заложников. За каждого офицера, перешедшего к классовым врагам, отвечали все члены его семьи - родители, жена, братья, сестры, даже дети. Ограждая себя от возможного саботажа, советская власть еще в марте 1918 года создала институт военных комиссаров, которым поручался политический контроль над всей организацией и жизнью армии. Комиссар не должен был вмешиваться в военные распоряжения специалистов, но ответственность за возможную измену командного состава ложилась на него.
Кроме офицеров большевики привлекли в 1918 году в Красную армию около 130 тысяч бывших унтер-офицеров старой армии. Они сыграли немалую роль в конечном исходе борьбы.
К ноябрю 1918 года Красная армия насчитывала до полумиллиона штыков и сабель, а к концу декабря того же года численность армии .дошла до 800 тысяч человек. Призванные по мобилизации были чрезвычайно неустойчивы. Но ядром формирований явились коммунистические ячейки во всех отрядах и полках, а также старые солдаты и унтер-офицеры, сделавшие военную службу своим ремеслом. Из латышей, служивших в старой армии и оторванных от родины германской оккупацией, были сформированы латышские полки. Они оказались надежным оплотом советской власти.
В отряды "интернационалистов"вошли военнопленные венгры, немцы, отчасти славяне. Попали туда также китайцы и корейцы. В первые годы войны царское правительство выписало их с Дальнего Востока в качестве неквалифицированной рабочей силы. Около 200 тысяч китайцев и 200 тысяч корейцев оказалось таким образом в России в момент большевистского переворота. Оставшись без заработка, они записались в Красную армию и оставили по себе недобрую память зверскими расправами с арестованными и пленными.
События первой половины 1918 года, несмотря на их грандиозный размах и огромное значение, служили генералу Деникину лишь фоном, на котором он обдумывал и тщательно разрабатывал свои ближайшие военные планы, а именно, детали кампании, получившей название Второго кубанского похода.
Разработкой плана этой кампании и проведением его в жизнь генерал Деникин заслужил не только похвалу друзей, но и признание своих критиков и врагов.
XVII ВТОРОЙ КУБАНСКИЙ ПОХОД
"Нас было мало, - вспоминал генерал Деникин о выступлений своей армии во Второй поход на Кубань, - тысяч против 80-100 тысяч большевиков. Но за нами военное искусство... В армии - порыв, сознание правоты своего дела, уверенность в силе и надежда на будущее?".
У добровольцев было лишь двадцать одно орудие и два броневика. В распоряжении красных имелось свыше сотни орудий, большое количество пулеметов, артиллерийских снарядов, ружейных патронов. Но советские войска были плохо организованы, а их командный состав вел жестокую борьбу с гражданской властью и враждовал между собой.
Благодаря создавшейся неразберихе силы северо-кавказских войск большевиков, по словам Антона Ивановича, "не поддавались точному учету". Даже советский Генеральный штаб в Москве имел о них лишь относительное представление. Однако в отрадной для добровольцев картине большевистских раздоров имелся элемент, тревоживший генерала Деникина: войска бывшего русского фронта против турок, зажатые ходом событий в тесном районе между Доном и Кавказским хребтом, не имели возможности распыляться по России с такой же легкостью, как солдаты русских армий европейских фронтов. Антон-Иванович предвидел, что они могли стать почти "неистощимым и хорошо подготовленным материалом для комплектования Северо-Кавказской Красной армии".
Несмотря на свою малочисленность, армия генерала Деникина была разделена на три пехотные, одну конную дивизии и одну конную-кубанскую бригаду. Казалось бы,, такое громкое название, как дивизия, не соответствовало скромному количеству бойцов, но организация армии была продумана и имела большой практический смысл.
"Добровольческие части,-писал Антон Иванович,-формировались, вооружались, учились, воспитывались, таяли и вновь пополнялись под огнем, в непрестанных боях",
В ночь с 9 на 10 июня выступила в поход армия. Ближайшей целью кампании был захват Екатеринодара. Но до этого требовалось пройти через четыре оперативные фазы:
1. Обеспечить тыл со стороны Царицына и, следовательно, прервать железнодорожное сообщение Северного Кавказа с Центральной Россией. Это достигалось путем захвата узловой станции Торговая, а к северо-востоку от нее - станции Великокняжеская. Передав затем царицынское направление Донскому войску, добровольцы приступили к выполнению второй фазы операции.
2. Круто сворачивая на юго-запад, Добровольческая армия двигалась затем вдоль железной дороги к станции Тихорецкой (от Великокняжеской до Тихорецкой 150 километров. Там находилось пересечение двух железнодорожных линий; Царицын-Екатеринодар, Ростов-Владикавказ).
3. Овладев Тихорецкой, армия должна была обеспечить свои фланги для дальнейшего наступления на Екатеринодар. С этой целью на правом фланге часть войск направлялась на станцию Кущевку, а на левом фланге - на станцию Кавказскую (обе станции были на магистрали Ростов-Владикавказ).
4. Последней, заключительной фазой операции являлся фронтальный удар по Екатеринодару.
В 216 году до рождества Христова силами, вдвое меньшими, чем у противника, Ганнибал окружил в Апулии при Каннах и полностью уничтожил римскую армию Теренция Варрона.
Идея Канн лежала в основе деникинского плана, и он отлично провел ее в жизнь в двух первых фазах своего наступления.
Первая фаза операции закончилась в пять дней. Вторая длилась две недели. На станции Тихорецкой среди множества трофеев добровольцы захватили штабной поезд советского командующего Калнина. В последнюю минуту ему удалось бежать в одиночку. Начальник его штаба, бывший полковник старой армии, боясь расправы, покончил самоубийством, предварительно застрелив свою жену в купе штабного вагона.
Ожесточение враждующих сторон не знало предела. Раненые добровольцы, попадавшие в руки красных, подвергались жестоким истязаниям перед смертью. У них отрубали руки, ноги, вспарывали животы, выкалывали глаза, резали языки и уши. Были случаи, когда их обливали керосином и затем сжигали живьем.
В одном из боев (под Белой Глиной) отряд полковника Дроздовского наткнулся на обезображенные трупы своих однополчан. Озлобившись, он расстрелял пленных красноармейцев. Деникин вызвал к себе Дроздовского. Указав "на недопустимость такой жестокой массовой расправы, наносящей к тому же явный вред армии", он требовал, чтобы подобные факты не повторялись. Но в душе Антон Иванович знал, что если Дроздовский или другие и выполнят его приказ, "то только формально"...
"Нужно было время, - писал в своих воспоминаниях генерал Деникин, - нужна была большая внутренняя работа и психологический сдвиг, чтобы побороть звериное начало, овладевшее всеми - и красными, и белыми, и мирными русскими людьми. В Первом походе мы вовсе не брали пленных. Во Втором - брали тысячами. Позднее мы станем брать их десятками тысяч. Это явление будет результатом не только изменения масштаба борьбы, но и эволюции духа".
Первые две фазы кампании прошли отлично. Но рассчитывать на то, что и в дальнейшем ходе операции все будет идти без препятствий, не приходилось,
После захвата Тихорецкой генерал Деникин 3 июля двинул свои войска по трем расходящимся направлениям на фронте в 140 километров. Главные силы направлялись на правый фланг, чтобы захватить станцию Кущевка и разбить там советские войска Сорокина. На левый фланг (для захвата станции Кавказской) была двинута дивизия генерала Боровского; а прямо - на Екатеринодар - шла дивизия полковника Дроздовского.
Красные были выбиты со станции Кущевка и взяты в окружение. Однако Сорокину удалось не только вывести свои войска, но и сосредоточить их для удара на правом фланге и в тылу тех добровольческих частей, которые двигались на Екатеринодар. Одновременно часть так называемой "Таманской"армии (одной из прочно организованных красных боевых единиц на Северном Кавказе, куда входило много иногородних) ударила из Екатеринодара по наступавшим добровольцам. Численностью большевики во много раз превосходили белых. Сорокин и Ковтюх, командовавшие таманцами, хотели взять добровольцев в клещи.
И для войск Деникина создавалось чрезвычайно тяжелое положение. Жестокие бои длились 10 дней. Однако противник был разбит. 3 августа Добровольческая армия вступила в Екатеринодар.
Радость победы омрачалась страшными потерями, которые армия понесла за это время. Множество рядовых бойцов было выбито из строя. Погибло несколько доблестных начальников, а главное, погиб генерал Марков.
Марков был смертельно ранен вечером 12 июня у станции Шаблиевка, в самом начале Второго похода на Кубань. "Красные части отступали, - рассказывал генерал Деникин. - Уходили и бронепоезда, посылая последние прощальные снаряды по направлению к брошенной станции. Предпоследний (снаряд) был роковым. Марков, обливаясь кровью, упал на землю. (Осколком снаряда он был ранен в левую часть затылка, и была вырвана большая часть левого плеча.) Перенесенный в избу, он мучился недолго, приходя иногда в сознание и прощаясь трогательно со своими офицерами - друзьями, онемевшими от горя.
Наутро 1-й Кубанский стрелковый полк провожал в последний путь своего начальника дивизии. Раздалась команда: "Слушай на караул". В первый раз полк сломался, отдавая честь своему генералу, - ружья валились из рук, штыки колыхались, офицеры и казаки плакали навзрыд...
К вечеру тело перевезли в Торговую, - продолжал свой рассказ Антон Иванович.-После краткой литии гроб на руках понесли мы в Вознесенскую церковь сквозь строй добровольческих дивизий. В сумраке, среди тишины, спустившейся на село, тихо продвигалась длинная колонна. Над гробом реял черный с крестом флаг, его флаг, мелькавший так часто в самых опасных местах боя...
После отпевания я отошел в угол темного храма, подальше от людей, и отдался своему горю".
Гроб с останками генерала Маркова был перевезен в Новочеркасск и погребен там на военном кладбище. На отпевании в Войсковом соборе среди множества молящихся присутствовали генерал Алексеев, Донской атаман Краснов, мать, жена и дети покойного генерала. Сдавленным, прерывающимся от горя голосом генерал Алексеев произнес на кладбище надгробное слово. А затем, неожиданно для всех встав на колени, отвесил земной поклон матери покойного, "вскормившей и вспоившей верного сына Родины".
В приказе по армии генерал Деникин переименовал 1-й офицерский полк, которым прежде командовал С. Л. Марков, в 1-й офицерский генерала Маркова полк. Через историю белой борьбы полк доблестно и гордо пронес это знамя.
Для Антона Ивановича смерть Маркова - человека, друга, блестящего полководца - была величайшей утратой.
3 августа Антон Иванович, как и все, кто участвовал в Первом походе, волнуясь, вступил в Екатеринодар. Для него этот город приобрел какое-то мистическое значение. Четыре месяца назад добровольцы, преследуемые по пятам большевиками, с малой верой в возможность вырваться из окружения, которое готовил им противник, мрачно уходили в неизвестность. Теперь, как символ воскресения, как феникс, возрожденный из пепла, шли они, окрыленные надеждой и сильные духом. В освобожденном Екатеринодаре добровольцев ждала ликующая, восторженная встреча.
"В храмах, на улицах, в домах, в человеческих душах, - вспоминал Деникин, - был праздник, светлый и радостный".
Но на смену радостному подъему пришли скучные, досадные мелочи жизни. И еще требования, которые тут же выдвинули представители Кубанского правительства, вернувшиеся в свою столицу в обозе Добровольческой армии.
Расположившись в глубоком тылу на станции Тихорецкой, правительство Кубани хотело первым войти в город и подчеркнуть таким образом, что оно являлось истинным хозяином положения. Правительство просило генерала Деникина повременить со въездом в Екатеринодар, прежде самому прибыть туда под предлогом, чтобы подготовить якобы достойную встречу генералу.
"Но в Екатеринодар втягивались добровольческие дивизии, - рассказывал Антон Иванович, - на том берегу шел еще бой, и мне поневоле пришлось перевести свой штаб на екатеринодарский вокзал. Только к вечеру не вытерпел - поехал незаметно на автомобиле по знакомому городу, теперь неузнаваемому, загаженному, заплеванному большевиками, еще не вполне верившему своему освобождению".
Когда Деникин узнал, что это естественное и вполне понятное путешествие поставлено было ему в вину, он глубоко оскорбился.
"Тонкие политики! - говорил он. - Если бы я знал, что... этот эпизод так огорчит ваше чувство суверенности, я отказался бы вовсе от торжеств. И притом никто не препятствовал ведь правительству и Раде войти в Екатеринодар хотя бы с конницей... атаковавшей город".
Несмотря на закулисные интриги, официальные церемонии в честь генерала Деникина и его армии прошли чрезвычайно торжественно и даже восторженно. 4 августа, на следующий день после освобождения Екатеринодара, туда съехались все представители Кубанского правительства и Рады. В речах превозносили заслуги добровольцев. Атаман Филимонов говорил, что кубанские казаки, закончив освобождение родного края, будут продолжать борьбу за возрождение "великой, единой и неделимой России". На большой соборной площади, среди огромной толпы молящихся духовенство служило благодарственный молебен.
Однако для большинства представителей Кубанского правительства и Рады обещания продолжать борьбу за возрождение России были лишь словесными украшениями. Они мечтали о том, чтобы враждующие стороны оставили их в покое, и наивно думали, что в условиях гражданской войны это возможно.
Кубанские деятели были против советской власти, но отказывались понять, что Кубань и Добровольческая армия зависели друг от друга, что только тесное сотрудничество с добровольцами могло оградить их тогда от большевизма.
Ни Алексеев, ни Деникин не хотели вмешиваться в управление краем. У них для этого не было ни времени, ни людей, ни соответствующего аппарата. Но разграничить функции отдельных начальников армии, действовавшей на территории Кубани, от местного административного управления было нелегкой задачей. И на этой почве стали возникать сперва мелкие, а затем и крупные недоразумения. Добровольческие отряды реквизировали имущество, оставленное советскими войсками, в то время как Кубанское правительство считало его своим военным призом. Добровольцы вмешивались во внутреннюю жизнь станиц.