Вставал, медленно гулял по раннему весеннему лесу или в горах, но не мог найти никакого покоя. Такими же были мои бессонные ночи. Я искал забвения и в конце концов находил его в морфии. Впадал в свинцовый сон, а с пробуждением снова наступали воспоминания, и мир казался пустым и страшным.
Только благодаря новым впечатлениям и встречам я начал постепенно выздоравливать и задумываться о своем будущем.
Ясно осознал, что демобилизован и вернулся домой.
Я читал, но ни одна книга не доставляла мне удовлетворения. Я писал, но слова и мысли путались, оставались бесцветными и не отвечали моим желаниям. Я слушал реквием Иоганна Брамса, но перед глазами стояло человеческое мясо. Трава и цветы в траве, казалось, навсегда засохли, и музыка только усиливала мою скорбь.
Однако я учился забывать войну и искал пути к
надежде. Отправился путешествовать, направившись на Боденское озеро, и там прошлое начало уходить. Его заменила случайная любовь. Началась новая жизнь и новые приключения. Это был зов лучшего, более прекрасного мира, который возвращал все хорошее, что скрывалось во мне. И я мог спокойно попрощаться с прошлым. В конце концов, это должно было случиться. Жизнь продолжалась38.
ПУТЕШЕСТВИЕ В РОССИЮ II
Летняя поездка
Итак, жизнь продолжалась. Мое возвращение домой вылилось в погоню за приключениями. Теперь я видел смысл моей жизни лишь в праздниках, любовных интрижках и путешествиях. Это давало мне возможность забыть войну или по крайней мере скрыть ее за тонким покровом.
Но это в конце концов привело меня к мысли отправиться добровольно на фронт.
Я хотел вступить в спор с самим собой и выжечь огонь огнем, войну войной. Мною овладела какая-то жажда вновь пережить все страдания, тяжелый труд и дождаться мира. Меня уже не удовлетворяла жизнь, которую я вел. Я шел навстречу своей участи к своим страданиям. Ни на что не надеялся. Бросал в пропасть свою веру, свою душу, свою любовь.
В России я должен был снова обрести себя, там должна быть закончена моя дорога в процессе моего становления или гибели. Таким образом, я пытался обрести свою подлинную свободу даже в солдатском мундире, возродиться как феникс из пепла. Пусть этот тяжелый жребий вновь падет на меня, и я не собирался от него убегать.
Никаким героическим нигилизмом, никакой особой необходимостью не было вызвано мое решение, да и вера в Бога не давила на меня. Это был, пожалуй, сплошной авантюризм и жажда приключений.
Я ожидал отъезда, предаваясь иллюзиям. И написал в альбоме своей возлюбленной: «Я подвел заключительную черту в моей жизни». Наша компания праздновала, сидя за столом. Это была моя последняя ночь дома, и я уже почуял дымок будущего большого приключения.
Гром гремел за окном. С грозы началась моя поездка. Разрушенные города родины оставались позади. Места, где проходила моя молодость. Веяние времени. С вином и шампанским мы отмечали мой отъезд, и в полночь я, пьяный, уже выезжал из родного города, из своего дома, пожертвовав свое безоблачное существование на благо войне.
Я бросился навстречу своей участи и своей судьбе, но в тайне надеялся на возвращение домой. Что бы там ни было, но я хотел жить, дух времени и не уходящая тоска требовали этого. Впрочем, я не боялся бы и смерти, если, конечно, звезды этого захотят.
Поезд медленно катился на восток. Лодзь, Варшава, Орша, Смоленск. Я пил день и ночь, коньяк, водку, джин и редко, не более чем на один час, оставался трезвым. Временами меня охватывал ужас перед наступающими испытаниями, и мысли о войне снова и снова приходили в голову. Я был весь в колебаниях и противоречиях. Надо ли было ехать? Но теперь, когда все было решено, не следовало предаваться сомнениям.
Война входила в компетенцию Бога. Только обращение к нему еще имело какой-то смысл. Однако я повсюду чувствовал уже запах тления, границы разумного расплывались, и оставалась только неизвестность. Я не понимал себя самого. Война была для меня одним из безумных средств к возвращению домой, продиктованному моей совестью. Я нес в себе вину и в то же время вовсе не видел необходимости в своей гибели. Я жаждал покаяния, и моя жизнь уже стала необходима мне. Но в сердце я не примирился с окружающим меня миром, и только в алкоголе душа моя находила забвение.
Таким образом, я воспринимал свой отъезд как комедию, хаос противоречий, ошибок, перемен во взглядах, словах и изображениях. Внезапно меня охватывала жажда приключений, которая бросала легкомысленного молодого человека в пропасть, но он брал всю ответственность на себя и считал, что сейчас уже поздно лить слезы.
Огромная русская равнина снова открывалась перед окнами вагона. Серое небо, луга, редкие деревья, дома, крытые соломой. Шел дождь. Сено и зерно гнило. Я пил шнапс и спал.
Вечером в Смоленске я услышал песни женщин. Они стояли между поездами, которые двигались одни на восток, другие на запад. Они пели грустные песни о своей поруганной стране и заброшенной земле, потеря которых не оправдывала никаких жертв.
Среди лунной ночи звучали пастушьи рога. Они раздавались откуда-то издали. От них веяло грустью и тоской по родине, и в то же время у этих звуков была какая-то романтика. Как привет из вражеской страны.
Вечером мы выгрузились в Ярцеве. Переночевали в амбаре, а потом целый день отдыхали в Филиппове. Там я снова наблюдал за пением и танцами девушек в вечернем свете под монотонную музыку балалайки. Девушки ходили по кругу среди молодых юношей, потом поворачивали, шли в обратную сторону и снова пели сильными молодыми голосами. Они извивались в танце, затем безмолвно переходили на медленные движения, расходились и выходили из круга.
Белые косынки выделялись на фоне заходящего солнца. Танцы продолжились снова, когда взошла луна. Мы видели, как ее свет отражался на неподвижных лицах танцовщиц. Танец сопровождался меланхолическим звучанием балалайки. Мы тоже пели и смеялись вместе с этими людьми, и этот старинный хоровод заставлял нас забыть о фронте.
Я был счастлив. Посреди России чувствовал себя снова дома. Казалось, тут была моя родина, и только в ней, в ее печали и радости мог я существовать. Только здесь моя душа находила какой-то странный отзвук.
Гроза гремела, окрашивая облака в какой-то желтоватый свет. Радуга образовала мост между кустарником ольхи, пастбищем и лесными полянами. Я направился в Воротиново, деревню, руины которой виднелись из высокой травы и изобилия цветов. Там проходила линия фронта, представляющая для нас большую опасность. Окопы русских находились близко от наших, и ночью около них разрывались снаряды.
Сорняки и цветы так сильно выросли, что в них буквально скрылся наш бункер. Расположенный на позиции у реки Вопь, он был довольно большим, и отдельные снаряды, долетев до него, взрывались у самых стен.
Я никак не мог привыкнуть к этим разрывам, это был мой дом, и я в нем не был случайным гостем39. Ночами мы производили земляные работы в покрытом туманом поле при лунном свете и звездах, вплоть до наступления серых сумерек. Свет стремительно озарял поле. Рядом рвались снаряды, выстрелы из минометов вынуждали нас прятаться в укрытии, но опасность не пугала меня, а даже успокаивала, укрепляла мою душу. А дневник, который я вел, помогал мне, позволял абстрагироваться от де й ств ител ьн ости.
Теперь сдержанная красота реки Вопь определяла мою жизнь, а не война. Восход солнца, утренняя заря и проплывающие облака, сумерки и свет звезд составляли мой мир, в котором я был доволен и весел. Я не хотел видеть ничего вокруг и вел себя как турист и авантюрист среди этой войны. Я понимал, что все правители хотели моей гибели, что люди почти не принадлежали себе, а солдаты в окопах представляли собой скорее бездушные инструменты разрушения, фанатиков заката планеты. Здесь почти не было перерывов между битвами, одиночки вспоминали только о Боге, а противники разделяли общую участь, хотя многие мечтали о плене, чтобы не оказаться обреченным на смерть, оказавшись ранеными на нейтральной полосе. Здесь господствовала стихия, смерть и убийство, а целью борьбы было отнюдь не столкновение мировоззрений, так как каждый боролся только за свою жизнь, а отнюдь не за какие-то идеалы и стремления познать ее смысл. Здесь, в этом диком ужасе и в это безумное время я сумел существовать как турист между туманом на земле и звездами на небе.
Мы оставались у реки до конца жаркого июля, когда последовал приказ на марш. Так начались в этом году мои непредсказуемые поездки по России.
Борьба
Мы отправились в путь в полночь. Звезды сияли над нейтральной полосой, прохлада струилась с окропленных росой лугов, туман прикрывал лес. Мы шагали спокойно навстречу наступающему дню и новым приключениям. У нас появилась какая-то вновь разбуженная воля к жизни. Бледный утренний свет выявлял контуры деревенских построек, зеленоватые и красноватые огни сверкали на кромке облаков, и глубокая тишина стояла в марширующих солдатских рядах.
Солнце начало палить вовсю. Мы спали, расстелив плащ-палатки на сухом лугу. Обожженная страна приняла коричневый оттенок от нескошен-ной травы. Скудный кустарник и желтая трава соседствовали с расплывающимися на горизонте холмами и лесами. Я предвидел начало жестокого разрушительного времени. И моя уверенность перешла в реальность в ближайшее время. Никогда смерть еще не подходила к нам так близко.
Мы шли в темную ночь. Солнечное пекло полудня пропитало нас потом. Но теперь мы уже мерзли среди моросящего дождя, от которого еще сильнее болели наши ноги. Грозы гремели над шоссе. Факелы молний освещали темноту, а сигнальные ракеты очерчивали наши позиции. В Вышгороде мы остановились на отдых. Дождь кончился, и мы отправились дальше. С наступлением серого утра несколько часов мы укрывались в финских палатках, а затем по песчаным дорогам и булыжным улицам вновь, шатаясь от усталости, пошли по направлению к городу Ярцево. Ливни чередовались с жарким солнцем: пот так и лил с наших лиц. Никто не думал о походном строе. Каждый шел как ему вздумается и как попало нес свою винтовку. Рваные сапоги дополняли наши грязные мундиры. Колючки, которые оставались на руках, после того как мы ломали для костра изгороди, рвали нам рукава и шапки. Солнце сожгло мое заострившееся лицо, волосы выгорели.
В Ярцеве нас погрузили в вагоны. Грузовики и орудия кое-как укрепили на платформах, а мы по тринадцать солдат с шестью лошадьми заполнили товарные вагоны.
Июльское солнце нагревало крышу. Жара, лошадиный пот, моча и грязь создавали в вагоне невыносимую атмосферу. Мы открыли двери, но зной и тяжелый запах аммиака как свинцовая петля сдавливал наши легкие. Сердце у всех усиленно билось, голова болела, некоторых солдат тошнило.
Ночью мы замерзали из-за сквозняка, который дул над полом. Весь день я сидел у двери, выдыхая свистящий воздух. Душный от пыли, зноя и сухого летнего пекла, он был все же благодатью по сравнению с той чумой, что царила в вагоне. Деревни и холмы, бесконечные нивы и леса, брянские болота пролетали мимо меня. Колосья пшеницы созревали, в прямых рядах стояли снопы. Влажность, гниль и испарения брянских болот из лесов с ветром заносило в вагон. Облака пыли стояли над дорогами, ручьи пересохли.
Я чувствовал какую-то странную близость с землей. Как вырастали деревья и распускались цветы, как поднималась трава и зерно наливалось к урожаю, так расцветала и моя жизнь в опьянении этого лета. Гниль проникала в жилы, по которым устремлялись мои соки, мох гнилых стволов служил пищей для молодого роста, так же как трупы кормили посевы. Чувство защищенности охватывало меня. Жизнь была вне опасности, Великая жизнь. Она не зависела от отдельного кустика или стебелька. Терпеливо цвела и жухла трава на протяжении разных сезонов. Весна, возрождающая природу, следовала за сном и смертью. Я не должен ни о чем беспокоиться: смерть — легкое и общее явление. Я свободный солдат, турист и авантюрист, существующий на нейтральной полосе. Свободен, так как неподвластен смерти, так же как неподвластны ей ягоды рябины, расцветающий цветок, плоды и семена.
В Березовке мы выгружались.
Раскаленное солнце высушило землю. Жажда снова мучила нас на марше. Вода ручьев и прудов была тепловата и едва охлаждала наши тела. Мы пили необдуманно, но, по счастью, никто не заболел.
Мы шагали по отливающей золотом земле. В деревнях нам попадались девушки и женщины в пестрой одежде, косынках и юбках ярко-красного цвета, красивая вышивка украшала белые фартуки, облегающие тяжелые груди и широкие бедра. У них были угловатые скулы, которые выделялись на лицах с раскосыми глазами. Черные волосы падали на низкие лбы. Мужчин было немного, в большинстве случаев старики, одетые в живописные лохмотья. Седые волосы и бороды обрамляли обветренные лица.
Мы обменивали соль и хлеб на молоко, жадно пили его, как больные лихорадкой, считали дни короткого отдыха и смывали пот в колодезной воде.
В следующих деревнях, где мы останавливались, были все те же разрушенные снарядами дома и разоренные улицы. Вдали, от горизонта поднимались облака дыма и был слышен гром бушевавшей битвы. Там шли бои за Орел.
Испуганные старухи и дети кричали из окон, завидев наши орудия. Они боялись, что мы снова принесем войну к их избам. Мы покупали их дружбу и доверие горстью соли. Они предупреждали нас о внезапном вторжении Красной Армии, рассказывали о немецких контратаках и провожали со слезами на глазах. А мы продолжали свой марш.
Опустошенные сады, растоптанные поля лежали на нашем пути. Лес принимал нас, и мы с благодарностью пользовались его скудной тенью, влажным воздухом под дубами и буками и солнечными лучами, пробивавшимися сквозь ветви. На отдыхе я собирал ягоды малины в кустарнике, находил лишайники, который видел когда-то в море, рвал цветы, складывал их в мою пилотку и вешал стебли на приклад винтовки.
Перед нами, в синеве пасмурного леса лежали оставленные русскими окопы.
Лугами и болотистыми полянами мы выходили к шоссе и шли вдоль него, бросаясь на землю при разрывах снарядов. В деревушке между живыми изгородями, поваленными деревьями и сожженными избами сооружали бункеры. В одной из деревень мне встретилась прекрасная девушка. На ломаном немецком языке она рассказывала о смерти ее братьев и сестры во время вчерашнего боя.
Я поцеловал ее и поспешил за своими товарищами.
Солнце опускалось, когда мы в полумраке подошли к большой деревне, которая раскинулась вокруг разрушенной церкви из красных кирпичей. Длинные ряды домов тянулись от холма к болотистой долине. Ручьи протекали около пастбищ. Эта деревня называлась Милеево, цель нашего марша. Здесь только что была отражена атака русских. Мы должны были взять следующие деревни, объединить части, занимавшие позиции на юге и севере, и удерживать захваченные рубежи.