была переименована в площадь Амаду Диалло. Брюс Спрингстин
Глава 6. Семь секунд в Бронксе
185
написал и исполнил в честь Амаду песню под названием 41 Shots («41 выстрел»), в которой хор пел: «Тебя могут убить только за
то, что ты живешь в американской шкуре».
Во всем этом много пафоса, но нет объяснения. С одной сто-
роны, нет свидетельств, что четыре офицера полиции, убившие
Диалло, — злодеи, расисты или специально охотились за Диалло.
С другой стороны, неверно будет назвать этот расстрел простым
несчастным случаем, потому что это никак случайный сбой в об-
разцовой полицейской службе. Офицеры сделали целую серию
фатально ошибочных суждений, начиная с того, что приняли
человека, дышавшего свежим воздухом у дверей своего дома, за
потенциального преступника.
Другими словами, расстрел Диалло попадает в серую зону, в промежуток между расчетом и случайностью. Ошибки при
чтении чужих мыслей иногда заканчиваются и так. Однако эти
ошибки не всегда столь очевидны и впечатляющи, как остальные
неудачи быстрого познания . Они тонки, замысловаты и удиви-
тельно распространены, и то, что случилось на Уиллер-авеню, представляет собой яркий пример чтения мыслей — и порой
возникающих при этом чудовищных ошибок.
2. Теория чтения мыслей
Многим из того, что мы знаем о чтении мыслей, мы обязаны
двум замечательным ученым, наставнику и его ученику: Силвану
Томкинсу и Полу Экману . Наставник — Силван Томкинс, ро-
дился в Филадельфии на пороге XX века, сын дантиста из России; низкорослый, толстый, с копной белых волос и в огромных очках
в пластмассовой оправе. Томкинс преподавал психологию в Прин-
стоне и Рутгерсе, написал книгу Affect, Imagery, Consciousness («Эмоции, образы, сознание»), четырехтомный труд, настолько
насыщенный информацией, что его читатели разделились на тех, кто его понимал и считал гениальным, и тех, кто его не понимал
186
ОЗАРЕНИЕ
и тоже считал гениальным. Силван Томкинс был легендарным
оратором. К концу каждой вечеринки с коктейлями вокруг него
неизменно собиралась восхищенная толпа. Кто-то говорил: «Еще
вопрос!», и все оставались еще часа на полтора, а Томкинс рас-
суждал, скажем, о комиксах, телевизионной комедии, биологии, эмоциях, Канте, всеобщем увлечении модными диетами — и все
это объединялось в одну длинную импровизацию.
В годы Великой депрессии, в разгар своей работы над док-
торской диссертацией в Гарварде, он работал судьей на скачках
для одного из беговых синдикатов, причем столь успешно, что
жил в роскошном особняке на манхэттенском Ист-Сайде. На ип-
подроме, где он часами следил за лошадьми в бинокль, его на-
зывали «профессором». «У него была система прогнозирования
результатов забега. Он оценивал шансы скакуна исходя из того, какие лошади бежали по обе стороны от него, точнее, на основе
их эмоциональных взаимоотношений», — вспоминает Экман.
Если, например, жеребец проиграл кобыле в первом или втором
забеге, а к воротам идет рядом с кобылой, его карьера кончена.
(Или что-то в этом роде, досконально этого не знал никто.) Силван Томкинс полагал, что на лицах (и даже на лошадиных
мордах) отражаются признаки внутренних эмоций и мотивов.
Рассказывали, что он мог зайти на почту, подойти к плакатам