Когда смолкла музыка, Гумбольдт церемонно подвел Татьяну Васильевну к Аносову. Нарядно одетые служанки, шумя накрахмаленными юбками, разносили и предлагали гостям прохладительные напитки и конфеты на подносах. Было душно, пахло пудрой, духами. Вокруг Гумбольдта собралась стайка веселых, но назойливых дам.
Татьяна Васильевна взяла мужа под руку и пошла вдоль зала.
- Знаешь, милый, - восхищенно заговорила она: - Гумбольдт настоящий кавалер... Всё же жаль, очень жаль, что он не принц! - с ноткой сожаления закончила молодая женщина...
Александр Гумбольдт сдержал свое слово: еще будучи на Урале, написал письмо министру финансов Канкрину, в котором подробно описал посещение Златоуста и встречу с Аносовым. Ученый сообщил министру новость - на Урале ему, Гумбольдту, подарили настоящий булатный клинок. И сделан этот клинок из стали, отлитой по рецепту русского горного инженера. Что клинок булатный, - в этом нет сомнений. Ученый сам подробно исследовал красивые золотистые узоры, характерные для сплава высокого качества.
Гумбольдт не предполагал, что своим письмом сильно взволнует Канкрина. Министр финансов усиленно интересовался восточными клинками, Николай I любил хорошее оружие, очень много внимания уделял вооружению конницы и как-то раз сказал Канкрину: "Вы ведаете горным делом, но почему у нас нет хороших металлов для клинков?" - "Ваше величество, - угодливо склонив голову, ответил министр, - настоящие булатные клинки делаются только на Востоке, и мастерство это представляет большой секрет". - "Вы должны добыть булатные клинки и узнать секрет!" - властно заметил царь.
Министр финансов немедленно написал письмо кавказскому наместнику графу Паскевичу-Эриванскому, прося его найти мастера по булату и приобрести несколько кинжалов и сабель.
Паскевич отыскал такого мастера в самом Тифлисе. Кахраман Елиазаров жил в лачуге над Курой. В своей маленькой мастерской он изготовлял прекрасные клинки. По всему Тифлису ходила слава, что он является непревзойденным оружейным мастером, владеющим секретом восточного булата.
Когда адъютанты графа отыскали его лачугу и привели мастера к вельможе, он низко склонился и, почтительно выслушав Паскевича, ответил: "Ваше сиятельство, я действительно умею делать булатные клинки, но, к сожалению, сейчас ничего не могу вам предложить. Всё оружие разошлось. Если угодно вашему сиятельству, я изготовлю прекрасные кинжалы, но они будут дороги, очень дороги. Согласитесь ли вы на высокую цену?" "Сколько? - надменно спросил наместник, презрительно разглядывая оборванного, худого старика. - "Сто шестьдесят червонцев за один кинжал, ваше сиятельство", - низко кланяясь, ответил мастер. - "Ты с ума сошел!" зло выкрикнул Паскевич, но старик не испугался и ничего не ответил. - "Что же ты молчишь?" - уставился в него сердитыми глазами наместник. - "Сто шестьдесят червонцев, ни больше, ни меньше!" - хладнокровно отозвался оружейник и снова поклонился, собираясь уйти. - "Постой! - остановил его наместник. - Чёрт с тобой! Грабишь, но так и быть, делай пять булатных кинжалов и три сабли. Только поживее!.."
Паскевич знал о невероятной скупости Канкрина и сильно беспокоился, сообщая ему о цене. Однако, несмотря на большую скаредность, министр финансов немедленно отозвался. Он требовал, чтобы булатные клинки были добыты любой ценой.
Кахраман Елиазаров постарался: заказ исполнил в срок. Офицеры кавказской армии - большие знатоки восточного булата - нашли, что кинжалы и сабли - исключительно высокого достоинства. Изготовленные клинки с нарочным были спешно доставлены в Петербург.
Канкрин отнес булаты царю. Николай был в восторге. Он любовался синеватым отливом их и не хотел выпускать клинок из рук. "Отменное оружие! - одобрил он и, оборотясь к министру, сказал: - Такое надо и у нас делать. Договоритесь научить сему искусству наших златсустовских мастеров!".
Министр финансов вновь написал письмо наместнику Кавказа, прося его договориться с Кахраманом Елиазаровым о том, чтобы тот за изрядную оплату взялся обучить нескольких мастеров делать булат. Тифлисский мастер долго отказывался. Но червонцы, щедро высыпанные перед ним, соблазнили его и он согласился принять учеников и научить их своему секретному мастерству.
Еще задолго до приезда Гумбольдта в Златоуст прискакал петербургский курьер и по приказанию Канкрина велел срочно отобрать четырех смекалистых мастеров для отсылки в Тифлис. В городке поднялся переполох. Ахте настоял на том, чтобы обучаться булатному делу поехали два русских и два золингенца. На том и порешили. Павел Петрович предложил Швецову послать в науку сына его - Павла, но литейщик безнадежно махнул рукой. "Пусть помогает тут! Ничему их там не научат. Одно мошенство! - хмуро отрезал он. - Какой же настоящий мастер продаст свой секрет! Шалишь, батюшка!"
Златоустовские мастера уехали в Тифлис и пробыли в учении у Елиазарова два года. Жили они плохо, выполняли черную работу. Ни разу ученики не видели, чтобы Кахраман сам готовил сплавы. Уральские мастера привезли с собой пластины стали, железа, чугуна, но Елиазаров их забраковал. "Булат можно приготовить только из индийского железа!" заявил он. "Но чем оно отличается от нашего уральского?" - спросил наиболее любознательный из уральцев. "Это увидишь сам!" - строго сказал мастер и вручил уральцу кусок стали.
Разглядывая ее, ученики вспомнили, что точно такую же сталь они видели в кабинете Аносова. "Это кум-гунды, индийская волна!" - признал булат один из уральцев. "Ну вот и будешь ее нагревать!" - сказал Кахраман.
Целыми днями ученики постигали нагревание булатной стали. Сам Елиазаров садился за станок и принимался разрисовывать клинки.
Присматриваясь к работе мастера, золингенец вдруг вскричал: "Смотри, что он делает! Этот плут наводит узор. Так делают у нас в Золингене. Зачем было сюда ехать?".
Ученики отправились к наместнику. После долгих ожиданий их, наконец, пустили в приемную. Грозно насупившись, Паскевич выслушал златоустовских мастеров и укоряюще сказал: "Поторопились вы со своим суждением. Кахраман - старик, восточный человек. Он, без сомнения, знает секрет булата, но, судите сами, легко ли ему сразу расстаться со своей тайной? Потерпите, понаблюдайте, и всё откроется!".
Но сколько уральцы ни наблюдали за мастером, ничего интересного не нашли. Старик хитрил, лукавил. Своим таинственным поведением и недомолвками он старался показать, что таит волшебную тайну. На самом же деле, седобородый Кахраман скупал булатную сталь у персидских купцов и делал из нее клинки. Прошло два года, и златоустовские мастера были отозваны в Петербург. Их представили министру финансов, и уральцы по совести рассказали Канкрину всю правду. Министр пришел в негодование: он понял, что Елиазаров обманул Паскевича.
Канкрин был расстроен, не зная, как доложить о случившемся царю. К этому времени и подоспело письмо Александра Гумбольдта, в котором тот сообщал об Аносове. Министр финансов обрадовался: наконец-то найден выход! В тот же день начальству горных заводов уральского хребта последовало предписание поручить Аносову продолжать опытные плавки по изготовлению булата...
Глава четвертая
НАЧАЛО МЕТАЛЛОГРАФИИ
Павел Петрович обрадовался, расширил опыты. В 1830 году он проделал семнадцать опытов, а в последующем году - уже двадцать шесть. Аносову удалось получить сталь с различными узорами. Однако он сдержанно относился к своим успехам: победа была еще далека!
В журнал об очередном опыте им было записано: "Сталь с хромом принимает высшую полировку... Узоры от хрома красивее, нежели от марганца, и по расположению своему более других приближаются к булатным".
"Но всё же это не булат! - решил инженер. - В этом, по всей вероятности, и кроется ошибка французского химика Бертье, который почитал хромистую сталь за булат".
Аносов упорно продолжал работать. Последнее время он почти не спал, руки у него огрубели, глаза стали воспаленными, красными...
Наступил хмурый, дождливый день. Из-за гор поднимались темные, косматые тучи и целый день клубились над Златоустом, изливая обильные потоки. Громатуха вздулась, гремела.
- Разошелся наш урыльник! - шутили рабочие.
В эти дни из Петербурга пришла неожиданная для Павла Петровича эстафета: Ахте переводили на должность берг-инспектора Пермского горного правления, а начальником горного округа и директором Златоустовской оружейной фабрики назначили Аносова.
Эта весть мгновенно облетела городок и заводы. Крылатая шутка смешила всех:
- Ахти, что стало?
Несмотря на проливной дождь, толпы рабочих спешили на завод проверить весточку.
- Как же так, что на этот раз обошлось без иноземца? - весело перекликались они. - Чудо, на русском примирились...
Назначение Аносова на высокую должность вызвало много толков.
Министр финансов Канкрин долго противился выдвижению Павла Петровича, хотя в горном департаменте все стояли за способного инженера. "Но ведь вы всегда за тех, кто умеет создавать доходы, - лукаво и вкрадчиво сказал министру начальник департамента. - Аносов очень полезный для горного дела человек, а это так важно для нашего министерства финансов". После долгих раздумий Канкрин, скрепя сердце, согласился назначить Павла Петровича. Когда царю Николаю доложили об Аносове, он наморщил лоб и вдруг вспомнил: "А, это тот самый, который клинки знатно мастерит! По всему видать, понимает толк в военном деле". Канкрин не успел и рта раскрыть, как император размашисто начертал: "Быть по сему!.."
Татьяна Васильевна была довольна служебным продвижением мужа.
- Теперь тебе станет легче. Ты сможешь опыты поручить другим, простодушно обрадовалась она.
Павел Петрович нахмурился и сурово ответил жене:
- Нет, теперь мне вдвое будет тяжелее: придется начальствовать и производить опыты.
В конце июня тучи разошлись, выглянуло жаркое солнце, и семья вновь назначенного берг-инспектора покинула Златоуст. Обширный дом начальника округа опустел; обоз, груженный мебелью, сундуками, разной домашней рухлядью, потащился из городка. Татьяна Васильевна успела-таки кое-что приобрести у госпожи Ахте и теперь оживленно суетилась в гулких комнатах новой квартиры, обставляя ее по своему вкусу. Павел Петрович целые дни пропадал на службе.
На неделю ему пришлось оторваться от опытов, и старик литейщик с мастеровыми сам возился со сплавом. Швецов ревниво относился ко всему, а особенно никого не допускал к составлению шихты. Сын Павел заметил озабоченность отца: перед уходом на завод старик долго возился у заветного сундучка, гремел разными камешками, обсечками сплавов, отбирал на ощупь, на глазок подходящее и всё ссыпал в ладанку, пряча ее на груди.
Молодого литейщика разбирало любопытство. Он не утерпел и спросил:
- Ты что это, батя, колдуешь?
Отец взглянул на Павла:
- Знай, да помалкивай. Пришла пора пустить в ход присадку к сплаву.
- Чего ж ты скрывал ее от Павла Петровича? - спросил сын.
- И вовсе не скрывал, а сам он не допытывался про мою коренную тайность. От твоего деда перешла она мне, да батюшка с меня заклятье взял не передавать ее барину... Ведь мы заводом куплены у Демидовых, не вольные. А что от господ натерпелись, не приведи бог!..
Швецов истолок в ступке камешки, а порошок подсыпал в плавку. Делал он всё на глазок, чутьем догадываясь о ходе плавки. Нет-нет, да и тяжко вздыхал старик: нехорошо было на душе от сознания, что делает всё втайне от Аносова. Плавка шла нормально. Швецов прислушивался к потрескиванию тигля, подолгу, до ряби в глазах, смотрел на огоньки и, когда выдали сплав, сказал:
- Ну, сынок, если коренная тайность покажет себя - будет булат, а тогда и нам радость. Не скажется удачи, знать, и умирать нам крепостными!..