Филин обернулся. Лицо его было, как снятое молоко, прозрачное, голубое.
- Восемьдесят три, - сказал он прерывисто, с дрожью в голосе. И вдруг поспешно сдернул шапку и ткнулся в нее лицом. С минуту плечи его судорожно вздрагивали. Наконец, выпрямившись, вздохнул. Выбрав момент, когда палуба выровнялась, прыгнул в сторону, толкнул дверь - и шапка полетела за борт, в мутную, серую, пенистую круговерть воздуха и воды.
...Все бы ничего - вытерпеть, вынести это можно. Но ведь не знаешь, как долго терпеть, когда это кончится: сегодня, завтра, через неделю...
Позднее, когда навигация подходила к концу, когда "Фарватер" забирал с островов зимовщиков, я видел, как плакал в кают-компании здоровенный детина баскетбольного роста. А было всего шесть баллов волнения.
Спустившись в салон, рассказал Тарасевичу про Филина, предложил:
- Может, заменить его? Тарасевич махнул рукой:
- Ничего. Адмирал Нельсон тоже травил. В перчатки. Вестовой держал для него целый ящик перчаток. А Серега - боец испытанный, выдержит.
Утром начальник отряда объявил, что я вместе с инженерами Лабаскиным и Томсоном, техниками Скобловым и Тарасевичем буду работать на "Седове". Ледокол идет из Певека, при встрече нас возьмет. А пока можно на законных основаниях день-другой отдыхать. Но, подумав, начальник прибавил:
- По одной вахте в сутки, пожалуй, и вы можете отстоять, не переломитесь. Кроме того, возьмете на себя метеорологические наблюдения.
Володя Максимков, старший инженер-гидролог, недолго преподавал мне метеорологию: барометр, психрометр, анемометр - приборы несложные, освоить их нетрудно. Он старательно, с аккуратностью, присущей людям, имеющим отношение к картографии, вычертил таблицы видимости, волнения, характеристик и классификации облаков, снабдил их пометками, облегчающими работу, - и был таков. Знающий специалист, он не любил, не умел учить. С готовностью отвечал на вопросы, а если таковых не было, помалкивал.
В конце каждой вахты я выходил на крыло мостика. Прикинув на глаз видимость, степень волнения, определив по гирокомпасу направление ветра, записывал все данные на клочке бумаги, потом с психрометром, анемометром поднимался на верхний мостик, на крышу рубки. Записав температуру, скорость ветра, присаживался на корточки, закуривал и смотрел на небо и воду, на Арктику, ее чудеса.
Вдруг по борту вырастали горы, мрачные, дымно-фиолетовые. Но штурман держал прямо на них, и они расступались, таяли. А через милю-другую вдруг становилось ясно, тепло, солнечно- оазис посреди моря. Вода, разлинованная солнцем, струями течений, вспыхивала лакированными бликами.
"Стоп машина!" - звякнул телеграф. Остановились, чтобы сделать сличение. Сличение - это контроль работы эхолотов механическим лотом, приспособлением простым и древним. Лот - железная гиря, подвешенная на перлине, разбитом так называемыми марками на метры, - когда-то служил морякам и локатором. В отверстие металлического груза вмазывали сало, и лот поднимал образец донного грунта. Этого опытному шкиперу было достаточно, чтобы определить свое местонахождение в туманную, ненастную погоду. И теперь моряки не обходятся без лота, как и без магнитного компаса, хотя ходить по гирокомпасу значительно легче. Современный пароход начинен новейшим электрорадионавигационным оборудованием; но техника, даже самая совершенная, может выйти из строя, а механический лот и магнитный компас безотказны.
Начали опускать лот. Юра Медведь, перегнувшись через планшир, следил, как он исчезает в зеленой глубине. Лишь только тросик провис, выбрал слабину. Трос натянулся и показал такую же глубину, что и эхолот.
И опять от форштевня потянулись пенистые пузырящиеся усы.
- "Ноль!" - крикнул техник.
Значит, поворот, судно легло на другой галс.
Этот возглас - "Ноль!" - слышится часто. Судно идет короткими галсами, меняет курс через равные промежутки времени.
На мостик поднялся Сергей Филин, отдохнувший, выспавшийся, веселый. Спросил штурмана, сколько миль прошли с начала работ, прикинул в уме, какой это процент по отношению к плановым тысячам, сказал: "Маловато" - взял бинокль, посмотрел на горизонт... Прошел на крыло мостика.
- Нерпа, ребята! - крикнул он чуть погодя.
Ну и что? Их тут много. Глупые - подплывают к самому борту. Хотя чего им бояться? Летом на нерпу не охотятся: линяет, ворс слабый. А к тому же не нагулявшая жира нерпа мгновенно тонет, когда ее подстрелят, охотник не успевает вытащить ее из воды.
Встретились в открытом море утром. За полчаса перегрузили с борта на борт необходимое имущество, и сразу последовали команды:
- Отдать кормовой!
- Кормовой чист.
- Отдать носовой!
Медленно росла, расширялась полоска кипящей воды между бортами. На железную палубу ледокола шлепнулась брошенная с "Фарватера" огромная вяленая рыбина. Перегнувшись через поручни верхней палубы, улыбаясь, ребята что-то кричали, махали руками - прощались. Они уходили в Хатангский залив на лоцмей-стерские работы: ставить знаки навигационного ограждения, зажигать маяки, а мы -я, Тарасевич, Скоблов, Томсон, Лабаскин - на север, продолжать начатый "Фарватером" промер.
- А что ты думаешь! - горячился Одинев, второй штурман "Седова". - Вся эта мистика должна иметь объяснения, реальную основу! Я это несколько раз испытывал, уверен, что это так!
Он развивал свою теорию появления "летучих голландцев", кораблей-призраков, покинутых людьми: если долго смотреть на кильватерную струю, эту мощную борьбу струй, водяную феерию, а потом, оторвавшись, взглянуть вниз, покажется, что палуба уходит из-под ног, что судно кренится: кто-то первый с криком "спасайся!" прыгает за борт, остальные, поддавшись панике, следуют за ним,
- ... Или вот тебе еще одно такое "чудо". Захожу к капитану. Сидит за столом, читает книгу. Не взглянув на меня, спрашивает: "Штурман, почему ушли влево на пять градусов?" Я опешил. Чтобы это так уверенно утверждать, нужно по меньшей мере иметь перед глазами репитер гирокомпаса. "Виноват, - говорю, сию минуту проверю". Бегом возвращаюсь на мостик, гляжу через плечо рулевого на компас. Точно! Рулит в сторону от заданного курса.
Опять иду к капитану. Спрашиваю: "Извините великодушно, но все-таки как вы это определили, каким таким шестым чувством?" "Поживи с мое", - говорит.
- И что ты думаешь? Оказывается, в тот день была солнечная погода, и он, уткнувшись в книгу, обратил внимание, что солнечный зайчик, падавший на пол, чуть переместился. Вот и вся фантастика!
Или другой случай. Вызывает кэп вахтенного штурмана, а сам только что помылся, вышел из ванной. Спрашивает: "Экватор пересекли?" "Никак нет, отвечает штурман. - Нет еще". - "Уверены? Недоволен вами: невнимательны на вахте".
Штурман, понятное дело, от удивления рот разинул: как узнал? Только что вышел из ванной, там у него мыло и мочалка, никаких инструментов. Да что там инструменты! "Вода в воронке по часовой стрелке закручивается, а не наоборот. Стало быть, в южное полушарие вошли", - объяснил капитан.
Сергею Одиневу 24 года. Его уважают на судне. За несколько дней до нашей встречи в Восточно-Сибирском море Сергеи,
засекая секстаном утес одного из островов, указанный в лоции, на несколько десятых градуса уточнил его координаты. Потом определялись всем штурманским составом и убедились, что "второй" прав, точен в расчетах.
Он этим гордится. И не без основания: географы утверждают, что неоткрытых земель не осталось, ну а насчет уточнения координат - и сам Джеймс Кук считал это немаловажным делом.
... То он говорит солидно, невозмутимо, как и подобает командиру, человеку, чье положение требует от него во всякую минуту быть хладнокровным, сдержанным, полностью контролировать свои эмоции; то вдруг прорываются мальчишеские нотки радости, восхищения - чувства, с которыми не совладать, которых скрыть невозможно.
Недавно ему пришел вызов из Балтийского пароходства - приглашают работать штурманом. Он долго колебался.
- И как решил? - спрашиваю его.
- Никуда отсюда не уйду. Конечно, холодно, солнышка маловато. Конечно, самая нервная работа - у ледоколыцика. Но это ж какой ледокол! Портовый, не линейный, предназначен ломать лед толщиной до шестидесяти сантиметров. Но мы и в метр ломаем! Пускаем в ход креновую систему - из одного танка в другой, с борта на борт вода перекачивается за три минуты. Раскачиваемся - и будьте здоровы! Хрустнуло, треснуло, развалилось! Хороший пароход, со славной историей.
Слушать его - одно удовольствие. До встречи с Одиневым я считал, что о первом "Седове", ледокольном пароходе, совершившем легендарный двадцатисемимесячный дрейф, знаю многое: читал воспоминания капитана Бадигина, Папанина, в то время начальника Главсевморпути. Но выяснилось: знаю далеко не все. "Седов" участвовал в экспедиции по спасению экипажа дирижабля "Италия". Профессор Владимир Юльевич Визе, открывший за столом своего кабинета названный его именем остров в Карском море, впервые увидел его берега с палубы "Георгия Седова". Многое еще рассказал Одинев.
В каюте "второго" тесно. Она размером пять шагов на три. К тому же хозяин не отличается примерной аккуратностью в быту: на койку брошены старая, выцветшая телогрейка, огромные кирзовые сапоги прислонились голенищами к дивану. И книги, книги, книги... О моряках, для моряков, написанные моряками...
Я заметил тома, посвященные эпопее челюскинцев, легендарному дрейфу "Седова". Два с лишним года ледокольный пароход "Георгии Седов", вмерзший в лед, потерявший управление, иногда по нескольку раз в сутки испытывавший ледовые сжатия, медленно двигался по пути, по которому некогда прошел "Фрам" Фритьофа Нансена, а в последние месяцы дрейфа - значительно севернее. Все это время моряки "Седова" работали, проводили исследования глубоководных областей Полярного бассейна; меньше всего они думали об опасности, потому что на помощь им была брошена полярная авиация, самые мощные ледоколы пробивались на выручку.
.... В репродукторе щелкнуло, захрипело: "второй" вытянул тек, прислушиваясь.
- Судовое время перевести на час назад! - скомандовал капитан.
- Красота!-обрадовался "второй".- Лишних шестьдесят минут свободного времени! Наконец-то и мне повезло! Однажды шли из Певека в Архангельск, так шесть раз стрелку передвигали на час назад и четырежды на моей вахте!
"Заберем через две недели",- уверенно обещали седовцы перед тем, как высадить на берег. Но Казиев, начальник полярной станции, который вышел встречать катер, этой уверенности не разделял.
- Может, н зазимовать придется. Кто знает, какая назавтра сложится обстановка, - сказал он мне и Анатолию Болдыреву, студенту Ленинградского гидрометеорологического института, когда мы стали извиняться за те хлопоты, которые доставим во время нашего двухнедельного пребывания на станции.
Должно быть, при этих словах Казиева наши физиономии сильно вытянулись, потому что он, усмехнувшись, добавил: