"Будет, непременно будет польза! Каждое семя даст свой всход!" подумал он, и на сердце его немного полегчало...
Глава девятая
И ПТИЦА ВЬЕТ ГНЕЗДО
Павел Петрович затосковал мучительно, тяжело: единственный родной человек на свете, дед Сабакин, умер. С Камско-Воткинских заводов пришло запоздалое письмо, когда старик уже лежал в могиле. Знакомые писали, что в последние минуты он вспоминал внука, метался и хотел его видеть.
"Он мог подумать, что я неблагодарный, забыл его!" - казнил себя тревожными мыслями Аносов.
Чтобы хоть немного отвести душу, он взял отпуск и отправился в места, где прошло детство. В пути он слегка забылся, но вот блеснули воды Камы, показались строения знакомого завода, и сердце снова болезненно сжалось. Завод выглядел серым, обветшалым, и старый дом, в котором Павел Петрович жил с братьями, теперь покосился; стёкла в окнах от древности отливали радужными затеками. Вот и скрипучее ветхое крылечко, на ступеньках которого бывало сидел дедушка. И, странное дело, как будто ничего не случилось: из-за угла вышел бодрой походкой седенький старичок.
- Павлушенька! - вдруг обрадованно закричал он.
Аносов узнал Архипа. Бобыль припал к его плечу и всплакнул.
- Нет его, родимого... Две недели как похоронили. Эх, какого человека потеряли! - вымолвил он с тоской. - Теперь черед за мной.
- Что-то рано засобирался, - силясь улыбнуться, подбодрил его Аносов.
Архип безнадежно махнул рукой:
- Где уж! Свое отжил. Под сотню подобрался. Уж годов десять не охочусь.
Старик свел Аносова на кладбище. Под двумя раскидистыми березами нашел себе последнее убежище любимый дед. Павел Петрович поклонился могиле. Долго вместе с Архипом сидели они в густой тени, слушая шелест листвы. Тихо было на кладбище, только дикие пчёлы хлопотливо возились над цветущими травами, да кое-где гомонил родник. Тоска постепенно стала проходить, и на душе посветлело. Аносову представилось, как много пришлось пережить деду невзгод и потрудиться, а теперь он отдыхает после большой работы.
- Поди, годков восемьдесят пять отжил, - тихо обронил старик. Крепкий духом был человек, а смерть сломила в одночасье, как дуб молнией! - он поднялся и скрылся в кустах.
Вскоре старик вернулся с темным корцом в руках, наполненным прозрачной студеной водой.
- На, испей, Павлуша, облегчит! - сказал он ласково.
Аносов утолил жажду. Оба они снова поклонились могиле и тихо побрели к заводу.
Вечерело, когда они вошли в пустой дом. В больших нежилых комнатах гулко отдавались шаги, в углах серыми лоскутьями висела паутина. Всюду были тлен, запустение. Аносов обошел все комнаты, с грустью вспомнил минувшую жизнь в этом доме, маленькие радости и заботы. В раздумье он вышел на крылечко, присел на скамеечке и вдруг вспомнил слова неизвестного поэта:
Рассыпалось гнездо, навек осиротело.
Забыт старинный дом, обрушилось крыльцо.
И в ночи тихие уверенно и смело
Минувшее глядит мне с горечью в лицо...
Дальше он не помнил слов: в памяти уцелели только две строки, и он с горечью проговорил их вслух:
И жалобно скрипят подгнившие ступени,
И шорох носится по комнатам пустым...
- Это ты верно подметил, - сказал старик. - Вихрь всё уносит. Вот и меня унесет...
Аносов приободрился.
- Мы еще поживем, дедушка! - сказал он уверенно.
- Тебе непременно долго жить! - твердо ответил старик. - Такие люди сильно потребны России!..
Ночью спалось беспокойно. Утром Аносов дал Архипу пятьдесят рублей и уехал к пристани. Дед долго охал, отказывался от денег, но в конце концов взял их и проводил Павла Петровича на пароход.
Из-за густого бора поднималось ликующее солнце, пристань отходила назад. Впереди открылись широкие просторы Камы. На высоком яру долго еще стоял одинокий старик и смотрел вслед удаляющемуся пароходу.
- Ну, теперь, Петрович, видать, никогда больше не увидимся! прошептал он и опустил голову...
По возвращении с Камско-Воткинского завода Аносов почувствовал томительную пустоту. Часами он сидел над рукописями, но мысли его были далеки от работы. Часто вспоминалась Луша, и тогда сердце охватывала тоска. На заводе он невпопад отвечал Швецову. Старик озабоченно покачивал головой:
- Ты что-то, Петрович, не в себе. Словно в тумане ходишь, - заметил он. - Пора, милый, тебе семьей обзаводиться. Птица - и та вьет гнездо.
Аносов молча склонил голову и подумал: "Пожалуй, старик прав. Родных не стало. В доме пустынно и не с кем словом перемолвиться".
Молодой инженер держался обособленно, но когда однажды горный чиновник Сергеев пригласил его к себе на именинный пирог, он обрадовался. В доме товарища гость заметил у стола тонкую большеглазую девушку. Наклонясь над скатертью, она проворно передвигала тарелки.
- Чем не хозяюшка? - засмеялся ласково, но грубовато пожилой горный полковник. - Всем взяла.
- Кто такая? - тихо, краснея, спросил Аносов.
- Татьяна Васильевна - девушка скромная. Сиротка. Отец ее тоже из горных, на Камско-Воткинских заводах подвизался, - словоохотливо сообщил собеседник. - Из милости тут держат, но гордая...
"Как же так? - вдруг вспомнил Аносов свое сиротство и детство, проведенное на Каме. - Почему я ее не знаю, ведь мы почти одногодки?"
Ласковое, теплое чувство охватило его. Павел Петрович взглянул на девушку. Она стыдливо опустила черные глаза и принялась расставлять бокалы. Нежный звон хрусталя наполнил столовую. Полковник, поглядывая на бутылки, оплетенные соломкой, прошептал Павлу Петровичу:
- Коньячок самый лучший. Именинничек знает толк в винах!
Аносов промолчал. Он не сводил глаз с Танюши, чем окончательно смутил ее. Вспыхнув, девушка собралась убежать, но Павел Петрович улыбнулся и спросил:
- Говорят, вы с Камы. Я тоже оттуда. Не знаете меня?
- Вы - Аносов, много слышала о вас, - просто ответила она, и сразу между ними завязался сердечный разговор.
- Давно бы так! - одобрил полковник и протянул руку к вину.
После обеда, когда все разбрелись кто куда, Павел Петрович сошел в садик и присел на скамью. Сладостное, щемящее чувство не покидало его. "Отчего же из мыслей не уходит эта скромная девушка с черными глазами?" подумал он и взглянул на горы. Как темные облака, на горизонте тянулись опаловые вершины Уральского хребта. Голые острые утесы, нависшие над безднами, под лучами солнца сверкали огромными аметистами. Вершины Таганая пламенели, и тысячи оттенков и красок всеми цветами радуги переливались в небе. Аносов не удержался и восторженно вслух сказал:
- Чудесен наш Урал!
- Нет ничего краше! - отозвался приятный голос, и Павел Петрович увидел Таню, стоявшую на дорожке. Инженер подошел к ней.