И вот, намекая на эту притчу, он записывал в дневнике:
"18 июня. (К "Силоамской башне"), Это - разгром не русского войска и флота, не русского государства, но разгром всей лжехристианской цивилизации. Чувствую, сознаю и понимаю это с величайшей ясностью. Как бы хорошо было суметь ясно и сильно выразить это.
Разгром этот начался давно: в борьбе успеха так называемой научной и художественной деятельности, в которой евреи, нехристиане, побили всех христиан во всех государствах и вызвали к себе всеобщую зависть и ненависть. Теперь это самое сделали в военном деле, в деле грубой силы японцы, показав самым очевидным образом то, к чему не должны стремиться христиане, в чем они никогда не успеют, в чем всегда будут побеждены нехристианами: в праздном знании, в том, что называется наукой, в доставляющих удовольствие забавах, "pflichtloser Genuss", и в средствах насилия. История совершает обучение христиан отрицательным путем: показывает им, чего они не должны делать, на что не должны устремлять свои силы".
И еще в один из следующих дней он записывает так:
"(К "Силоамской башне"). Изменение государственного устройства может произойти только тогда, когда установится новая центральная власть, или когда люди местами сложатся в такие соединения, при которых правительственная власть будет не нужна. А вне этих двух положений могут быть бунты, но никак не перемена устройства".
И вот, осудив Японию как государство, Л. Н-ч вступает в живое общение с японцами, которые приветствуют его как учителя жизни. Один из них, редактор социалистического журнала, написал Л. Н-чу сочувственное письмо и получил такой ответ:
"Дорогой друг Изо Абе. Мне доставило величайшую радость получение вашего письма и газеты с английскою заметкою. От души благодарю вас за них. Хотя я и никогда не сомневался в том, что в Японии имеется немало благоразумных, нравственных и религиозных людей, которые питают отвращение к настоящей войне, тем не менее я был очень рад получить подтверждение этого мнения. Мне доставляет величайшее удовольствие, что в Японии у меня есть товарищи и сотрудники, с которыми я могу вступить в дружеское общение".
Далее Л. Н-ч указывает японцу, что социалистическое учение, распространяющееся в Японии, не удовлетворяет его, и он рекомендует религиозно-нравственную основу жизни, определяющую совершенствование каждой отдельной личности, из которых состоит все человечество.
Отрицание власти с нравственной точки зрения, как известно, составляло существенную часть мировоззрения Л. Н-ча. И он с радостью приветствует тех авторов, которые стараются обосновать это отрицание новыми, например, историческими доводами. Такую радость доставила ему брошюра Хомякова, сына известного писателя-славянофила. В этой брошюре была особенно ярко выражена мысль, которую он комментирует в дневнике:
"30 марта. Как правы славянофилы, говоря, что русский народ избегает власти, удаляется от нее. Он готов предоставлять ее скорее дурным людям, чем самому замараться ею. Я думаю, что если это так, то он прав. Все лучше, чем быть вынужденным употреблять насилие. Положение человека под властью тирана гораздо более содействует нравственной жизни, чем положение избирателя, участника власти. Это сознание свойственно не только славянам, но всем людям. Я думаю, что возможность деспотизма основана на этом. Думаю тоже, что своему участию в правительстве надо приписать безнравственность, индифферентность европейцев и американцев в конституционных государствах".
В этом же направлении Л. Н-ч отвечает одному из своих корреспондентов того времени.
В марте Л. Н-ч получил интересное письмо от одного крестьянина, служившего лакеем в Петербурге. Из первых строк ответного письма Л. Н-ча видно, о чем спрашивал его крестьянин, и потому мы приводим здесь начало этого письмо. Л. Н-ч писал так:
"Вы спрашиваете: долго ли еще будут многомиллионные серые сермяги тащить перекувыркнутую телегу? Вы пишете: двадцатый век идет и время тяжкое настало, льется кровь и пот обездоленных, обессиленных русских людей. Не будет отцов, братьев, мужей, а будет множество калек, а перекувыркнутая телега стоит на одном месте.
Вы пишете: долго ли нам еще тащить ее и петь "Дубинушку": ах, идет, сама пойдет, да у-у.
Вы спрашиваете моего совета, как многострадальным и долготерпеливым зипунам дотащить перекувыркнутую телегу до назначенного места, и как народу избавиться от бесполезных трудов".
Л. Н-ч указывает автору письма, что он ответил на эти вопросы в целом ряде статей: "Единственное средство", "Неужели так надо?", "Где выход?", "К рабочему народу", "Одумайтесь!".
И снова излагает ему сущность своего ответа на поставленные вопросы. Основной ответ Л. Н-ча заключается в том, что не надо думать о том, чтобы поставить телегу как следует (процесс внешних реформ), а стараться выпрячь себя из нее, не везти ее. А для этого одно средство - жить по Божьи.
И Лев Николаевич излагает пять заповедей Нагорной проповеди: "не гневись, не блуди, не клянись, не мсти и не воюй".
"Только бы помнили люди,- продолжает он свои рассуждения,- главный закон Христов: поступай с другими, как хочешь, чтобы поступали с тобой, и всем хорошо будет.
Люди жалуются, что им дурно жить от богачей и начальства, что они разоряют и убивают их. Да кто же им велит дурно жить?
Как вошь и всякая нечисть нападает на больное тело, так и всякие богачи и начальство разводятся на дурной жизни рабочих людей. Живите хорошо - и вся эта нечисть сама собой пропадет".
И он ставит в пример сектантов, отказывающихся повиноваться властям, указывает на гурийское движение.
И заключает так:
"И потому мой совет - о телеге не думать; кому она нужна, те и пускай ее переворачивают и везут ее; а вам всеми силами, каждому добиваться своей хорошей жизни, самому жить так, как сказано в Евангелии. А будут люди жить по Евангелию, и жизнь их будет хорошая".
В конце письма Л. Н-ч добавляет, что ввиду того, что с подобными вопросами к нему обращаются многие, он посылает это письмо в печать.
Русское революционное движение того времени также дает ему повод высказать целый ряд оригинальных мыслей:
"Токвиль говорит,- записывает Л. Н-ч,- что большая революция произошла именно во Франции, а не в другом месте, именно потому, что везде положение народа было хуже, задавленнее, чем во Франции: "en detruisant en partie les institutions du moyen age, en avait rendu cent fois plus odieux, ce qui en restait"11.
Это верно. И по той же причине новая, следующая революция освобождения земли должна произойти в России, так как везде положение народа по отношению к земле хуже, чем в России".
Как французы были призваны в 1790 году к тому, чтобы обновить мир, так к тому же призваны русские в 1905 году".
"30 июля. Интеллигенция внесла в жизнь народа в сто раз больше зла, чем добра.
Русская революция должна разрушить существующий порядок, но не насилием, а пассивным неповиновением.
Недоразумение деятелей теперешней русской революции в том, что они хотят учредить для русского народа новую форму правления; русский же народ дошел до сознания того, что ему не нужно никакого".
"19 сент. Все революции - это только видимые проявления (скачки, подъемы на ступени) осуществления высшего, одного для всех закона".
"23 окт. Революция в полном разгаре. Убивают с обеих сторон. Выступил новый неожиданный и отсутствующий в прежних европейских революциях элемент "черной сотни", "патриотов": в сущности, людей, грубо, неправильно, противоречиво представляющих народ, его требование не употреблять насилие.
Противоречие в том, как и всегда, что люди насилием хотят прекратить, обуздать насилие. Вообще легкомыслие людей, творящих эту революцию, удивительно и отвратительно: ребячество без детской невинности. Я себе и всем говорю, что главное дело теперь каждого человека - смотреть за собой, строго относиться к каждому поступку, не участвовать в борьбе. А возможно это только человеку, относящемуся религиозно к своей жизни. Только с религиозной точки зрения можно быть свободным от участия, даже сочувствия той или другой стороне и содействовать одному умиротворению тех и других.
Теперь, во время революции, ясно обозначались три сорта людей со своими качествами и недостатками: 1) консерваторы, люди, желающие спокойствия и продолжения приятной им жизни и не желающие никаких перемен. Недостаток этих людей - эгоизм, качество - скромность, смирение. Вторые революционеры - хотят изменения и берут на себя дерзость решать, какое нужно изменение, и не боящиеся насилия для приведения своих намерений в исполнение, а также и своих лишений и страданий. Недостаток этих людей дерзость и жестокость, качество - энергия и готовность пострадать для достижения цели, которая представляется им благом. Третьи - либералы - не имеют ни смирения консерваторов, ни готовности жертвы революционеров, а имеют эгоизм, желание спокойствия первых и самоуверенность вторых".
Конечно, такой взгляд на революционное движение возможен был у человека, не признающего государства, а стало быть и отчества. И вот, продолжая нить своих мыслей, Л. Н-ч записывает так:
"И какая кому польза духовная или телесная от того, что есть Россия, Британия, Франция... Материальные величайшие бедствия: подати, войны, рабство; в духовном отношении: гордость, тщеславие, жестокость, разъединение и солидарность с насилием.
Много было жестоких и губительных суеверий: и человеческие жертвы, и инквизиция, и костры, но не было более жестокого и губительного, как суеверие отечества - государства. Есть связь одного языка, одних обычаев, как например, связь русских с русскими, где бы они ни были, в Америке, Турции, Галиции, и англосаксов с англосаксами в Америке, в Англии, Австралии; и есть связь, соединяющая людей, живущих на общей земле: сельская община, или даже собрание общин, управляемых свободно установленными правилами жителей; но ни та, ни другая связь не имеет ничего общего с насильственной связью государства, требующего при рождении человека его повиновения законам государства.
В этом ужасное суеверие. Суеверие в том, что людей уверяют, и люди сами уверяются, что искусственно составленное и удерживаемое насилием соединение есть необходимое условие существования людей, тогда как это соединение есть только насилие, выгодное тем, кто совершает его".
Но вот попадаются в дневнике и мысли чисто личного характера, не менее интересные:
"6 июня. Пропасть народу, все нарядные, едят, пьют, требуют. Слуги бегают, исполняют. И мне все мучительнее и мучительнее, труднее и труднее участвовать и не осуждать.
Меня сравнивают с Руссо. Я много обязан Руссо и люблю его, но есть большая разница. Разница та, что Руссо отрицает всякую цивилизацию, я же отрицаю лжехристианскую. То, что называют цивилизацией, есть рост человечества. Рост необходим, нельзя про него говорить, хорошо ли это или дурно. Это есть - в нем жизнь,- как рост дерева. Но сук, или силы жизни, растущие в суку,- не правы, вредны, если они поглощают всю силу роста. Это с нашей лжецивилизацией".
"21 сентября. Во мне все пороки, и в высшей степени: и зависть, и корысть, и скупость, и сладострастие, и тщеславие, и честолюбие, и гордость и злоба. Нет, злобы нет, но есть озлобление, лживость, лицемерие. Все, все есть, и в гораздо большей степени, чем у большинства людей. Одно мое спасение в том, что я знаю это и борюсь, всю жизнь борюсь. От этого они называют меня психологом.
Как хорошо, что я бываю зол, и скуп, и гадок и знаю это про себя. Только благодаря этому я могу (к несчастью, только иногда) кротко прощать, переносить злость, глупость, гадость других".
И среди этих самообличений философская мысль:
"Страдаешь от того, что люди не религиозны, не понимают религиозных требований, и досадуешь на них - огорчаешься. Надо понять, что способность религиозного отношения к жизни (высшая теперь человеческая способность) не может быть передана рассуждением или каким бы то ни было духовным воздействием людям, не имеющим ее. Как нельзя научить собаку затворять дверь, или лошадей - не топтать траву, или диких людей - готовить себе жилище и пищу, пока у них не развит рассудок, так нельзя научить людей (теперь) тому, чтобы они жили, понимая все значение своей жизни, т. е. жили, руководствуясь религиозным сознанием. Люди такие только начинают вырабатываться, являются один на тысячи и являются совершенно независимо от образа жизни, материального достатка, образования, столько же и даже больше среди бедных и необразованных. Количество их постепенно увеличивается, и изменение общественного устройства зависит только от увеличения их числа".
Замечательна в это время переписка Л. Н-ча с великим князем Николаем Михайловичем. Искренность Л. Н-ча подверглась испытанию, и он вышел из этого испытания победителем. Вот что он писал великому князю:
"Перед самым получением вашего хорошего письма, любезный Николай Михайлович, я думал о вас, о моих отношениях с вами и хотел писать вам о том, что в наших отношениях есть что-то ненатуральное и не лучше ли нам прекратить их.